Ирвин Шоу - Богач, бедняк. Нищий, вор.
Билли он увидел издалека. Единственный из всех, Билли шагал совершенно один. Он шел медленно и вполне непринужденно, с высоко поднятой головой. В его виде не было ничего вызывающего или отталкивающего. Рудольф вспомнил, как сам в этом возрасте отрабатывал походку, стараясь не двигать плечами и ходить легкими скользящими шагами, чтобы казаться старше и изящнее своих сверстников.
— Привет, Руди, — без улыбки поздоровался Билли. — Спасибо, что приехали навестить меня.
— К вечеру я должен быть в Уитби, — сказал Рудольф, — а так как это по пути, я решил заскочить к тебе, чтобы вместе пообедать.
Билли бесстрастно смотрел на него, и Рудольф был уверен: парень знает, что этот визит вовсе не случаен.
— Здесь поблизости есть какой-нибудь приличный ресторан? Я умираю от голода.
— Отец в прошлый раз водил меня обедать в довольно пристойное место.
— Когда это было?
— Месяц назад. Он собирался снова приехать на прошлой неделе, но потом написал, что в последнюю минуту человек, у которого он обычно берет машину, должен был срочно выехать за город.
Вероятно, фотография Эббота вначале стояла на столе рядом с карточками Гретхен и Колина, подумал Рудольф; скорее всего Билли убрал ее оттуда после этого письма.
— Тебе надо сообщить кому-нибудь, что ты поедешь обедать со своим дядей?
— Мне никому ничего не надо сообщать, — сухо ответил Билли.
Только сейчас Рудольф обратил внимание, что ребята, смеясь и дурачась, шагают мимо них, но Билли ни с кем даже не заговаривает и никто не подходит к нему. «Наверно, все действительно так, как предполагает Гретхен, — подумал он, — а может быть, и хуже».
— Тогда поехали. Покажешь мне дорогу. — Рудольф обнял его за плечи, но племянник, казалось, остался к этому равнодушен.
— Я знаю, почему тот человек отказался одолжить отцу машину, — сказал Билли, уплетая бифштекс. — В прошлый раз, выезжая со стоянки, он врезался в дерево и помял крыло. Он перед обедом выпил три мартини, а после обеда — две рюмки коньяку и бутылку вина.
Нетерпимая юность. Рудольф был рад, что пьет сейчас только воду.
— Может, отец был чем-нибудь расстроен? — сказал он. Не для того он сюда приехал, чтобы разрушить любовь, возможно, существующую между сыном и отцом.
— Наверно. Он всегда чем-нибудь расстроен, — заметил Билли, продолжая жевать. Если он и страдал от чего-то, это никак не отражалось на его аппетите.
— В школе хорошо кормят? — спросил Рудольф, просто чтобы нарушить затянувшуюся паузу.
— Прилично.
— А как ребята, хорошие?
— Ничего. А… впрочем, не такие уж они и хорошие. Слишком любят хвастаться: мол, отец у меня большая шишка, обедает с самим президентом и дает ему советы, как управлять страной, а я на каникулы летом езжу не куда-нибудь, а в Ньюпорт, а у нас собственная конюшня, а у меня родители бухнули двадцать пять тысяч на бал по случаю совершеннолетия моей сестры…
— А ты что говоришь в таких случаях?
— Я молчу. — Билли посмотрел на него с неприязнью. — Что я должен говорить? Что мой отец живет в однокомнатной квартире и за последние два года его три раза увольняли? Или, может, мне рассказать, как он замечательно водит машину после обеда? — Все это он произнес ровным, обычным тоном, слишком по-взрослому.
— Ты бы мог рассказать им про твоего отчима.
— А что он? Его уже нет. И даже когда он был жив, во всей школе не нашлось бы и шести парней, которые слышали о нем. Они здесь считают тех, кто пишет пьесы или снимает кино, вроде как придурками.
— А как учителя? — спросил Рудольф, тщетно надеясь, что хоть что-то в школе Билли нравится.
— Какое мне до них дело? — ответил мальчик, намазывая маслом печеную картофелину. — Я готовлю, что задают, и все.
— В чем дело. Билли? — Пришло время спросить напрямик. Он слишком плохо знал племянника, чтобы подходить к этому вопросу окольными путями.
— Это мать просила вас приехать ко мне, да? — Билли смотрел на него пытливо и вызывающе.
— Если тебе непременно нужно это знать, да.
— Зря я ее встревожил. Мне не нужно было посылать то письмо.
— Нет, ты совершенно правильно сделал. Так все же. Билли, в чем дело?
— Я сам не знаю. — Билли перестал есть. Рудольф видел, как он старается держать себя в руках и говорить спокойно. — Все плохо. У меня такое чувство, что я умру, если останусь здесь.
— Ничего ты не умрешь, — резко сказал Рудольф.
— Да, конечно, наверно, не умру. Просто у меня такое чувство. Это место не для меня. Мне совсем не хочется стать таким, какими станут все эти парни. Я видел их отцов. Многие из них двадцать пять лет назад тоже учились в этой школе. Они такие же, как их дети, только старше — указывают президенту, что делать, но не понимают, что Колин Берк был великим человеком, и даже не знают, что он умер. Я здесь чужой, Руди. И мой отец здесь чужой. Колин Берк тоже был бы здесь чужим. Если я тут останусь, то к концу четвертого года буду таким же, как все они, а я не хочу этого. В общем, не знаю… — Он уныло покачал головой, и прядь светлых волос упала на высокий лоб, унаследованный им от отца. — Вы, наверно, считаете, что я говорю чепуху. Наверно, думаете, я просто соскучился по дому, или расстроен оттого, что меня не выбрали капитаном команды, или еще что-нибудь в этом роде…
— Я совсем так не думаю. Билли. Не знаю, прав ты или нет, но у тебя определенно есть свои причины, — сказал Рудольф. — Соскучился по дому, — мысленно повторил он слова Билли. — Но по какому дому?
— Ходить на службы в часовню обязательно, — продолжал Билли. — Семь раз в неделю притворяться, будто я христианин. А я не христианин. Моя мама не христианка, отец не христианин. Колин тоже им не был. Почему я должен отдуваться за всю семью и выслушивать эти бесконечные проповеди? «Будь честным, гони прочь нечистые помыслы, не думай о сексе. Господь наш Иисус Христос умер во искупление грехов наших…» Вам понравилось бы семь раз в неделю слушать всю эту дребедень?
— Нет, не очень, — согласился Рудольф.
— А деньги? — Мимо прошла официантка, и Билли понизил голос, но говорил все так же горячо: — Откуда возьмутся деньги на мое шикарное респектабельное образование сейчас, когда Колин умер?
— Об этом не беспокойся, — сказал Рудольф. — Я уже говорил твоей матери, что это я беру на себя.
Билли взглянул на него со злостью, словно Рудольф признался, что готовит против него заговор.
— Вы мне недостаточно нравитесь, дядя Рудольф, чтобы я мог принять от вас такой подарок.
Рудольф был потрясен, но постарался не показать виду: как бы там ни было, а Билли еще совсем ребенок, ему лишь четырнадцать лет.
