Сара Раттаро - Я сделаю с тобой все, что захочу
Медсестра подняла его и повесила на вешалку у дверей кабинета.
Я посмотрела на свою помятую блузку и стала одергивать ее, пытаясь разгладить, но так, чтобы не выставлять напоказ лифчик пуш-ап. Медсестра недружелюбно наблюдала за мной, держа в руках жгут, и я оставила блузку в покое. Улеглась и отвернулась к окну с открытыми ставнями, положив правую руку на кушетку и страстно желая, чтобы все это закончилось как можно быстрее.
Медсестра попросила меня подвинуть руку поближе к краю и несколько раз сжать кулак. Потом, протерев кожу ваткой с дезинфицирующей жидкостью, от запаха которой я вздрогнула, попросила не двигаться.
Я почувствовала укол, услышала щелчок жгута, моя рука освободилась. Женщина посоветовала мне не вставать пару минут, а потом, взглянув повнимательнее, спросила:
– Как вы себя чувствуете?
– Плохо, – ответила я.
Не желая вдаваться в подробности, она повернулась, взяла мой жакет и положила его рядом со мной на кушетку.
– Мы закончили. Можете одеваться и идти к дочери.
У дверей она добавила:
– Мне очень жаль. Удачи вам.
Много лет назад…
Массимо был ненадежным, подозрительным, нудным – словом, совсем не таким, как надо. Липкий как мед, неотвязный, как тягостные раздумья, он сковывал по рукам и ногам.
Даже представить себе, что между нами возникнут близкие отношения, было невозможно, но промежуток между мыслью и поступком подчас ничтожно мал.
Это произошло летним вечером. Довольно сложно в деталях рассказывать о каком-то событии, если ты прокручивала его в голове десятки тысяч раз, но так и не смогла объяснить себе, как это вышло.
Его лицо осветилось чудесной широкой улыбкой, и я пропала.
Я обо всем позабыла, Луче.
Если ты спросишь меня, сколько времени нужно, чтобы влюбиться, я отвечу: «Хватит пары секунд».
Он был как заходящее солнце на горизонте. Как скороговорка, которая крутится в голове. Как начало классического стихотворения. Как неожиданные объятия.
Но я не была одинока и в эти объятия потащила еще и Карло и всю свою жизнь с ним.
Мы уже давно были вместе, когда я познакомилась с Массимо.
Это стало игрой – чем-то вроде вызова судьбе.
Понятно, что у всего есть начало – то вполне конкретное мгновение, когда ты еще можешь изменить ход событий. Тот самый перекресток, на который позже можно мысленно возвращаться и думать: «А если бы я пошла по другой улице? Если бы сделала другой выбор? Если бы прислушалась к голосу разума?» Я этого мгновения вспомнить не могу, Луче. Не знаю, когда именно все началось: это уже жило во мне.
В конце сентября я решила отдать печатать фотографии нашего с Карло отпуска, который нам впервые удалось провести без его матери. Заезжая на маленькую парковку у магазина, я случайно задела мотоцикл и уронила его на землю. Раздался пронзительный скрежет металла.
Я вышла из машины.
Он, схватившись за голову, неотрывно смотрел на груду черного металла и пластика под моим бампером. От стыда у меня загорелись щеки.
Неестественным голосом я забормотала какие-то извинения, чтобы прервать это тягостное неудобное молчание. Он не произнес ни слова. Даже не взглянул на меня.
Мне захотелось провалиться сквозь землю.
Потом он наконец заговорил:
– Научилась бы сначала водить, а потом уже на улицу выезжала!
Я усмехнулась, и он вслед за мной. Достав фотоаппарат, он сделал пару снимков и заявил расстроенным тоном:
– Теперь можешь отъезжать.
– Конечно, – ответила я, но продолжала стоять как вкопанная.
Меня будто наэлектризовало. Я не расслышала ни слова: вместо этого я смотрела, как открываются и закрываются его губы, пытаясь представить, как выглядит его улыбка, какие у него зубы и язык.
– Лучше я сам, – сказал он и сел за руль, слегка меня задев. Я почувствовала его легкий, приятный запах.
От него пахло лакричными конфетами и тальком. Если бы мне завязали глаза, я бы узнала его из толпы мужчин только по запаху.
Спустя пару минут мы сидели за столиком кафе и заполняли соглашение о примирении сторон. Единственный раз в жизни я поблагодарила судьбу за то, что в моей стране существует нудная бюрократическая волокита.
Я пила кофе мелкими глотками и то извинялась, то дарила парню очаровательные улыбки. Но при этом чувствовала себя совершенной идиоткой, оказавшейся не в то время не в том месте.
Когда кто-то проникает тебе в душу, часть тебя дает слабину, причем именно та часть, на которую ты особенно рассчитываешь.
