Владимир Орлов - Земля имеет форму чемодана
А вот раздел «Рыбные блюда» с картинками в «Книге о вкусной и здоровой пище» Куропёлкин изучал теперь с удовольствием.
Рыбы рекомендовались к кулинарным опытам речные. Куропёлкин вдруг понял, что за последние месяцы его бестолковщины он чуть ли не забыл названия многих именно речных рыб. Щука, линь, сырок, окунь, судак и даже карась будто выпали из его памяти, и что уж совсем безобразно, печорская навага с икрой к блинам широкой масленицы давно не попадала на его стол. Одной из причин этой, как теперь понимал Куропёлкин, глупости стала пропажа из магазинов обычной, некогда дешёвой рыбёшки и забитость прилавков искусственными норвежскими, а потом и немецкими лососями и форелями, откормленными в рыбьих угнетениях какой-то химической дрянью, розовыми от химических же красителей и воняющими перебором рыбьего жира. От них Куропёлкина тошнило.
На кухню госпожи Звонковой доставляли рыбу здоровую, пахнувшую именно рыбой, и блюда из неё не могли не радовать Куропёлкина. Но однажды он заказал сковородку (именно сковородку!) печорской наваги. Навага эта водилась мелкая, а ценилась не меньше питерской или сахалинской корюшки. Время лова её было коротким. Но Куропёлкин посчитал так. Раз одни заинтересованные силы добыли для него Баборыбу, значит, силы им противоборствующие или хотя бы недовольные Баборыбой постараются исполнить его желание и угостят жареной печорской навагой. Не обязательно с блинами. Главное, чтобы наваги хватило для утоления обеденного аппетита. И ведь заказ приняли без удивлений и без ссылок на сезонно-путинные трудности. Спросили только, в сметане готовить рыбу или как?
— Без сметаны! Без сметаны! — проглатывая слюну, объявил Куропёлкин. — И чтобы хрустела.
Сам Куропёлкин жарил печорскую навагу, отобрав особи с икрой (на сковородку укладывалось до пятнадцати штук) и очистив их от внутренностей, на растительном масле, редко — на сливочном. От сливочного взлетало меньше горячих брызг, но оно обходилось дороже. Главное было добиться, чтобы корочка рыб стала солнечно-загорелой и хрустела.
К радости Куропёлкина, повара на кухне оказались добросовестными (конечно, нашлись поводы поворчать, мол, у него-то самого, Куропёлкина, навага вышла бы вкуснее), но и поднесённое Дуняшей блюдо несомненно было вкуснятиной.
— А вот вам, Евгений Макарович, — прошептала Дуняша, — бонус за добродетельный и разумный аппетит.
И добыла из карманов сарафана две банки пива «Золотая бочка».
247
В тот вечер и заглянул к Куропёлкину озабоченный чиновник (или даже сановник?) Селиванов.
— Евгений Макарович, — сказал он, — не кажется ли вам, что в последнюю неделю вы ведёте себя бестактно?
— В чём это выражается? — спросил Куропёлкин.
— В вашем увлечении рыбными блюдами.
— Какая уж тут бестактность? — выразил удивление Куропёлкин. — Моему организму надоели кавказские кушания, а рыбы полезны для работы мозгов. Кого я обижаю?
— Вы, Евгений Макарович, — строго спросил Селиванов, — не забыли, что у вас есть Баборыба?
— Баборыба? — сказал Куропёлкин. — И где же она есть?
— Сами знаете, где она, — сказал Селиванов, — и что с ней…
— Что с ней, я не знаю, — сказал Куропёлкин. — И что же, даже при скуке и одиночестве я должен помнить о каких-то бестактностях и перейти на поедание мышей и тараканов?
248
— Я этого не говорил, — сказал Селиванов. — Просто прошу вас ещё потерпеть. Хотя бы один день.
249
Через день к Куропёлкину была приведена Баборыба, Лося Мезенцева.
Лёгкая, живая, жизнерадостная, в белом брючном костюме, видно, что избавилась от обесточенности, телом снова пылкая. При этом будто бы готовая следовать любым проявлениям чувств своего повелителя.
— Ну вот, Евгений Макарович, — радостно провозгласил Селиванов, — ваша замечательная Лося соскучилась. Не сопроводите ли её в ваш Шалаш? Кстати, она в совершенстве освоила искусство мимики и жеста.
Лося провела рукой по лицу Куропёлкина и поцеловада его в губы. И сейчас же потащила его из избушки вон, знаками давая понять, что требует любви. И сейчас же.
В предбаннике Лося, будто участница эротических фильмов, принялась сладко-нервно расстёгивать все пуговицы, какие на ней были, и, освобождённая от угнетающих её сегодня тряпок, чуть ли не порвала ремень Куропёлкина и выданные ему в Майами штаны. А потом и сбросила Куропёлкина с мостков в подогретую воду аквариума. Там произошло их озверение (не обрыбление же!), и продолжалось оно под водой, как и в первый раз, две с половиной минуты, видимо установленные кем-то исходя из медицинско-гигиенических, а возможно, и из психологических соображений.
Но и в сухих местах Лося, Баборыба, не успокаивалась и будто бы желала своей страстью проучить заказчика её отлова, увлёкшегося нынче поеданием рыбных блюд. Коли так, то Куропёлкину не было никакого резона избегать этих проучений или втемяшиваний правоты неразумному, они были для него хороши. Тем более что подруга его была упруга, нежна и ненасытна.
250
— Свершилось! — подытожил Селиванов. — Теперь вам, Евгений Макарович, как порядочному человеку и тем более — моряку, негоже будет нарушать интересы хрупкой, но страстной женщины, напротив, вы обязаны опекать её и слиться с её натурой.
251
Неделю длилось Пигмалионство Куропёлкина.
Принимать пищу Куропёлкину приходилось теперь в гостиной Шалаша. Дуняша здесь не появлялась, что дало повод для разнообразных соображений Куропёлкина. К его удивлению, его подруга Лося оказалась вегетарианкой. Причём некоторые блюда, чьё явление сопровождалось хлопками одобрения Лоси, были, на вкус Куропёлкина, странными. Суп из кувшинки-купальницы, из её цветов, листьев и корней можно было бы и принять (Куропёлкин, правда, пробовать его не пожелал, ещё чего!). А вот каша из сушёных цветов сурепки показалась ему (и по запаху) отвратительной. Вообще Лося заказывала себе угощения, какими вполне могли морить домашних грызунов, способных распространять инфекции. Тут Куропёлкин вспомнил о крысах с плавательного средства «Нинон», двух больших, одной малой, их он давно не видел. Очень может быть, они остались в Майами. Но за столом Куропёлкин был бдителен, следил, как бы по причине рассеянности не прихватить вилкой из тарелки подруги кусочки салата или второго и не донести их до рта. Да и компоты Лося пила, не исключено, из сваренных мухоморов. Впрочем, не балдела от них, как боги Олимпа или воины из окружения Одина. Удивляло Куропёлкина и то, что речная Баборыба с жадностью поедала дары Океана, морские водоросли, морскую же капусту и всякую, по мнению Куропёлкина, дрянь, типа пошлого существа кукумарии с рисом. Хотя, подумав, рассудил Куропёлкин, пускай ест всё, что ей нравится и что полезно её организму. Да и что он знал о свойствах каких-либо растений? Скажем, подали как-то Лосе суп из лапландских орхидей. Какие такие в Лапландии орхидеи? Ну ладно там, мхи. Об орхидеях в Лапландии Куропёлкин не слышал. Но на вид тарелка лапландской жидкости выглядела прилично, и Куропёлкин от иронии отказался.
