Антон Понизовский - Обращение в слух
Потому что лошадь прыгнула не через два такта, а так вот: смотрите... вот жердь идёт — и она прыгнула не так... а вот так — прыг! Как будто боком.
Наискось?
Да. Грубо говоря, наискось.
Вы её так натренировали?
Я не тренировал её. Это просто она спотакнулась, и так вот. Кобыла Фабула. Такой интересный момент. Вот и всё. Водки нет? Тогда всё, сэр. О'кей. До свидания.
X.
Жечки и мучики
— Трубы, трубы горели у пассажира!.. — диагностировал Дмитрий Всеволодович. Федя не понял, переспросил. — Выпить с утра хотелось! Похмелье мучило. Так что не вышло на этот раз «свободное повествование»... Не задался «нарратив»...
— Ты считаешь, не вышло? — удивилась Анна. — По-моему, просто блестящее интервью. Идеальное. Ну-ка, Федя, давайте им всем покажем. Вспомним, с чего начинается...
— С водки! — снова встрял Дмитрий Всеволодович.
— Начинается интервью с того, — невозмутимо продолжила Анна, — с того, что мучик задаёт тему...
— Мученик? — снова не понял Федя.
— «Мучик» — это мужчина, — перевёл Белявский. — На Анином языке. «Жёчка» — женщина. Анна Вадимовна у нас крупный специалист по тендерным отношениям...
— Про жену, про детей, про работу — ни слова. Лошадь споткнулась — в восемьдесят восьмомгоду! Вы уже родились тогда, Федя? Из всей своей жизни он выбирает один-единственный эпизод. Почему?
Фёдор задумался.
— Знаете... Когда расшифровываешь, делается заметно, что женщины говорят дольше... И более плавно: вот она родилась, детство, юность... последовательно. А мужчины — обычно отрывисто...
— Очень точное слово: отрывок. Отрезок. Точное наблюдение, — похвалила Анна. — А почему так получается, что жечки — плавно, а мучики — отрывисто? Лёля, скажете нам что-нибудь?
Лёля не шевельнулась.
— Я... — Федя потёр лоб, — я не думал об этом...
— Очень просто: разные функции. Всегда танцуйте от функции. Жечка кто? Хранительница очага. Очаг надо хранить постоянно, всё время. Отсюда — жечка реализуется во временной непрерывности, в протяжённости. Она рассказывает по порядку, занудно: родился — вырос — женился — развёлся... Но, в сущности, сами события — второстепенны. Для жечки главное — что течение жизни не прерывается... А для мучика? — («Какая умная! — подумал Федя. — И ведь, пожалуй, умнее мужа...») — Какая у мучика функция? Кто он такой? Он добытчик. Он выследил мамонта, бросился — и либо мамонт его, либо он мамонта. Короткий отрезок, вы правы, Федя: отрывок. Схватка. Всё, что происходило до схватки, в этот момент отменяется — «родился, женился»... важно одно: кто кого? Кто кого сейчас? Важен кратчайший отрывок, точка во времени. И, допустим, победа! Вернулся с победой. С добычей. Рога какие-нибудь повесил гордиться... бивни... Что там ему подарили?.. Этому прыгуну?
— Гуся... — отозвался Федя, буквально смотря Анне в рот. У Анны были узкие губы и небольшие, ровненькие белые зубки. Особенно характерными были клычки, может быть недоразвившиеся: очень маленькие и остренькие, треугольные. Эти неправильные клычки придавали ей очарование.
— Точно, гуся. И что в этом гусе, да? Если смотреть объективно? Кабы он с голоду умирал — ну понятно; если бы гусь ему жизнь спас в голодный год...
— Да! А здесь — исключительно символ!.. — подхватил Федя.
— Конечно. Но если внимательно присмотреться...—Анна слегка склонила голову набок. — Вам не кажется, Федя, что это ещё и символ ничтожности? Ладно бы он прыгнул выше, дальше, быстрее куда-нибудь доскакал... Нет: какой-то жалкий «экстравагантный» прыжок. Просто лошадь ногой зацепилась. И это — главное, что случилось с ним в жизни. У вас не возникает этого ощущения мелочности, ничтожности?..
— Да, вы знаете, я обратил внимание, что очень часто из всей судьбы запоминается одна маленькая деталь, совершенно случайная! Даже если рассказывают о самых близких — о матери, об отце — бывает, что вспоминают одну-единствен-ную фразу, самую незначительную, деталь одежды...
— Всё так, — нетерпеливо кивнула Анна, — но я не про случайность сейчас говорю, а про закономерность.
Танцуем от функции: мучик — добытчик. В более развитом обществе — пахарь, работник. Функция — обеспечить семью. Вот мой собственный прадед. Он был зажиточный человек, держал шесть коров, лошадей. К нему пришли раскулачивать. Две коровы — уже считалось кулак. Он был умный человек, и чтобы спасти семью, всё отдал. Потом лёг у себя на крылечке, несколько дней полежал — и умер...
