Василий Аксенов - О, этот вьюноша летучий!
Он поднимает голову и кричит на трибуну:
– Мне очень нравятся ваши улыбки, Стеклянный! Почаще приходите и улыбайтесь!
Еще один бешеный проход Грозняка, прыжок под рукой Юры, бросок… Мяч застревает в огромной ладони Кулич-Куликовского.
– А мне очень нравится ваш баскетбол, Грозняк, – язвит Стеклянный. – Золотые пятидесятые годы, заря рок-н-ролла.
Юра и Ваня Приколов идут вечером по улицам Вильнюса (или Тбилиси). Две юных головы в облачке печали покачиваются над толпой. Что-то взгрустнулось ребятам. Юра посматривает иногда на Ванин чемоданчик, насвистывает, сочиняет грустную мелодию. Нет ни одного человека в толпе, который не обернулся бы им вслед.
Восхищенно свистят мальчишки.
Покачивают головами мужчины.
Горестно вздыхают старушки.
Хихикают – вот что страшно – хихикают девушки, видимо рисуя что-то в своем цепком девичьем воображении.
Юра останавливается возле витрины и записывает насвистанную мелодию в блокнот.
– Неужели можешь нотами писать? – удивляется Ваня.
– Научился, – гордо говорит Юра. – Баклажан, знаешь ли, Ваня, уверен…
– И я уверен.
– А я иногда сомневаюсь – быть может, он из-за спортивного фанатизма мне льстит, из-за моего роста?
Ваня улыбается.
– Мне, например, твой рост до феньки, а музыка твоя мне нравится.
Юра задумчиво смотрит перед собой.
– Знаешь, чего мне иногда дико, мучительно хочется? Вон тех сливочных тянучек.
Они стояли перед витриной кондитерского магазина.
– И мне, – признался Ваня. – Только я никогда не решусь их купить. Знаешь, Кацо[7], никак до сих пор не могу привыкнуть к смеху. Комплекс роста.
– Дай-ка мне твой чемоданчик! – решительно сказал Юра.
– Зачем?
– Он вместительный.
Легко, непринужденно, элегантно Кулич-Куликовский вошел в магазин.
– Пять килограммов сливочных тянучек, будьте любезны!
…И пока сладостная тянучка текла в чемоданчик, он мог любоваться волшебным насмешливым лицом Радмилы.
В номере гостиницы баскетболисты, хохоча сквозь набитые рты, наслаждаются тянучкой, а Юра играет им на флейте.
– Гады! – кричит им Юра. – Вы наслаждаетесь тянучкой, а я играю вам на флейте!
Дворец спорта. Трибуны заполняются публикой. «Студент» и литовская (грузинская) команда на разминке.
Грозняк с листком бумаги подходит к судейскому столику.
– Новая заявка. Под № 15 Юрий Кулич-Куликовский.
Главный судья с тонкой улыбкой кивает, берет листок.
– Самсон, я давно тебя хотел спросить. Почему ты всегда сам себя включаешь в заявку?
– А почему нет? – сразу ощетинился Грозняк. – Я член спортклуба «Студент», а возрастного потолка в мужском разряде не существует, милостивые государи.
– Но все-таки зачем?
– На всякий случай, – таинственно говорит Грозняк. – Знаете, мало ли что. Так спокойней.
…
Последние минуты матча с литовцами. На скамейке «Студента» боевая обстановка. Эдик Покровский изможденный выходит из игры, чуть ли не валится на скамью. На смену ему идет почти такой же изможденный Сирхладзе Дима. Толе Шалимову делают «заморозку» травмированной голени. Потные майки, запавшие щеки, горящие глаза.
Грозняк в своей стихии – он дирижирует победой. Замена, замена, еще замена, тайм-аут… сбить темп, взвинтить темп, еще взвинтить, еще, еще, резче, резче, а теперь – стоп… и снова! Такова тактика Грозняка – лихорадочный рваный характер игры, в котором он-то сам чувствует себя как рыба в воде.
За судейским столиком переговариваются:
– Он вроде и не собирается вводить своего чабана.
– Бережет для матча с «Инженерией».
И впрямь один лишь Юра Кулич-Куликовский на площадке как посторонний зритель. Он ни разу не снимал тренировочного костюма, и нам видно, это и не особенно его расстраивает. Более того, временами он даже поглядывает в какую-то книжечку в своей сумке. Уж не Тютчева ли читает?
Лишь однажды, когда за пять ошибок был удален Приколов, Юра вроде бы чуть-чуть приподнялся, как бы показывая, что и он бы не прочь вступить в игру. Движение это, как, впрочем, и книжечка в сумке, не ускользнуло от внимания Грозняка, но он не выпустил Юру и оставил его сухим до конца игры. «Студент» выиграл у литовцев.
В вечернем самолете почти все пассажиры спали, но баскетболисты «Студента» под своими маленькими лампочками работали: кто читал учебник биохимии, кто записывал конспект по диамату, кто пыхтел над интегралами. Юра читал «Теорию музыки».
