Валерий Губин - Вечное невозвращение
— Простите, — подошел к ней Макаров, — мы с вами не знакомы?
— Давно знакомы, — ответила Анна и отвернулась.
— Анна, ты меня не узнаешь? — тихо, с отчаянием спросил Макаров.
— Откуда вы знаете, как меня зовут?
Не отвечая, Макаров повернулся, быстро пошел к выходу, распахнул двери — абсолютная чернота. Секунду он поколебался, а потом смело шагнул в нее.
И очутился во дворе Таниного дома, на скамейке, с двумя бутылками пива рядом. Задумчиво повертев в руках бутылку, он решил таких экспериментов больше не проводить. Решил также, что дело не только в нем самом, в его необычных проснувшихся способностях, но и в месте. Ибо домишки этой улицы явно давно снесли, давно исчезли темные бездонные коммуналки с зелеными кухонными кранами и вечными старухами, и люди, с которыми он пил пиво в витрине, умерли, и Татьяна много лет назад уехала из Москвы. Но место это, где он когда-то провел несколько счастливых месяцев и куда сейчас случайно снова попал, не отпускает его, строит всевозможные миражи, обволакивает серым утренним туманом, как будто опутывает сетью, разыгрывает перед ним события, которые давным-давно случились и больше не имеют ни смысла, ни значения.
Макаров решил, что нужно уходить, пора возвращаться домой, к нормальной жизни, пора увидеть Анну, навестить старика-двойника. Утром он хотел попрощаться с Татьяной и поблагодарить ее, но проспал, она уже ушла на работу. «Ничего, позвоню из дома — или все-таки от старика. Прежде всего надо его навестить».
Макаров звонил в дверь Березина минут пять, никто не отвечал. Он даже приложил ухо к дверям, но никаких звуков в квартире не услышал. «Вот черт! Неужели опоздал? Может быть, дед давно уже умер!»
Спустившись вниз, он сел на лавочку у подъезда и закурил, глубоко задумавшись. Очнулся после того, как дворник с метлой попросил его пересесть.
— О, как кстати! — обрадовался Макаров. — Вы не знаете, где может быть Березин из восьмой квартиры? Может быть, уехал куда?
— Уехал, — подтвердил дворник, — он регулярно уезжает.
— Куда?
— В дурдом. Куда же ему еще. Раза два в год обязательно уезжает. Полежит, полечится, успокоится и назад.
— Вот те на! Разве он сумасшедший?
— Самый настоящий сумасшедший. За неделю перед тем, как в дурдом уехать, он все время в окне торчит и поет песни на весь двор.
— А в какой дурдом, не знаете случайно?
— Знаю. Здесь совсем рядом, на параллельной улице, увидите больничное зеленое здание.
Через полчаса Макаров вошел в палату. Старик радостно улыбался ему с койки в углу:
— Спасибо, что пришли. Теперь я могу умереть спокойно. Хоть одна родственная душа навестила.
— Вам нельзя умирать, вы же не все мне передали.
— Что делать. Теперь уже поздно, сил нет. Да в этой обстановке и невозможно.
Он надолго замолчал. Макаров сидел рядом и не знал, что ему делать; то ли уйти, то ли еще посидеть.
— Все-таки кое-что я успел передать вам, — сказал наконец Березин, — разве вы не почувствовали?
— Почувствовал, еще как почувствовал!
— А вы уже научились различать духов? Или это вам не дано? — улыбнулся старик.
— Нет. А что это такое?
— Я не могу этого передать словами. Когда научитесь, поймете. Если вам повезет.
Стариковская улыбка показалась Макарову глумливой.
«Издевается, старый черт. У него на самом деле крыша поехала. С другой стороны — как тут не спятить от такого наследства».
Макарову уже много раз казалось, что он сходит с ума. А старик еще и духов умеет различать. На миг ему увиделось, как он сам, такой же больной и старый, почти выживший из ума, лежит на больничной койке и беседует со своим молодым двойником. От этого стало жутко.
— Ну, я пойду?
— Да, идите, если выживу, мы обязательно увидимся. И еще раз спасибо, что пришли.
Макаров вышел из больничных ворот и уперся в церковь, которая стояла рядом с молочной на Арбате.
«Что за черт? Я ведь уехал отсюда. Столько остановок на метро, и опять здесь?»
Подавляя в себе легкую панику, он быстро пошел в сторону Смоленской. Вспомнился старик и его глумливая улыбка.
«Что он имел в виду, говоря о духах?»
Тут Макаров заметил, что опять пришел к молочной, и не на шутку испугался.
«Не отпускает. Место не отпускает. Видимо, я схожу с ума!»
