Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2011)
“— Вы можете сейчас высказать свою точку зрения по одной из самых обсуждаемых тем последних лет — нетрадиционной ориентации Николая Клюева?
— Я не хотел бы сейчас говорить на эту тему по одной простой причине: все здесь на самом деле сложнее и драматичнее, потому что Клюев был человеком очень закрытым, очень, скажем так, бережливым в отношении многих вещей. Бывали случаи, когда он какое-либо шокирующее свойство своей натуры демонстративно выставлял на поверхность, чтобы скрыть гораздо более потаенное и глубокое. Я касаюсь в своей книге этого момента, но не так, как его касались до сих пор. Я считаю, это была глубокая личная трагедия и, грубо говоря, прикосновение к некоему порогу ада. В отличие от окружающей его публики так называемого серебряного века он прекрасно осознавал, предугадывал последствия подобного образа жизни для себя”.
Священник Константин Кравцов . Воздух Мандельштама. — “Татьянин день”, 2011, 15 января <http://www.taday.ru>.
“Деля всю мировую литературу на „мразь” и „ворованный воздух”, Мандельштам отделяет зерна от плевел как ангел при последней жатве”.
“Кислород может быть только украден, но у кого? Разумеется, у князя воздушного, представленного земными инстанциями”.
Вадим Левенталь. “Я дитя, вокруг бездна”. — “Соль”, 2011, 28 января <http://www.saltt.ru>.
На вопрос “Зачем вам литература?” прозаик Владимир Лорченков отвечает: “Три в одном. Первое — способ выкрикнуть свое безумие. Второе — достичь пределов самовыражения. Третье — скоротать время в ожидании конца. Пункт три требует пояснений. На самом деле жизнь ничуть не веселее сцены в прифронтовой Франции году так в 1430-м — англо-французский фронт, да, — когда группу людей на краю выжженного поля вешают на единственном уцелевшем после 100-летней войны дереве. Из-за этого возникает очередь. Почему и за что вешают, мы не знаем, да и не важно, времена были смутные. Если по-настоящему осознать, что все мы умрем, — ну, не на словах, — станет понятно, что мы и есть эти люди. И мы тоже не знаем, за что, и это тоже не важно. Кто-то в ожидании своей очереди молится, кто-то боится, кто-то сочиняет „Балладу повешенных”. Вот я и сочиняю”.
Александр Мелихов. Творческий консерватизм. — “Известия”, 2011, на сайте газеты — 12 января <http://www.izvestia.ru>.
“Но разве интеллигенция не есть та самая взыскуемая аристократия? Нет, интеллигент — это поверженный аристократ. Отвергнутый от исторического творчества, а потому объявляющий недоступный виноград зеленым. Аристократ стремится к свершениям — интеллигент оплакивает издержки”.
“Как, вознегодует интеллигент, по-вашему, простые люди, равнодушные к вечному и долговечному, опять должны служить материалом для творящих историю „великих личностей”? Отвечаю: не нужно жалеть простого человека больше, чем он жалеет себя сам. Ибо и у власти, и у рядового смертного есть общий могущественный враг — ощущение ничтожности и бессмысленности существования. Против этого врага народ и объединяется с властью”.
“Но что же мешает интеллигенту примкнуть к союзу, к которому его влекут и экзистенциальные, и профессиональные нужды? Ведь ни высокая наука, ни высокая культура не могут выжить без помощи государства... Ему мешает гордость. Ему кажется (и он совершенно прав), что народ, а особенно государство недостаточно его ценят”.
Ни коричневого, ни черного. О состоянии современной гуманитарной мысли, материнстве и феминизме. Беседу вела Майя Кучерская. — “Ведомости. Пятница”, 2011, № 3, 28 января <http://friday.vedomosti.ru>.
Говорит Юлия Кристева: “Последнее время я много работаю над темой сублимации в литературе, изучая Пруста и его произведения с точки зрения психоанализа. Это помогает понять истоки его вуайеризма, садизма, гомосексуализма. Я прочитала удивительные воспоминания его гувернантки. Пруст, возвращаясь из борделя, начинал рассказывать ей обо всем, что там пережил. И постепенно, пишет гувернантка, он воодушевлялся, забывал о своей собеседнице и искал, подбирал слова, думая, как все это лучше сказать, выразить. Получалось, что она играла роль психоаналитика, наблюдая, как от сексуального возбуждения он переходит к возбуждению литературному, к поиску образов, слов”.
