Роман Савов - Опыт интеллектуальной любви
Умываясь ледяной водой (горячей с вечера не было), я понял, что мысли о невыносимости раннего пробуждения проходят почти мгновенно, едва соприкоснувшись с первой стихией. Смыв сны и пот, я обрел мужество дня.
Женщины были увлечены работой, они были красивы и ухожены, у одной были очень красивые ноги. Проезжая по мосту, я ощутил дыхание надвигающегося лета, безвозвратность времени. Я смотрел на учительниц, понимая, что есть в них что-то ненастоящее.
И показалось на мгновение, что я еду на площадь Мичурина, где в старом доме ждет бабушка, дабы рассказать нечто важное…
Она задумчиво смотрит в окно.
— Я должна тебе кое-что сказать.
— Ты беременна?
— Как ты узнал? — она не удивлена.
— Уж больно ты трагична.
— У меня есть результаты теста. Я покажу, — она теребит пальцы, на которых больше нет накладных ногтей.
— Скажи ты об этом месяц назад, я не скажу, что обрадовался, но все было бы ясно. Сейчас аборт — нечто неизбежное. Кредит. Представь, нужно спешно сыграть свадьбу, подготовиться к рождению… ребенка, растить его. Да мы просто не готовы! Ладно, даже если пренебречь этим. Свадьба. Я приглашаю всех, кроме Секундова. Что я скажу? Всю правду? Мы пожинаем плоды твоей лжи.
— И это все, что ты можешь сказать? Ты меня не любишь! Не пойму только, зачем я тебе была нужна…
Она плачет, а я удивляюсь тому, насколько мое поведение отличается от моего же поведения с Леной. Как-то все неправильно. Я играл в любовь с Леной, которую не любил, а теперь совершаю что-то непоправимое по отношению к женщине, которую люблю. Я удивляюсь собственной жестокости, собственному равнодушию. Мне совершенно не жалко эмбриона (эмбрион — неодушевленное существительное!). Аборт — единственный способ спасти любовь. Неужели она этого не понимает? Потому что считает: важнее ребенка ничего быть не может. "Homo Фабер".
— И все-таки ты меня не любишь.
Мне вспомнился спектакль, о котором я прочитал в "Новой газете" и содержание которого несколько дней назад пересказывал Насте. Речь шла о романтической девушке, которая любит некоего интеллигента, но спит с матросом, которого больше не увидит, потому что хочет забеременеть именно от него, а затем преспокойно растить ребенка с мужем-интеллигентом.
Маршрутка подошла слишком быстро, и дорога показалась на удивление короткой, из чего можно было заключить: не очень-то мне хотелось ехать. Захотелось пойти самой длинной дорогой, и я не смог устоять перед искушением — двинулся через помойку. Внизу копошились огромные черные крысы. Их присутствие было весьма кстати, я даже не удивился. Солнце припекало, невольно заставляя радоваться, радоваться, независимо от исхода мероприятия, от исхода всех мероприятий.
Я привычно осмотрел окно. Оно было до неприличия чистым. Я выдохнул и зашел в подъезд.
Дверь открыла Таня. Радостная, немного озадаченная собственным любопытством.
Как это ни странно, все в отличном расположении духа.
Алла поставила чайник, ласково улыбаясь мне. Не в силах больше выдерживать эту слепоту, я начал.
— Настя рассказал о цели моего визита…
В этот момент зашла Таня, любопытно посматривая на меня, а потом безмятежно налила себе чаю и уселась с тем, чтобы его выпить.
Я посмотрел на Аллу.
— Тань, иди посмотри телевизор!
— Но я не хочу!
— А я тебе говорю, пойди и посмотри что-нибудь!
По ее интонации я понял, что она настраивается на нужный лад. Поняла, зачем я пришел. Ласковая улыбка сменилась выражением напряженного ожидания.
В комнату вошла Настя.
В дело пошла обдуманная аргументация, прошедшая через тернии помоек и крыс, бесед с Леной и ее матерью, через тернии Секундовских рассказов, рассказов моего отца, через тернии смертей, внебрачных детей моего деда.
— Вопрос стоит так: ничего не предпринимать, оставить ребенка, или сделать аборт. Я настаиваю на последнем, и вот по каким причинам. Если мы решим оставить ребенка, тогда следует сразу готовиться к свадьбе. Однако это невозможно по объективным причинам: во-первых, на это просто нет денег. Я две недели назад купил в кредит компьютер, и выплата по счетам обескровила семью в финансовом плане. Настя, наверно, говорила, в какой ситуации находится семья. Отец не работает несколько лет. Просто физически невозможно сыграть в ближайшее время свадьбу.
— Свадьбу можно и не играть.
