Амели Нотомб - Ртуть
– Я не понимаю, что вы такое говорите.
– И что же вы собирались делать с этой ртутью?
– Ничего. Действительно, я как-то случайно разбила термометр и из соображений гигиены собрала ртуть в миску.
– Очень смешно. Надо были разбить больше десятка градусников, чтобы набрать столько ртути. Вот тут-то и проявилась ваша глупость или, по крайней мере, наивность: чтобы образовалась нормально отражающая поверхность, сколько, по-вашему, пришлось бы разбить термометров?
– Откуда мне знать?
– Не меньше четырехсот. Вы, должно быть, полагали, что времени у вас достаточно, не так ли? Думаю, выздоровление моей питомицы вы запланировали на будущий год.
– Хэзел действительно больна.
– Возможно. Но температуры у нее нет. Я проверил – у меня тоже есть градусник. Кстати, вас не обескуражил тот факт, что ртуть на дне миски не образовала лужицу, а так и оставалась в капельках? Это одно из ее свойств.
– В определенном количестве она это свойство утрачивает.
– Я рад, что вы наконец перестали отрицать очевидное. Действительно, ртуть утратила бы это свойство, но только если бы вам не требовалось полтора года, чтобы наполнить миску. Потому что у ртути есть и другие свойства. Дорогая мадемуазель, в ваших талантах медсестры я не сомневаюсь, но позволю себе усомниться, что вы столь же способный химик. Зеркальщики уже лет двадцать с лишним как перестали использовать ртуть. Прежде всего, в этом отпала необходимость, а главнее – ртуть очень ядовита.
– В глубине стенного шкафа она никому не причинила бы вреда.
– Никому, кроме миски, дорогая моя. Через месяц-другой ртуть разъела бы фаянс, и ваш драгоценный запас бы вытек. Все труды насмарку. С вами, наверно, при виде этого случилась бы истерика.
– Истерики не в моем духе. К тому же вы не вполне уверены в том, что говорите: миска могла и выдержать. Если бы аптекарь не поделился с вами своими подозрениями, мне бы все удалось.
– Надо совсем не иметь мозгов, чтобы сообразить, будто можно в течение целого года покупать каждый день по термометру и ни у кого не вызвать подозрений! Впрочем, я еще не сказал вам самое интересное. На зеркалах я собаку съел. Думаю, вы догадываетесь, что у меня были причины интересоваться этим вопросом. Так вот, моя милая, даже если бы вам каким-то чудом удалось купить четыреста термометров и не привлечь ничьего внимания, даже если бы выдержал фаянс, у вас бы все равно ничего не вышло.
– Почему?
– Потому что без слоя стекла ваша ртуть ничего бы не отражала. Какими бы стальными ни были ваши нервы, вы бы наверняка разрыдались, обнаружив это. Потому что вы же понимаете, что мои люди обыскивают тщательно и никогда не пропустили бы стекло.
– Я вам не верю. Ртуть отражает.
– Совершенно верно. Но при одном условии: ртути надо придать вращательное движение. В принципе, вам было бы нетрудно это сделать, легонько встряхивая миску. Но вы получили бы вогнутую поверхность, а дать бедной девочке кривое зеркало – это же верх садизма, вы не находите?
И он захохотал.
– Вам ли это говорить?
– Я – другое дело. Я люблю Хэзел и борюсь за свою любовь. Цель оправдывает средства.
– Если бы вы ее любили, разве вам не хотелось бы сделать ее счастливой?
– Что и говорить, у мадемуазель большой опыт в любви. Три скучных жениха, к которым вы не испытывали никаких чувств, верно? И потом, Хэзел счастлива.
Теперь рассмеялась Франсуаза:
– Оно и видно! Судя по всему, вы не имеете ни малейшего представления о том, как выглядит счастливая женщина. Полагаю, что предыдущая, Адель, тоже была, на ваш взгляд, очень счастлива. Так счастлива, что покончила с собой в двадцать восемь лег. Если только это действительно было самоубийство.
Старик побледнел:
– Если вы знаете это имя, значит, видели фотографию в ящике секретера.
– Видела. Красавица. Какая жалость!
– Да, жаль, что она покончила с собой. Потому что это было самоубийство, можете не сомневаться.
– Я все равно считаю это убийством. Десять лет вы держали ее в тех же условиях, что и вашу нынешнюю питомицу. Как ей было не свести счеты с жизнью?
– Вы не имеете права так говорить! Разве я мог желать ее смерти – я, любивший ее больше всего на свете? Как говорится, я только ради нее и жил. Когда она покончила с собой – вы не можете даже вообразить, как сильно я страдал. С тех пор я жил одной лишь памятью о ней.
– А вы не задумывались, почему она наложила на себя руки?
