Сара Раттаро - Я сделаю с тобой все, что захочу
Он то кусал губы, то мучительно кривился: его одолевали тягостные мысли.
– Ты знаешь, что Луче комплексует из-за того, что у нее якобы кривые ноги? И поэтому никогда
не носит юбки? Я считаю, что ноги у нее прекрасные, но счастлив, что она не ходит в юбке. Знаешь, как я за это себя корю? Я не говорю ей правду только лишь из своего дурацкого отцовского эгоизма – боюсь, что эти ноги понравятся другим, что она обнаружит, насколько привлекательна и соблазнительна. Но я-то знаю мужчин и лгу ей, только чтобы защитить.
Он встал и подошел к окну. Уже рассвело, и помещение наполнилось новорожденным светом.
– Ты хоть что-нибудь понимаешь из того, что я тебе говорю, Виола? Скажи мне правду – хоть раз в жизни. Ты думаешь, что я полный кретин, не так ли? Считаешь меня жалким. Всегда считала.
Он повернулся ко мне и, будто на исповеди, заявил:
– Только из-за нее я до сих пор не ушел, терпел все твои измены. И только из-за нее я не жалею об этом.
Я поднесла руки ко рту и разрыдалась. Слезы текли по пальцам, и впервые в жизни Карло ничего не сделал: не подошел, не обнял меня, не утешил, а главное – не решил проблему одним махом.
– Что мне делать, Карло?
– Найди того человека. Или найди ей печень. Пусть она даже будет твоей – мне все равно: найди ее и верни мне мою Луче.
Много лет назад…
Он позвонил мне спустя пару дней – не страховой агент, а он сам.
– Я сижу дома, обрабатываю видео со свадьбы друзей. Если хочешь – приезжай на кофе.
Я опустила глаза, сжала трубку обеими руками, залилась краской и прошептала:
– Хорошо. Я скоро приеду.
– Супер. Мой адрес…
– Я знаю, где ты живешь.
– Откуда?
– Я пыталась разбить твой мотоцикл только ради того, чтобы узнать твой адрес.
Он расхохотался, а я представила себе, как блеснули его зубы.
– Пока, – сказала я.
Вот так, на пустом месте, вдребезги разбиваются чувства.
Я позвонила Анджеле и сказала, что не приду в галерею.
Думаю, она меня возненавидела. На тот день мы уже давно запланировали полную перестановку, решив сменить оформление галереи.
Мы собирались обратиться к мастеру, владевшему техническим приемом обманки – чтобы он расписал четыре угла помещения, изобразив по нашим эскизам темно-синие гардины с ламбрекенами и позолоченными кистями. Анджеле казалось, что так картины будут смотреться выигрышнее.
Преисподняя уже была готова разверзнуться под моими ногами, и я чувствовала себя так, будто сидела на бочке с динамитом.
Мой палец уткнулся в кнопку домофона. Все, что нужно сделать, когда пытаешься что-то скрыть, было уже сделано. Я придумала правдоподобную отговорку, спрятала туфли на каблуках под сиденьем автомобиля, накрасила губы только после того, как припарковалась. В чисто вымытом подъезде пахло хлоркой. Поднимаясь по лестнице, я высматривала приоткрытую дверь.
Он был в джинсах, а зеленую майку держал в руке.
– Проходи, – пригласил он с улыбкой, а я тут же смущенно протянула ему упаковку мороженого, пока оно не растаяло. – Не стоило.
– В гости с пустыми руками не ходят! Особенно домой к незнакомцам.
– К незнакомцам домой вообще ходить не стоит, разве нет? – уточнил он свое мнение обо мне.
Я постаралась сделать вид, будто не оскорбилась до глубины души: моя гордость как будто отключилась под воздействием нахлынувших эмоций.
Видимо, я вела так себя потому, что не могла с ним не согласиться. Что я забыла у него дома, так разодетая? И чему я улыбалась?
Я села на табурет и поставила локти на перегородку, которая делила комнату на две половины. Он стал расспрашивать меня обо мне, о моей жизни, и я рассказала ему, где я работаю, об Анджеле, о возможности устроить выставку его фотографий. О Карло я ни разу не упомянула. Слова вырывались у меня изо рта вместе с дурацким хихиканьем, а он говорил ровно и размеренно.
Внезапно меня накрыло волной. Я прислонилась спиной к его груди, твердой, как камень. Толща воды погребла меня под собой. Его руки заскользили по моим бедрам. Волна вытолкнула меня на поверхность, а затем вновь увлекла на глубину. Его губы прикоснулись к моей шее. Я в оцепенении ползла по дну. Он заключил меня в объятия, а я завладела его губами и языком. Я ощущала его запах, трогала его тело, его руки. Вода вновь выплюнула на поверхность мое безвольное, ошеломленное тело с раздробленными костями, и меня понесло течением.
