Патриция Хайсмит - Талантливый мистер Рипли
В тот же день к вечеру он прибыл в Неаполь, а ближайший автобус в Монджибелло отходил только завтра в одиннадцать утра. Паренек лет шестнадцати в грязных рубашке и штанах, в солдатских ботинках, увидев на вокзале, как Том меняет доллары, прицепился к нему, обещая невесть что — то ли девочек, то ли наркотики, — несмотря на протесты Тома, влез к нему в такси и сказал водителю, куда ехать, а потом продолжал нести свою тарабарщину, выставив вверх большой палец в знак того, что собирается устроить Тома наилучшим образом. Том сдался и сердито забился в угол, скрестив руки. Наконец такси остановилось перед большой гостиницей с видом на залив. Такой великолепный отель нагнал бы на Тома страху, если б оплатить счет должен был он сам, а не мистер Гринлиф.
— Санта Лючия! — с торжеством в голосе сказал мальчишка, указывая в сторону моря.
Том кивнул. В конце концов, мальчишка, по-видимому, желал ему добра. Том расплатился с водителем, а мальчишке дал сто лир, что, по его расчетам, равнялось шестнадцати с чем-то центам и было, если верить статье об Италии, которую Том прочитал на корабле, приличными для этой страны чаевыми. Однако мальчишка выглядел оскорбленным. Том дал еще сто лир и, хотя вид у мальчишки не изменился, помахал ему рукой и вошел в гостиницу вслед за двумя портье, которые подхватили его вещи.
В этот вечер Том пообедал в прибрежном ресторане под названием «У тетушки», рекомендованном администратором гостиницы, говорившим по-английски. Он с большим трудом сделал заказ, и в результате на первое принесли маленьких осьминогов такого глубокого фиолетового цвета, будто их варили в чернилах, которыми было написано меню. Том попробовал кончик одного щупальца. Он оказался омерзительным, похожим на хрящ. Второе блюдо тоже оказалось ошибкой — тарелка с жареной рыбой разных видов. В качестве третьего блюда, заказанного Томом на десерт, принесли пару маленьких красноватых рыбок. Неаполь есть Неаполь! Бог с ней, с едой. Выпитое вино настроило Тома на снисходительный лад. Далеко вверху, слева от него, над зазубренным бугром Везувия плавала луна. Том глядел на вулкан равнодушно, будто видел уже тысячи раз. В том месте полоса берега делала поворот, и там, позади Везувия, находился городок, где жил Ричард.
На следующее утро, в одиннадцать, он сел в автобус. Дорога шла вдоль берега через маленькие городки, где автобус делал короткие остановки. Торре-дель-Греко, Торре-Аннунчата, Кастелламаре, Сорренто… Том жадно вслушивался в названия, которые объявлял водитель. После Сорренто дорога сузилась почти до тропы, прорезанной в скалистом склоне, который Том видел на фотографиях у Гринлифов. Кое-где внизу, у самой воды, мелькали деревушки: дома, похожие на белые хлебные крошки, и крапинки — головы купальщиков. Том увидел большой валун посреди дороги, очевидно скатившийся обломок скалы. Водитель лихо обогнул его.
— Монджибелло!
Том вскочил и сорвал с полки чемодан. Второй чемодан ехал на крыше, его снял помощник водителя. Автобус продолжил путь, а Том со своими чемоданами остался один на обочине. Над ним карабкались по склону горы дома, и под ним тоже были дома, их черепичные крыши вырисовывались на фоне синего моря. Не упуская из виду чемоданы, Том зашел в домик через дорогу с вывеской «Почта» и спросил у служащего в окошечке, где тут дом Ричарда Гринлифа. Не подумав, заговорил по-английски, по служащий, вероятно, понял его, потому что поднялся, стоя в дверях, показал Тому в сторону, откуда он приехал на автобусе, и сказал по-итальянски, очевидно считая это достаточным объяснением:
— Sempre seeneestra, seeneestra![1]
Том поблагодарил и попросил разрешения оставить на время в почтовой конторе свои чемоданы; служащий, казалось, и это понял, помог Тому их занести.
Ему пришлось еще двоих спросить о доме Ричарда Гринлифа. Казалось, весь город знал его, ибо третий из встреченных смог даже показать этот дом — большой, двухэтажный, с железными воротами, выходящими на дорогу, и террасой, нависшей над крутым обрывом. Том позвонил в колокольчик рядом с воротами. Из дома, вытирая руки о передник, вышла итальянка.
— Мистер Гринлиф? — с надеждой в голосе спросил Том.
Женщина, улыбаясь, долго говорила что-то по-итальянски, показывая вниз, в сторону моря. Тому послышалось, что она все время повторяет слово «еврей».
Том кивнул:
— Спасибо.
