Сара Раттаро - Я сделаю с тобой все, что захочу
Мы будто впервые очутились в кабинете доктора и неловко топтались у стола, пока Лонгани кивком не предложил нам сесть. Я рухнула в кожаное кресло.
Карло встал у меня за спиной.
– К сожалению, состояние Луче тяжелее, чем мы предполагали.
В кабинете грохнуло: это Карло со всей силы ударил кулаком в дверь.
Доктор как ни в чем не бывало продолжал:
– Теперь, к сожалению, мы вынуждены исключить возможность пересадки от живого донора. Остается только ждать.
– Ждать чего? – почти выкрикнул Карло за моей спиной.
– Совместимого донорского органа.
– То есть надо дожидаться, пока другие родители потеряют ребенка? Господи, за что! – Карло как-то по-детски, неуклюже опустился на пол и еле слышно прошептал: – Если она умрет, я не буду жить. Какой смысл мне оставаться тут одному?
Это был удар ниже пояса.
– Нужно ждать появления донора с необратимыми повреждениями в результате черепно-мозговой травмы или кровоизлияния в мозг. Я знаю, это звучит ужасно, но для Луче это единственный шанс.
Карло обхватил колени руками и уронил голову на грудь.
– Реципиент для каждого донора назначается решением межрегионального трансплантационного центра. Существует лист ожидания, в который входят пациенты целого ряда медицинских учреждений, участвующих в данной программе. Органы каждого донора распределяются с учетом совместимости и тяжести состояния потенциального реципиента.
Доктор выдал эту тираду одним духом, будто прочитал абзац из книжки. Когда он сделал паузу, я взглянула на него, как лось на фары приближающегося автомобиля.
– Учитывая состояние Луче и ее юный возраст, вполне возможно, что она уже попала в самое начало списка. Мы только что передали в центр ее клинические данные, а также результаты проб на совместимость. Теперь остается только ждать.
Я поднялась, и кресло тяжко заскрипело.
– Доктор, а я совместима?
Лонгани взглянул с недоумением, но ответил:
– Да, но, к сожалению, мы не можем пересадить часть донорского органа: этого будет недостаточно, чтобы спасти девочку.
Я повернулась и наткнулась на ноги Карло. Глядя на него сверху вниз, я прошептала:
– Оставайся с ней, пожалуйста. И звони мне, что бы ни случилось.
Он непонимающе наморщил брови, блуждая в мыслях где-то далеко от меня.
– Это последнее, о чем я тебя прошу, Карло, – проговорила я и, стиснув зубы, выскочила за дверь.
Я остановилась перед окном в палату, наполовину прикрытым жалюзи, и посмотрела, как ты медленно и ровно дышишь. Отступив на пару шагов, я оглядела тебя издалека, чтобы увидеть целиком, чтобы запомнить твое тело нетронутым, без отметин, без трубок – как картину, которая воспринимается совсем по-другому, если отойти от нее подальше.
Нам обещали, что через какое-то время нас пустят к тебе – но только одного из родителей. Меня успокаивала мысль о том, что с тобой останется отец, и я вновь побежала – прочь от перешептываний в коридорах, от медицинских протоколов, от опустевших больничных коек, от слез по ушедшим и радости от появления на свет нового человека.
Я бежала так быстро, как только могла, – почти летела мимо лабораторий, залов ожидания, пункта регистрации, кофейных автоматов, операционных, оставляя позади больных, медсестер, родственников и их переживания.
В конце коридора я повернула направо, бросилась к надписи «ВЫХОД», сбежала вниз на четыре лестничных пролета, ошиблась этажом, но не остановилась. Я прорвалась через аварийный выход, миновала раздвигающиеся двери, отодвинула тележку с медикаментами и едва не опрокинула столик с больничными завтраками.
У меня за спиной остались осуждающие взгляды, дребезжание капельниц, грязные бинты, резиновые перчатки.
Я пересекла сквер, добежала до своей машины и, Луче, первый раз в жизни сразу отыскала ключи.
По мобильному я немедленно позвонила Анджеле, прослушала на автоответчике единственный телефонный номер, который знала наизусть, и выпалила:
– Луче в больнице, а Карло… Карло все знает!
И, глубоко вздохнув для храбрости, я призналась:
– Анджела, мне страшно. Приезжай, пожалуйста!
Много лет назад…
Я бросилась ему на шею. Мое тело удобно разместилось на его груди, как будто я давно ему принадлежала.
Он казался мне идеальным. И в определенном смысле таким он и был – как переспелый плод, оставалось лишь отрезать от него гнилую половину. Правда, не так просто было понять, какую именно. Я поставила пакет с продуктами на стол – он собирался готовить ужин.