Сергей Овчаров. “Режиссерам во все времена плохо живется”. Беседу вел Константин Богомолов. — “Урал”, Екатеринбург, 2011, № 1 <http://magazines.russ.ru/ural>.
“В это время он [Андрей Тарковский] поставил „Гамлета” в Ленкоме у Марка Захарова. <…> Результат был чудовищен. Кроме Чуриковой и Тереховой вообще никого не было слышно. Он поставил на киноактеров. И вот они во главе с Солоницыным что-то шептали друг другу. И только две эти театральные актрисы сыграли блистательно. Неудача спектакля была обусловлена тем, что у Тарковского ярко выраженное киномышление. То, что он сделал, нельзя было играть в зале, скорее в комнате или на малой сцене в тесном кольце зрителей”.
“Я к тому же попал в дурацкую ситуацию на этой премьере. В финале выходят солдаты Фортинбраса, и все они в беретах каких-то свисающих, а там тень так причудливо падала… и я увидел запорожских казаков с чубами. Я решил, что это такое режиссерское решение: чубастые казаки в „Гамлете”, стал безумно хохотать и вдруг понял, что смеюсь один на весь зал. Я попал впросак, хотя казаки были бы лучше, чем эти нелепые студенты в беретах”.
“Я однажды спросил Тарковского, почему в его кинематографе отсутствует юмор, он удивился, сказал, что как-то никогда даже не задумывался над этим. <…> Но у Тарковского иногда тоже есть юмор, если присмотреться. Как вот гаечку бросают в „Сталкере”, передвигаясь по Зоне. Но это такой несмешной, интеллектуальный юмор”.
Павел Пепперштейн. Эпоха аттракционов. — “ OpenSpace ”, 2011, 5 января <http://www.openspace.ru>.
Отрывок из рассказа. “Наконец наступила „Эпоха аттракционов”, и власть имущие (среди них высшие государственные чиновники, военные, ученые и экономисты) оценили величие (Даниила. — OS) Андреева и его видений. Тогда, в 2088 году, был создан грандиозный РОЗАЛЕНД — парк аттракционов, целиком на основе духовидческих прозрений этого заключенного. В то время в недрах капитализма уже отчетливо зрела совсем другая система, и точно так же, как некогда капиталистические мотивы маскировались под нечто совсем иное, теперь — новая странная сакральность прикрывалась фальшивой маской наживы. Аттракцион был стилизован под коммерческий, но на самом деле таковым не являлся, и все деньги, что он приносил, втайне сжигались в одном из его миров”.
Юрий Пивоваров. “Историю придумывают историки”. Беседу вели Даниил Дондурей и Нина Зархи. — “Искусство кино”, 2010, № 10 <http://kinoart.ru>.
“Почему Гитлер в 20-е годы побеждал всех на митингах? Среди прочего потому, что нацисты стали впервые использовать на митингах рупоры. Громко, отчетливо, грозно. Между прочим, массовый успех Лютера в начале XVI века был связан и с тем, что он придумал листовки („помимо” того, что он придумал лютеранство) — более эффективный способ распространения информации. И тем не менее я думаю, что и Лютер и Гитлер победили не поэтому…”
“Кто виноват в национал-социализме Германии? Прежде всего, великая немецкая культура. Лютер — основополагающее для нее имя; этот великий религиозный реформатор мечтал об уничтожении евреев”.
Александр Привалов. Об одичании. — “Эксперт”, 2010, № 50, 20 декабря <http://www.expert.ru>.
“<…> важнейший итог десятилетия и состоит в том, что серьезное обсуждение вот такого [школьного] стандарта стало возможным. Десять лет назад ничего подобного просто нельзя было произнести вслух. А теперь и произнести можно, и — после косметической правки — провести через Думу можно, можно и реализовать. Если это не называется одичанием, то слово существует зря”.
Александр Привалов. Война с последним союзником. — “Эксперт”, 2011, № 2, 17 января.
“<…> государство не хочет выполнять свои обязательства. Оно хочет карать семью, обвинив во всех бедах детей одну ее. Спору нет, семья в нашей стране сейчас не в лучшем состоянии: и бедных семей много, и пьяных семей много, и асоциальных. Да и сама идея классической семьи шатается. И одичанию — в частности, нарастающему насилию — семья противостоит плохо; все так. Только замены-то ей нет. Кроме семьи, одичанию противостать некому; она единственный сегодня ощутимый островок страшно дефицитных в России доверия и солидарности”.