Он метался до вечера по близлежащим переулкам, но так и не смог выйти за какой-то невидимый круг. Непонятная, жуткая сила сначала вводила его в забытье, а потом поворачивала назад. Кончилось тем, что он, обессиленный, ввалился к Татьяне.
Наутро он продолжил свои попытки, но с тем же успехом.
«Может быть, вызвать врача? — Думал Макаров, сидя на своей скамейке во дворе Таниного дома. — Ведь я же очевидно сошел с ума. Может, меня на „скорой“ отсюда вывезут? Но что я скажу врачу?»
Ночью, лежа без сна и прислушиваясь к еле слышному дыханию Татьяны, он решил, что есть только один способ выбраться — снова скользнуть в прошлое по потоку, который, может быть, куда-нибудь его вынесет, главное, вынесет из этого места. Он встал, вышел на кухню и, не зажигая света, сел на табурет перед окном, вглядываясь в темное искореженное дерево во дворе. Почему-то вдруг всплыло лицо отца, потерянно озирающегося в толпе, и Макаров понял, что ему нужно его найти, нужно сейчас же отправиться на поиски. Сейчас же, сию секунду нужно нырнуть в эту ужасающую глубину, так, чтобы темные воды сомкнулись над его головой, нырнуть без всякой надежды на успех. Он так долго и пристально смотрел на дерево во дворе, что от напряжения заболели глаза, и ему показалось, что дерево вдруг шелохнулось и стало приближаться к окну. Вот его острые сухие ветки уже царапают по стеклу, покрытый трещинами ствол почти закрывает окно, и Макаров сквозь стекло чувствует, как от него исходит тепло, сильное и ровное, потому что, понимает он, ствол растет из самой глубины Земли, где всегда жарко. Вдруг опять возникло то же состояние, что было на даче, он увидел себя с улицы, вернее даже, не он увидел, а дерево увидело, как он сидит, жалкий, тщедушный, в застиранной футболке, с горящими щеками, и смотрит в окно, и губы его шевелятся, он что-то беззвучно говорит…
Глава четвертая
Макаров шел по запорошенной тополиным пухом дороге и радовался, что идет, что вырвался. Дорога вилась мимо каких-то холмов, маленьких деревень из трех-четырех домиков; вдали, в распадке, в дымке утреннего тумана, угадывался город. Неожиданно справа показался стадион, собственно не стадион, а огромное поле с искусственным льдом и несколько рядов скамеек вокруг. На поле одинокий хоккеист гонял шайбу. Подойдя ближе, он увидел, что это девушка, очень похожая на Татьяну, одетая в новенькую спортивную форму. И она не просто гоняет шайбу, она демонстрирует настоящий, наступательный хоккей. В семи огромных динамиках вокруг поля гремела песня «В саду мне ветер шляпу сдул.»
Он несколько минут любовался стремительными изящными дриблингами и успокаивал себя:
«Ничего! Так и должно быть! Почему бы ей, если это действительно Татьяна, не играть здесь в хоккей? Здесь все возможно! Вероятно даже, что это добрый знак того, что я на правильном пути».
Макаров успокоился, на душе потеплело, и он двинулся дальше, к городу. Пройдя еще с километр, он увидел небольшой, наполовину затянутый ряской пруд, на берегу которого на скамейке сидел мужчина. Макарову была видна только его сутулая спина и кепка с широкими полями. И спина и кепка показались ужасно знакомыми.
«Отец! Неужели я так быстро нашел его?»
Он спустился с дороги и, подойдя к сидящему человеку, положил ему руку на плечо. Тот обернулся.
— Извините, я обознался.
— Ничего, ничего. Присаживайтесь. Вы в город? Передохните немного и пойдем вместе. Я вот тоже туда шел и сел отдохнуть.
Мужчина был то ли китаец, то ли японец, но говорил чисто по-русски и был чем-то удивительно похож на макаровского знакомого, только он никак не мог вспомнить, на кого.
— Вы так меня рассматриваете, будто я кого-то вам напоминаю и вы никак не можете вспомнить, — сказал китаец.
— Да, верно.
— Вы, наверное, кого-нибудь ищете здесь. Когда ищешь, то в каждом встречном находишь знакомые черты.
— Вы правы.
— На самом деле все люди знакомы. Хотя это, конечно, иллюзия. Люди подобны свету погасших звезд. Мы видим в них то, чем они стали, они уже изменились под влиянием нашего взгляда, они нам уже знакомы, и мы никогда не узнаем, какие они на самом деле.
— А если человек не знает, что на него смотрят?
— Знает, что кто-нибудь все равно смотрит — кролики, например.
— Какие кролики?
— Разные — белые, серые. Бегают среди деревьев и смотрят.
— У меня в детствe был кролик, — возразил Макаров, — и он никогда на меня не смотрел.
— А как звали вашего кролика?