— Предвидел, что вы так скажете. Я люблю вашу дочь, поэтому хочу, чтобы у нас все было по-настоящему, а не лишь бы как. Свадьба должна быть сыграна.
— Я не об этом говорю. Настя могла бы растить ребенка и самостоятельно, до тех пор, пока у вас не появятся средства.
— Это невозможно. Общественное мнение и все такое прочее. Я не хочу давать повод к пересудам.
Диалог строился так, что чем дальше, тем большим подлецом я себя чувствовал. Следовало перейти к настоящим мотивам, надо было раскрыть карты.
— Я скажу все, как есть. Все упирается не в это. Я хочу жениться на Насте, но… Во-первых, мои родители не знают, кто она на самом деле…
Когда я начал говорить, Настя изменилась в лице. Наверно, моя откровенность не входила в ее планы, или она осмыслила подлинный смысл слов. Улыбка сошла с ее уст. Она напряженно ждала.
— Я говорю о событиях, связанных с Секундовым.
Настя под столом стала бить меня по ноге, бить со злостью и довольно сильно, но я так устал от лжи, что теперь будто бы впервые за год вздохнул полной грудью. Не обращая внимания на ее манипуляции, я попытался продолжить, но совершенно неожиданно, Алла разозлилась:
— Я слышать не хочу про него. Больше никогда, слышишь, никогда не говори о нем!
— Почему?
— Это негодяй. Он поступил очень дурно! Я даже имени его слышать не хочу! Из-за него Настя чуть не бросила институт…
Мой изумленный взгляд наталкивается на ее глаза, которые еле заметно приказывают: "Молчи!"
Получается, что ее легенда с литфаком тесно связана с другой легендой. Она избрала Секундова в козлы отпущения, когда уже ничего невозможно было исправить. Тонкий ход.
Я озадаченно смотрю на обеих, понимая, что все мы владеем разной информацией. Причем, кукловодом долгое время была Настя, но сейчас все выходит из-под контроля, поэтому-то она и хотела, чтобы я замолчал. Если две лжи встречаются, исход не предсказуем.
Что говорил Секундов? Разрыв. Тихий, спокойный. Имитация беременности. Разговор с ними обеими, причем Алла на его стороне. У Насти истерика, а Алла била ее по щекам, заставляя закончить фарс. Если все было так, то откуда ненависть по отношению к Секундову? Значит, Настя убедила мать, что беременность настоящая, плюс к тому легенда еще о чем-то. Если она говорила Секундову о покушениях и больницах (да и не только говорила), то что она говорила матери?
Мне стало тесно с ними в одной комнате.
— Я не буду о нем говорить, но не называйте его, пожалуйста, при мне подлецом, потому что он — мой друг… был моим другом.
Здесь и сейчас я впервые пожалел о том, что произошло летом.
Солнечный зайчик пробежал по комнате, осветив глаза Насти: глубокие, задумчивые, изумрудные.
Она смотрела мимо меня в окно, немного покусывая губы. На ней был свитер, который она носила уже год. Он вызывал у меня негативные эмоции, сам не знаю почему. То ли я чувствовал в нем нечто враждебное, может, запахи других мужчин? То ли он был слишком стар для такой юной и красивой особы, как она. То ли он ассоциировался с жесткими половыми актами, в которых нам довелось поучаствовать…
Ни к селу ни к городу я спросил:
— А папа в курсе?
Чуть ли не в один голос (это выглядело комично) они возмутились:
— Конечно, нет. Да он бы убил (меня, Настю?). Он не должен об этом узнать.
— А Таня?
— Да, она в курсе.
Было объяснено ее любопытство. Значит, в этой семье заговор женщин против мужчины, единственного в этой банке. Единственного, до тех пор, пока не появился я.
Я вдруг подумал: "А почему Настя не вышла замуж?" Она всегда отшучивалась, когда слышала этот вопрос. Но почему? Что ей нужно от жизни? И подумать было нельзя, что ей нужен ребенок, а теперь создается впечатление, что вроде как нужен.
— Вернемся к делу. Я считаю, что нужно сделать аборт. Вы — умная женщина, объясните Насте, что в этой ситуации я говорю дело.
— Родя, я не могу давать ей советы ни как женщина, ни тем более, как мать. Выбор, в любом случае совершать ей. Если я сейчас посоветую, может настать время, когда во всех последствиях она обвинит меня, мать, упрекнет за оказанное давление — и будет права.
Я вдруг вспоминаю фильм про учителя, в котором играл И. Смоктуновский. Ему некто угрожает смертью. Он понимает, что это кто-то из бывших учеников. Он анализирует жизнь, находя в ней зло и педагогические ошибки. В конце его убивают. Кстати, учитель настоял на аборте дочери-школьницы, в результате которого та осталась бездетной.