Я молчала.
Глаза я не открывала, чтобы не смотреть на него. Чтобы не видеть этих стен, этих простыней, не видеть – и точка.
Я чувствовала себя так, как будто только что вырвала сумку из рук у старушки и удирала со всех ног, и теперь каждая клеточка моего изможденного тела болела.
В кулаке я сжимала край простыни, будто ручку той самой сумки.
– Я знаю, что ты не спишь, – тихо проговорил он, поворачиваясь ко мне.
Внутри у меня все сжалось.
Я открыла глаза и улыбнулась, пытаясь сделать вид, будто у меня все отлично. Он чмокнул меня в уголок рта и поинтересовался, не хочу ли я есть или пить.
– Нет, спасибо, – ответила я и потянулась к его запястью, чтобы узнать, который час. Я ни минуты не должна была там находиться, но почему-то мне казалось очень важным знать, который час.
Все было гораздо проще, когда не было мобильных телефонов, Луче.
Массимо поцеловал меня, и это было как теплый ливень в середине ноября.
Я не двинулась с места и наплевала на время, забыв об угрызениях совести.
После этого он не давал о себе знать три дня. Я металась по дому, как дикий зверь в клетке, билась в четырех стенах, которые вдруг стали казаться мне чужими.
От телефона я далеко не отходила.
На третий день, когда он снова не позвонил, я разрыдалась прямо при Анджеле. Она в недоумении обняла меня, пытаясь понять, в чем дело – что может доставлять мне такие страдания.
– Дорогая моя, да что с тобой? – принялась она расспрашивать, пока я билась в истерике. – Виола, милая, ну не надо так. Что-то с Карло? Проблемы с его мамой? Успокойся, пожалуйста! Выход всегда найдется.
Но все обстояло совсем не так. В некоторых случаях о выходе даже упоминать нельзя. О нем надо молчать и вспоминать, как о невозвратном чуде.
Я рассказала о нем, захлебываясь от сожаления.
Я говорила не останавливаясь, покинутая даже своей гордостью.
Я рассказала ей о том, как меня, точно осенний лист, подхватило и понесло теплым ветром, сопротивляться которому я была не в силах.
Я каждый день почти безостановочно плакала с девяти утра до шести вечера, а потом пыталась прийти в себя, чтобы предстать перед Карло.
В конце концов в самый обычный четверг в пятнадцать минут шестого его голос в телефонной трубке обжег меня, как ледяное мороженое.
– Как поживаешь? Встретимся сегодня? – поинтересовался он, даже не подозревая о том, что я к тому времени уже покрылась ржавчиной, как металлическая труба в воде.
Я выдавила из себя нечто похожее на «да». Наверное, мне хотелось казаться сердитой или недовольной, но вскоре я заметила, что просто счастлива.
Все началось заново: Анджела прочитала это у меня на лице, когда я повесила трубку и повернулась к ней.
– Виола, может, ты все-таки еще подумаешь над тем, что ты делаешь?
– Да не переживай, это всего лишь игра! Только секс и больше ничего.
Одна и та же ложь звучит по-разному – для того, кто лжет, и для всех остальных.
Только тут я наконец поняла, как это бывает, когда ввязываешься в историю, которую не можешь контролировать. Лишь только осознав, какой вред ты нанесла любимым людям, начинаешь по-настоящему себя винить.
В тот день я продала картину на джутовом холсте, написанную акриловыми красками в смешанной технике. На ней был изображен город, залитый водой, как Венеция, проникнутый атмосферой покоя и ожидания. На первом плане из узкой улочки на площадь вырывался луч света, заставляя играть красками окрестные здания.
Мастерство автора читалось в умелой работе со светом, с полутонами, создававшими объем, с прорисовкой отражения на воде.
Мне понравилась фотографическая точность этого рисунка и его тональность – все оттенки голубого, от сероватого до лазурного, и белый.
Я стояла и любовалась этой работой. Ко мне подошла низенькая, пухленькая синьора в очках, которые делали ее глаза неправдоподобно огромными, и спросила:
– Что здесь изображено?
– Равновесие.
Если бы мне не удалось его обрести, я бы потратила остаток жизни на его поиски.
Чуть позже, 6:00
Наше тягостное молчание прервал медбрат: – Мы получили результаты анализов вашей дочери. С вами хочет поговорить доктор Лонгани.
Карло поднялся и, не глядя на меня, опустив голову и сжав кулаки, вышел за дверь. Я последовала за ним.
Мы будто впервые очутились в кабинете доктора и неловко топтались у стола, пока Лонгани кивком не предложил нам сесть. Я рухнула в кожаное кресло.