— Я расшифровывал две такие истории, идентичные! — привстал Федя. — Разница только в том, что не на крыльце, а, допустим, на печке — но тоже скоропостижно умер здоровый мужчина...
— Этих историй, я думаю — по всей стране. Дело не в лошадях, не в корове. Человек — мучик — всю жизнь работает, добывает — в этом его функция, смысл. У него отбирают смысл — значит, жить больше незачем, он умирает. Зато сын его уже знает: работать не надо, потому что в один день всё отнимут. Семью содержать ты не можешь. И защитить ты не можешь: в один день тебя могут сослать, посадить, сделать с тобой и с твоей семьёй что угодно, и ничего не докажешь. Мужская функция отмирает в России. Россия — страна без мужчин. Россия — страна-женщина...
— Во-во, страшная такая, с мечом! — крикнул Белявский.
— Жечки корячатся — мы же слышали: кирпичи кладут, «МАЗы» водят... Где тогда остаётся смысл жизни для мучика? Ради чего он живёт?
— Да... — задумчиво согласился Федя, — женщина, она реализует смысл, уже рожая детей...
— Куда мучику девать гормоны? — вела свою линию Анна. — Гормоны-то у него ещё не отняли: что ему остаётся? Одно только: экстравагантный прыжок!
— А знаете, что такое «экстравагантный»? — Дмитрий Всеволодович не вытерпел прозябания в тени. — Знаете этимологию? Я большой любитель этимологии...
— Да, я тоже! — обрадовался Федя.
Он был так доволен, что наконец нашёл собеседников; что по-русски ведётся умный и содержательный разговор; что он, Фёдор, высказывает свои умные, сложные мысли, а старшие его внимательно слушают и одобряют, — всё это привело его в настолько восторженное состояние, что он совершенно забыл, как угнетающе на него подействовали предыдущие речи Белявского.
— Тогда скажите, юный знаток этимологии, что такое «экстравагантный»?
— «Экстра» — «сверх», «больше», «вне», «за границами»... Vague — туманный?
— Не знаю ничего про «туманный», а знаю «вагантов». Была такая песня Тухманова «Из вагантов», не помните? «Во французской стороне, на чужой планете...»
— Ой, Дима, не ной!
— «...предстоит учиться мне в университете», — точно про вас, Федя, ха-ха! «До чего тоскую я, не сказать словами; плачьте ж, милые друзья...» «Из вагантов». А кто такие «ваганты»? Странствующие поэты, бродяги. Экстра-вагангы — это вообще «странствующие рыцари», те, кто выходит за существующие границы...
— Как это важно — то, что вы говорите! — воскликнул Федя. — И вы, и Анна: выходит, что русскому человеку приходится выходить «за границы», действовать «экстравагантно» — но здесь не только советская власть, а задолго, задолго: и Достоевский писал об этом буквально! Он описывает картину... да что, давайте я вам прочитаю: «Есть одна замечательная картина, под названием Созерцатель... на дороге, в оборванном кафтанишке и лаптишках стоит один-одинешенек мужичонко... Если б его толкнуть, он вздрогнул бы и посмотрел на вас, точно проснувшись, но ничего не понимая... а спросили бы его, о чем он это стоял и думал, то ничего не припомнил бы... Может, вдруг бросит все и уйдет в Иерусалим скитаться и спасаться», — да? — оглянулся Федя в поисках одобрения. — Он уйдёт, выйдет таким образом за границы обычного, «экстра»! — «а, может, и село родное вдруг спалит», — тоже «экстра»! экстравагантное, за пределом возможного, разрешённого на земле, — «а может быть, случится вместе и то и другое...» И ужасное преступление, и паломничество к святым местам — это попытка русского человека вырваться за границы: вырваться, оторваться от низкого, от иллюзорного!.. Достоевский ещё говорил, что русские люди склонны к «фантастическому», к «беспорядочному» — отчего же нам не сказать чуть иначе: к «экстравагантному»? «Экстравагантный прыжок» — получается прыжок в небо, вверх, к высшему, в горний мир!..
— Вы говорите о разном, — покачал головой Дмитрий Всеволодович.
— Вообщео разном! — неожиданно подтвердила Лёля.
— Да? Правда, Лёлечка? — замурлыкал Дмитрий Всеволодович. — И вам тоже так кажется?..
— Я вообще не понимаю, о чём вы все говорите, — буркнула Лёля.
— Мы говорим о том, — произнесла Анна несколько свысока, — что русскому человеку хочется оторваться. И мне тоже хочется иногда оторваться. Так что, Федя, поставьте уже про любовь!