Идти как есть или переодеться в пляжный костюм, чтобы встреча выглядела случайной? Или подождать, пока наступит время чая или коктейля? Или попытаться предварительно позвонить Дикки по телефону? Том не привез пляжного костюма, а здесь без него не обойтись. Он зашел в одну из лавчонок поблизости от почты, где в крошечной витрине были выставлены рубашки и трусы. Перемерив несколько пар трусов, которые ему не подошли или, во всяком случае, сидели недостаточно хорошо, чтобы можно было показаться на пляже. Том купил черно-желтые плавки едва ли шире той ленты, что остается на исполнительнице стриптиза в конце представления. Свернув свою одежду в аккуратный узелок, упакованный в плащ, Том вышел на улицу босиком. Но сейчас же спешно вернулся обратно. Булыжник обжигал, как раскаленные угли.
— Ботинки? Сандалии? — спросил он хозяина.
В этой лавке обувью не торговали.
Том снова надел ботинки и, перейдя дорогу, направился на почту, чтобы оставить там узелок с одеждой вместе с чемоданами. Но почта оказалась закрытой. Вообще-то он слышал, что в некоторых европейских странах учреждения закрываются на перерыв с полудня до четырех часов. Он повернулся и пошел по мощенной булыжником улочке, которая, как он предположил, вела к морю. Спустился по десятку крутых каменных ступеней, пошел по другой покатой, мощенной булыжником улочке, мимо магазинчиков и домов, и снова по ступенькам. Наконец оказался на ровной поверхности широкой набережной, слегка возвышающейся над пляжем. На ней ютились несколько кафе и ресторан со столиками на открытом воздухе. Загорелые итальянские подростки, сидевшие на деревянных скамейках на краю набережной, неторопливо оглядели его с ног до головы. Ему стало стыдно за массивные коричневые ботинки и свое бледное, как у мертвеца, тело. За все лето он ни разу не искупался. Он терпеть этого не мог. Дощатая дорожка вела от набережной к середине пляжа, наверняка раскаленного, словно адская сковорода. Недаром же все лежали на полотенцах или на чем-нибудь еще. Но Том все-таки снял ботинки и немного постоял на горячих досках, спокойно разглядывая ближайшие группки людей. В них никто не был похож на Дикки, а тех, кто находился далеко, Том не мог разглядеть, потому что от жары воздух мерцал и переливался. Том ступил одной ногой на песок и тут же отдернул ее. Потом набрал воздуху в легкие, стремительно добежал до конца дорожки, рванул через песок и блаженно погрузил ноги в прохладное мелководье у кромки моря. Теперь он мог идти.
Того, кого искал, Том увидел издалека и сразу же узнал, хотя Дикки загорел до шоколадного цвета, а его вьющиеся волосы были светлее, чем запомнилось Тому. С ним была Мардж.
— Дикки Гринлиф? — улыбаясь, спросил Том.
Дикки поднял глаза:
— Да?
— Я — Том Рипли. Мы познакомились в Штатах несколько лет назад. Вспоминаешь?
Дикки, казалось, был озадачен.
— Твой отец вроде бы говорил, что напишет обо мне.
— А, ну да! — сказал Дикки, коснувшись пальцем виска: дескать, ну и дурак же он, что позабыл. Он встал. — Том… как, ты говоришь, твоя фамилия?
— Рипли.
— Это Мардж Шервуд, — сказал Дикки. — Познакомься, Мардж, это Том Рипли.
— Привет, — сказал Том.
— Привет.
— Надолго сюда? — спросил Дикки.
— Еще не знаю. Только что приехал. Надо будет разобраться, что это за городок.
Дикки между тем старался разобраться, что представляет собой Том, и, кажется, в восторг не пришел. Он стоял скрестив руки и погрузив худые шоколадные ноги в горячий песок. Похоже, обжигающего жара они не чувствовали. А Том снова сунул ноги в ботинки.
— Собираетесь купить дом?
— Не знаю, — сказал Том с сомнением, словно уже подумывал об этом.
— Сейчас самое время купить, если собираетесь провести здесь зиму, — сказала девушка. — Те, кто приезжал на лето, почти все уже разъехались. Нам было бы веселее, если б зимой здесь жил еще один американец.
Дикки промолчал. Он снова сел на большое полотенце рядом с девушкой и явно ждал, чтобы Том попрощался и ушел. Том стоял перед ним, чувствуя себя таким же бледнокожим и голым, как в миг рождения. Он терпеть не мог плавки вообще. А эти к тому же почти ничего не закрывали. Том не без труда выудил из своей куртки, завернутой в плащ, пачку сигарет и предложил Дикки и девушке закурить. Дикки взял сигарету, и Том дал прикурить от своей зажигалки.
— Ты, кажется, не помнишь меня по Нью-Йорку, — сказал Том.
— Честно говоря, нет, — ответил Дикки. — Где мы с тобой познакомились?