Грозняк, вооружившись очками, проверял зачетные книжки.
– Андрюша! Марамзин! – сердито говорит он одному из своих игроков. – К сожалению, должен тебе напомнить о задолженности по начертательной геометрии.
– Самсон Аполлинарьич, так когда же чертить-то? – заканючил паренек. – Вчера в Каунасе играли, в среду в Свердловске, в то воскресенье в Казани…
– Тем не менее чертить надо. У нас любительская команда студентов и никакой туфты!
В служебном отсеке второй тренер Харитон любезничает со стюардессой.
– Я вас, Ниночка, иногда путаю с актрисой Вертинской, но та реже меняет цвет волос.
– Что это ваша команда все читает? – спрашивает девушка.
– Нынешнее поколение баскетболистов помешано на науках, Ниночка. Наше поколение увлекалось стюардессами.
В служебный отсек заскакивает нахмуренный Грозняк. В руках у него авоська с коробкой киноленты и портативная кинокамера.
– Харитон, вы снимали матч с литовцами?
– Я… я… болел, Самсон Аполлинариевич… очень нервничал!
– А я вас просил снимать Бачулиса, Григулиса и Миколайтиса. Вы не болеть на игре должны, а снимать, Харитон!
– Товарищ Грозняк, а правда, что ваше поколение баскетболистов?.. – улыбаясь, спрашивает стюардесса.
– Наше поколение очень не нервное! – отрезает Грозняк. – Наше поколение баскетболистов очень волевое, собранное, и некоторые еще получают полставки за киносъемку.
Он идет по проходу и закрывает книги своих парней.
– Спать, ребята, спать. В 10 утра тренировка.
В ночном самолете полумрак. Баскетболисты спят в своих наглазниках. Рядом спят Ваня Приколов и Юра Кулич-Куликовский.
– Ты спишь, Ваня?
– Очень сильно сплю.
Юра чуть-чуть барабанит пальцами по любимому Ваниному чемоданчику.
– Юра, ты что сейчас спишь?
– Я сплю, Ваня, горный склон под солнцем, длинные синие тени, снег… и вот эту мелодию сплю…
Насвистывает.
– А ты что спишь, Ваня?
– Я сплю баскетбол, – вздохнул Приколов.
– Итак, в очередном матче студенческого первенства страны московский «Студент» добился убедительной победы над казанским «Буревестником»!
Это дикторский текст.
На табло внушительные цифры победы.
Игроки «Студента» под восторженные крики болельщиков покидают площадку. Почти все они жуют чуингам.
В раздевалке их уже ждет суровый Грозняк.
– Давай сюда! – говорит он Шалимову, и тот, нагнувшись, выплевывает ему в ладонь свою жвачку.
– Давай! – Грозняк подходит к Покровскому.
– Давай! – к Сиркладзе.
Собрав все чуингамы, швыряет их в угол и разражается гневной тирадой.
– Тоже мне «Фричи-Причи-Сити-Кампус». Жуют, видите ли! Международные мастера! Вы бы лучше у американцев не жвачке учились, а игре на подборе. Пижоны! Если бы у Казани был полноценный запас, мы бы сегодня продули! Игру у своего щита начисто проиграли! Почему майки в стирку не сдаете? Никаких суеверий! Мастера баскетбола должны быть элегантными и просвещенными юношами. А ну, Сиркладзе, Харитон, Юра, собирайте все это вонючее тряпье! – он запихивает все майки и носки в баул. – Послезавтра играем с «Инженерией». Прямая передача через «Орбиту», дьяволы полосатые!
В ванной своего гостиничного номера Грозняк, сердито бурча, стирает носки, длинные баскетбольные, так называемые «стоячие» носки и развешивает их на трубах отопления пару за парой, всего одиннадцать пар.
Заглядывает нервный Харитон.
– Самсон Аполлинариевич, чем вы занимаетесь?
– Коллекционирую марки, чиню мотоциклы, катаюсь на водных лыжах, – злится Грозняк. Взглядывает на своего помощника. – Вы опять, Харитон, ночь не спали?
– Я волнуюсь, Самсон Аполлинариевич, ужасно нервничаю. Зачем вы стираете?
– Ну… ведь эти олухи полосатые сами никогда не постирают, а прачечная закрыта на переучет мыльных пузырей, – с некоторым смущением, но потом начинает снова орать. – Вы не волноваться должны, а готовиться к матчу. Готовить камеру, пленку, вообще думать, подкидывать идеи.
– Неужели опять проиграем?! – восклицает Харитон, воздевая руки. – Семь очков! Это какой-то рок! Фатум! Усмешка Немезиды!
Грозняк молча взбивает пену.
– Самсон, надеюсь, ты выпустишь Кулич-Куликовского. Только он с его прыжком может прикрыть Егорчикова.
Грозняк снова в наполеоновском раздумье.
– Это я решу за секунду до того, как решу, – медленно произносит он и, встрепенувшись, сует Харитону ворох грязных маек. – Вот иди, поволнуйся до утра!
