Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2011)
Евгений Ермолин. “В литературе много равнодушия и мало сочувствия к человеку”. Беседу вел Андрей Рудалёв. — “Живая литература”, 2011, 17 января <http://litlive.ru>.
“В глобальном мире наш читатель — везде, и наша родина — в его сердце. Там мы вьем себе гнездо, там мы поем свои песни о любви и смерти. А нынешний „ублюдок распада СССР”, еще ничем особенным не доказавший своих прав на историческое бытие, в течение нового века, наверное, еще претерпит какие-то метаморфозы. Причем о самых вероятных вариантах не хочется даже думать. Но если у тебя что-то шевелится в душе, когда ты думаешь о твоих родных и близких, за предков, за соседей по бараку, за тех, кто алчет и жаждет правды, кто нищ духом, кто гоним или изгнан правды ради, за всех, с кем сводит тебя накоротке твоя непутевая жизнь, — то как же можно молчать и не говорить на русском языке о длящемся обмороке, перманентном кошмаре нашего социального, а часто и духовного небытия? Вот и говоришь, и уже неважно, что лет через 50 — 100 на русском, может быть, перестанут писать и читать — или он так переменится, что потомок прочтет твой хрип как шутку”.
Тимур Кибиров. “Эстетизация зла идет семимильными шагами”. Беседу вела Веста Боровикова. — “Новые Известия”, 2011, 17 января <http://www.newizv.ru>.
“Я уверен, что в каждом из нас есть такие зоны сознания, которые не то что нельзя описывать, а должно подавлять и истреблять. Поэтому в отличие от некоторых моих коллег я не считаю, что все, что происходит под корой моего головного мозга, достойно запечатления в художественных текстах. Я человек с очень жесткой автоцензурой. Уверен, что без нее вообще не бывает писателей. Вопрос, каким описывать мир, — это вопрос веры автора, а не мира”.
“В центре мироздания, на мой взгляд, истина, добро и красота. <…> Это вопрос веры. Я так чувствую. Хотя есть люди, которые чувствуют иное. Есть сатанисты. Подозреваю, что их будет становиться все больше и больше”.
“Если бы парижские „проклятые поэты” увидели сериалы, которые смотрят наши бабушки с внуками, они пришли бы в ужас и встали бы на защиту ненавистной им христианской морали”.
Тимур Кибиров. Люди истосковались по нормальности. Беседу вел Сергей Шаповал. — “Культура”, 2011, № 3, 27 января — 2 февраля <http://www.kultura-portal.ru>.
“Почему я в поэзии до тридцати лет занимался полной фигней? Потому что я был твердо убежден, что настоящая поэзия должна быть невероятно метафоричной, необыкновенно сложной и изощренной”.
Святейший Патриарх Кирилл: Задача Русской Православной Церкви — воспитать человека, способного на жертву, на подвиг, на победу. — “Патриархия.ru” (Официальный сайт Московского Патриархата), 2011, 3 января <http://www.patriarchia.ru>.
“3 января 2010 года на торжественном приеме после Божественной литургии в Успенском соборе Московского Кремля Святейший Патриарх Московский и Всея Руси Кирилл поделился с участниками богослужения своими мыслями о значении духовного подвига святителя Московского Петра, „объединителя распадавшейся Руси”, для нашего времени”.
“Задача Русской Православной Церкви заключается в том, чтобы воспитывать человека, способного на жертву, на подвиг, на победу, — убежден Святейший Патриарх. — Современная система так называемых ценностей, которые обрушиваются на нас через средства массовой информации, не способна сформировать личность, которая могла бы совершить подвиг и тем более принести победу. Поэтому главная задача Церкви — это противостояние всем искушениям и соблазнам нынешнего века. Главная задача Церкви — говорить людям о том, что означает подлинное человеческое счастье. Главная задача Церкви заключается в том, чтобы спасти молодое поколение, пробудить в нем ясное сознание того, что жизнь, которую ему предлагают, — это языческая, безбожная жизнь, разрушающая человеческую личность”.
Андрей Колесников. Человек эпохи самиздата. Читать “Звук осторожный и глухой…” на экране букридера или айпада? Увольте… — “Частный корреспондент”, 2011, 24 января <http://www.chaskor.ru>.
“Ведь что такое Мандельштам для широких масс десятых годов XXI века, в том числе молодого образованного класса? Это же Публий Овидий Назон, Квинт Гораций Флакк — некто, писавший очень давно, причем на незнакомом языке, о непонятных реалиях. Мандельштам и правда ближе античности, нежели сегодняшнему дню, — до такой степени несовместимы тогдашнее Тенишевское училище и нынешние образовательные стандарты. Наиболее демократически продвинутые еще помянут добрым словом „Мы живем, под собою не чуя страны…”. Но в принципе нет критической массы людей, присутствующих в медиасреде, в том числе с помощью всякой там блогосферы, твитеровщины и фейсбуковщины, которые отметили бы 120-летие поэта, по значению равного Пушкину и Пастернаку, поэта, подозревавшегося в гениальности даже товарищем Сталиным”.