Дома матери я сказала, что иду к Карло, а Карло – что навещу Анджелу. Идеальная схема, потому что ничего лишнего в ней не было.
Чтобы ложь состоялась, нужны два человека: тот, кто рассказывает, и тот, кто слушает.
Я наблюдала, как он ввинчивает штопор в пробку, нюхает ее, разливает вино по хрустальным бокалам. Я смотрела, как он режет лук, моет под краном рыбу. Я любовалась тем, как он смешивает продукты в сковороде, стоящей на плите.
Если бы весь город охватило пламенем, я бы и пальца не оторвала от белоснежной поверхности стола, на который оперлась, когда только вошла в его дом. Я вдруг подумала, что ни разу в жизни не покупала билет в кино, где зрители смотрят фильм стоя. А я согласилась бы так стоять, пока не превращусь в камень.
– Пока вода закипает, я быстренько приму душ. Последишь?
– Конечно, – ответила я и переместилась к плите, чуть задев его. Глядя на воду, я принялась размышлять о том, как происходит кипение и как создается все это движение.
Из ванной он вышел в одном полотенце, с широкой улыбкой на лице.
Я старалась не смотреть на него, хотя его мощная мускулатура так и притягивала мой взгляд.
Точки кипения я достигла стремительно.
Он погасил газ. Ужин мог подождать – а мы нет.
Мы нежно и все более настойчиво стали ласкать друг друга.
На какое-то мгновение мне показалось, будто я разучиваю фокстрот.
Базовый ритм в фокстроте – «медленно-медленно-быстро-быстро». На каждый медленный шаг приходятся два такта, на быстрый шаг – один: таким образом, медленные шаги ровно вдвое длиннее быстрых.
Один взгляд – и все становится понятно. Оба полностью обнажены, хотя не трогали друг друга и не раздевались. Но это не важно: ведь друг с другом соприкасаются души, те самые души, которые никто не видел, которые никто себе не представляет…
Танцовщики заключают друг друга в объятия и начинают двигаться плавно, без рывков.
Потом нас охватила страсть: любовь, жар, пот, дыхание, стон, шепот, руки, сердцебиение, ноги, плечи, крылья, ветер, свет, цвет, постель.
Плавные, размеренные танцевальные па сменяют друг друга: осторожными шажками с пятки на носок пара перемещается вперед.
Он был одновременно нежен и груб. Звуки, запахи, жесты и поцелуи сплетались в единое целое.
Женщина выгибает спину, и мужчина прижимает ее к себе. Она виртуозно воспроизводит целый каскад танцевальных па, а он контролирует ее движения.
«Не отпускай меня… не оставляй меня… хочу быть с тобой… улететь с тобой… прикасайся ко мне… обладай мной… ты нужен мне…»
Ноги танцоров двигаются совсем рядом, соприкасаясь при каждом па: еще чуть-чуть – и они наступят друг на друга.
Пусть это длится бесконечно… Пусть бурлят чувства, погребенные повседневностью, жизнью тайком… Нас обуяло жадное томление, как в тягучем блюзе.
Сплетенные пальцы не разжимаются ни на сек у н д у.
Я скользила по его бескрайнему телу, царапала его кожу, ощущала прикосновения его пальцев на своей спине.
Танцоры двигаются параллельно друг другу, не теряя контакта ни на миг.
Меня бросало то в жар, то в холод от прикосновений его губ. Услышав свое имя, я во тьме прикрыла глаза и покраснела. Мы, прекрасные грешники, слились в тесном, крепком объятии, и никакая сила не смогла бы нас разъединить: ни наша воля, ни наше молчание, ни наша ложь…
Фигуры танцоров чередуют свои па и ритмично переплетаются, пока не становятся одним целым.
Мое тело начиналось там, где заканчивалось его тело. Я льнула к его рукам, пока его ноги скользили между моими.
Каждая пара выучивает свои собственные па: мне казалось, я теряю сознание.
Я проснулась среди ночи: до четырех утра оставалась пара минут. В горле мгновенно пересохло. Я отодвинула руку Массимо и выскользнула из постели, как игральная карта.
Одеваясь, я думала о том, что за пределами этой квартиры уже не будет так же мирно и покойно, как рядом с тихо посапывающим любовником.
Карло наверняка отправился меня разыскивать, а Анджела не знала, что ему ответить. Родители волнуются и вполне могли позвонить в полицию.
Голова кружилась, полутьма в доме оглушала. Надо вернуться домой как ни в чем не бывало. У Карло нет поводов сомневаться во мне, да и Анджела отлично подготовлена к подобным ситуациям. Одевшись, я подошла к кровати, прикоснулась к его мизинцу, с улыбкой прошептала: «Люблю тебя» и ушла.