Когда я начала рыться в сумке в поисках денег, чтобы заплатить за кофе, он остановил ход времени одной фразой:
– Оставь мне номер своего телефона.
Я вспыхнула, собрала последние силы, чтобы не смотреть на него, уставилась в стол и буркнула:
– Ну, я, в общем, кое с кем встречаюсь.
Он расхохотался и, пока в моей голове роились самые невообразимые мысли, сказал:
– Обязательно сообщу об этом своему страховому агенту!
Дура! Самая настоящая дура!
Посмотреть на него я больше не решилась. Из его пальцев я вытащила ручку, которую он уже какое-то время теребил, на мгновение ощутила его тепло и написала на салфетке, заляпанной кофе: «Если бы ты мог слышать биение моего сердца, то принял бы его за барабаны рокера-металлиста!!! Мой номер…» После этого я смылась с такой скоростью, как будто за мной гнался рой разъяренных ос.
Дома я уселась рядом с телефоном и стала ждать, вскакивая при каждом звонке. Время от времени я поднимала трубку, чтобы проверить гудок, и прочищала горло, тихонько покашливая. Чувствовала я себя круглой идиоткой – легкомысленной, недалекой, взбалмошной, беспутной.
На рассвете, 5:30
В коридоре я увидела Карло, вернее то, что от него осталось. Он всем телом привалился к стене, как будто иначе она бы рухнула. Если понадобится, он не тронется с этого места, пока Луче не выздоровеет, – в этом я была уверена.
Он смотрел на меня без всякого выражения, как на пустое место. Я подумала: увижу ли я еще когда-нибудь, как он смеется? Или вероятность пересечения плоскостей, на которых мы теперь находимся, столь же невелика, как риск столкновения Земли с астероидом?
Я подошла к нему и попыталась заговорить:
– Карло, я…
– Уходи, Виола. Исчезни, пока я тебя не придушил. Я держусь только потому, что ее жизнь все еще зависит от твоей.
– Мне так жаль, Карло… Я…
– Хоть сейчас помолчи! – прорычал он. – Хоть раз не оскорбляй меня своим враньем!
Он протянул ко мне руку, но тут же отдернул ее. Он вдыхал, потом с силой выталкивал воздух и пытался подобрать слова, чтобы объяснить себе нечто непостижимое, словно, проснувшись, очутился в незнакомом месте и не знал, как вернуться домой.
– Что же мне теперь делать? – чуть слышно произнес он.
Я не решилась ответить.
– Мне что, уйти? Притвориться, что вас никогда не было? Она не моя, и, значит, ты тоже не моя? Или я ошибаюсь? – Он помолчал, глядя на меня сузившимися от ярости глазами, и продолжал: – Знаешь что? Я сейчас выйду отсюда, соберу свои вещи и перееду на другую квартиру. Сброшу с плеч двадцать лет – будто проснусь. Как тебе это, а? Ты, Виола, в таких вещах мастер, может, поможешь советом? Как грамотно вычеркнуть кого-то из своей жизни? Как избавиться от кого-то, кого любишь больше жизни?
От страха у меня стучали зубы, мне хотелось остановить его, но я не знала как. Я была виновна, и мне хотелось только одного – раствориться в пустоте.
Правда, только этого.
– Как тебе объяснить, Виола? Как тебе объяснить, что ради нее я научился себя любить, что именно она привязывает меня к жизни, к дому? Я знаю, что ей нравится, а что нет. Знаю, с кем она впервые поцеловалась, потому что я едва не умер, когда она мне об этом рассказала. Что именно я ее поймал, когда она падала, пытаясь сделать первый шаг? – От волнения у него срывался голос, но гнев пересилил, и он продолжал: – Это я боролся с высокой температурой, с ее тошнотой в машине, обмазывал ее тальком с мятой, чтобы не осталось следов от ветрянки. Это я тайком шел за ней, когда она впервые отправилась в школу одна. Я прикусил язык и едва сдержал себя, когда она вернулась из школы в слезах, потому что кто-то разбил ей сердце. Я знаю, что у нее аллергия на клубнику, что кеды она носит тридцать шестого размера, а балетки ей нужны на размер меньше. Я знаю, что она ненавидит огурцы, даже запаха их не переносит, знаю, что она собиралась сделать на спине татуировку «Где кончаешься ты, начинаюсь я», но, к счастью, слишком боится иголок.
Весь в слезах, он сел, поставив локти на колени и обхватив голову руками. Я тоже ужасно боялась, но не знала, как сказать ему об этом.
– Я три раза читал главу об истории Древнего Рима и затвердил Данте почти наизусть, только чтобы она тоже все это выучила. Я целыми вечерами повторял с ней таблицу умножения, а пару лет спустя обсуждал с ней, насколько важна девственность и что такое секс. Я пытался объяснить ей, кто такие мужчины, моля Бога, чтобы ей никогда не пришлось с ними столкнуться.