Коржавин live. Наш обозреватель Зоя Ерошок побывала в Америке и провела десять вечеров с поэтом Наумом Коржавиным. — “Новая газета”, 2011, № 2, 14 января; № 5, 21 января; № 9, 28 января <http://www.novayagazeta.ru>.
“И вот декабрь 2010 года, Бостон, и восьмидесятипятилетний Коржавин рассказывает: „Эмиграция — страна графомании. Сюда приезжали, чтобы реализоваться. ‘Нас там не печатали, будем здесь!‘ Обо мне тут одна дама сказала: ‘Ну, вы же — официоз…‘ Из-за того, что я был членом Союза писателей… Хорошая женщина это сказала, кстати”. И — дальше: „Когда приехал в Америку, тут все были ценнее, чем я. Но я ни на секунду не подумал, что они правы, а я нет”. — „А что вам о вас пытались здесь внушить?” Коржавин — четко и быстро: „Что я — говно. Но я был не согласен””.
Сергей Костырко. Пазл. По ходу чтения. Премия Казакова 2010 года: по ходу чтения и послевкусие. Из записей члена жюри. — “Частный корреспондент”, 2011, 24 января <http://www.chaskor.ru>.
“Ну и как — я возвращаюсь к тому, с чего начал, — ну и как, с помощью каких критериев сравнивать вот эти рассказы? Какой линейкой мерить их, чтоб выстроились они в единый ряд? Именно поэтому главным итогом премии Казакова я, например, считаю лонг-лист из шестнадцати лучших, по мнению членов жюри и номинаторов премии, рассказов года. Вот эта микроантология как раз и представляет уровень и эстетику современного рассказа. К нему бы я и отослал читателя”.
Леонид Костюков. Гвозди из головы: о шансе и модернизации. — “ПОЛИТ.РУ”, 2011, 24 января <http://www.polit.ru>.
“Да, есть что-то летучее, что объединяет меня с некоторыми соотечественниками, — понимание с полувзгляда или с полушутки. Но из этого эфира не проступает ни общая идея, ни общая судьба”.
“Есть общинная иллюзия — что мы либо всем миром спасемся, либо всем миром погибнем. В нашей стране эта иллюзия как-то увязывалась с христианством, потом — с большевизмом, потом — то ли опять с христианством, то ли с общей собственностью на нефть, то ли ни с чем конкретно. Тема немного нервная и болезненная, но как-то хочется с ней разобраться”.
“Если не бояться пафоса и понимать спасение во всей его полноте, то Иисус Христос высказался на этот счет исчерпывающе внятно. Это строго индивидуальное дело, и нет ни общей семейной судьбы, ни национальной, ни государственной, ни даже монастырской. Возвращаясь же на землю и ограничиваясь видимой частью спектра, давайте признаем, что общая судьба страны и народа — это только катастрофа. Понятно, что справедливая война против заклятого врага — катастрофа, но и такое вроде бы позитивное начинание, как построение светлого завтра, довольно быстро оборачивается трагедией. Очевидно, что здесь краеугольный вопрос: а можно мне не участвовать в вашем общем деле, если не хочется? Если да, как-то рассыпается общее дело. Если нет, пахнет кровью”.
Сергей Куняев. На встречном движении. Беседу вели Марина Ляшова и Оксана Рогоза. — “День литературы”, 2011, № 1, январь <http://zavtra.ru/denlit/lit_index.html>.
“— Вы можете сейчас высказать свою точку зрения по одной из самых обсуждаемых тем последних лет — нетрадиционной ориентации Николая Клюева?
— Я не хотел бы сейчас говорить на эту тему по одной простой причине: все здесь на самом деле сложнее и драматичнее, потому что Клюев был человеком очень закрытым, очень, скажем так, бережливым в отношении многих вещей. Бывали случаи, когда он какое-либо шокирующее свойство своей натуры демонстративно выставлял на поверхность, чтобы скрыть гораздо более потаенное и глубокое. Я касаюсь в своей книге этого момента, но не так, как его касались до сих пор. Я считаю, это была глубокая личная трагедия и, грубо говоря, прикосновение к некоему порогу ада. В отличие от окружающей его публики так называемого серебряного века он прекрасно осознавал, предугадывал последствия подобного образа жизни для себя”.