– Я знаю, я виноват перед ней. Вы не имеете ни малейшего представления о том, что такое любовь. Это болезнь, и от нее человек не становится лучше. Стоит только полюбить по-настоящему, поневоле причиняешь любимому существу зло, даже – и особенно – если хочешь сделать его счастливым.
– «Человек»! Вы хотите сказать – «я»! Никогда в жизни не слышала о человеке, который обрек бы любимую на такую жизнь.
– Естественно. Любовь – не частое явление в человеческой среде. Я, очевидно, первый случай, с которым вы столкнулись. Ведь вы, смею надеяться, достаточно умны и понимаете, что чувства и отношения вам подобных недостойны именоваться любовью.
– Если любовь состоит в том, чтобы причинять зло, почему же вы так медлили? Почему не убили Адель в первую же встречу?
– Все не так просто. Влюбленный – существо сложное, он стремится еще и сделать любимую счастливой.
– Объясните мне, каким образом вы делаете счастливой Хэзел. Это выше моего понимания.
– Ей грозила нищета, а я ее спас. Здесь она живет в роскоши и без забот.
– Я уверена, что она бы сто раз предпочла быть бедной и свободной.
– Здесь она окружена заботой, нежностью, преклонением и почетом. Она любима – и прекрасно знает это и чувствует.
– Как будто ей от этого легче!
– Еще как. Вы просто не знаете, какое это счастье – быть любимой.
– Зато я знаю, какое счастье быть свободной.
Старик усмехнулся;
– Ну и как, греет вас свобода по ночам в постели?
– Раз уж мы заговорили на вашу излюбленную тему, знайте, что ночи, когда вы приходите к Хэзел, превратились для нее в кошмар.
– Ну да, это она так говорит. Хотя ей самой нравится. Тому есть безошибочные признаки, вы же понимаете.
– Замолчите, вы отвратительны!
– Почему же? Потому что доставляю удовольствие своей возлюбленной?
– Как может молодая девушка хотеть близости с человеком, на которого тошно смотреть?
– Я имею тому доказательства. Но я вообще сомневаюсь, что вы сведущи в этом вопросе. Секс, сдается мне, – не ваш конек. Для вас тело – это объект осмотра, выслушивания и лечения, а не дивный ландшафт, оживающий от вашего прикосновения.
– Ладно, допустим, вы доставляете ей удовольствие, но как вы можете думать, будто этого достаточно, чтобы сделать ее счастливой?
– Послушайте, она обеспечена, окружена роскошью, наконец, она безумно любима во всех смыслах этого слова. Ей не на что жаловаться.
– Вы упорно обходите молчанием одну мелочь, не так ли? Ваш чудовищный обман, которому она верит вот уже пять лет!
– Это действительно мелочь.
– Мелочь! Я полагаю, нечто подобное вы проделали и с Аделью?
– Да, ведь этот дом изначально я строил для нее.
– А вам никогда не приходило в голову, что именно ваши козни довели ее до самоубийства? Как у вас язык повернулся сказать, что это мелочь?
Лонкур помрачнел.
– Мне казалось, что если она сумеет полюбить меня, то перестанет терзаться из-за этого.
– Теперь-то вы должны знать, что ошибались. В первый раз у вас было хотя бы это оправдание: вы не ведали, что творили. Но как вы могли, несмотря на то, что ваш опыт с Аделью провалился, начать все сызнова с Хэзел? Вы преступник! Неужели вы не понимаете, что она тоже покончит с собой? Одна причина – один результат!
– Нет. Я не сумел пробудить любовь в Адели: просто не знал, как это делается. Я многому научился на своих ошибках: Хэзел любит меня.
– Какое нелепое самомнение. Вы думаете, юная, нежная девушка способна влюбиться в похотливого старикашку?
Капитан улыбнулся:
– Занятно, не правда, ли? Я и сам удивился. Может статься, нежные юные девушки питают тайную склонность к омерзительным старикашкам?
– А мотет статься, у данной конкретной девушки просто не было выбора. Или, может статься, этот старикашка заблуждается, думая, что она его любит.
– Теперь у вас будет достаточно времени, чтобы строить эти сентиментальные догадки, поскольку, как вы уже, наверно, поняли, вы больше не покинете Мертвый Предел.
– А потом вы меня убьете?
– Не думаю. Мне бы этого не хотелось, потому что вы мне нравитесь. Да и Хэзел ожила с тех пор, как вы за ней улаживаете. Она – хрупкое создание, хоть и не так тяжело больна, как вы утверждали. Если бы вы вдруг исчезли, ее бы это глубоко опечалило. Вы будете продолжать посещать ее, как ни в чем не бывало. Вашей жизни пока ничто не угрожает, но не забывайте, что все разговоры прослушиваются: одно двусмысленное слово – и я посылаю своих людей.
