Михаил Чулаки - У Пяти углов
А Фил говорил так тихо, что лук заглушил.
Да, никогда еще Фил не говорил так откровенно, — по крайней мере, Лиза не слышала. Чуть было она не обняла его и не заплакала — секунду промедлила, переворачивая лук. А Фил снова улыбнулся, как бы извиняясь за неуместные излияния, и закончил голосом бодрым, даже насмешливым:
— Да, было дело, посвящал тебе романсы. Но слушала ты их довольно-таки небрежно. А что до любви — наверное, я тебя и сейчас люблю — в глубине души. Но это не имеет никакого значения. То есть даже хорошо, и я тебе благодарен. Кто-то сказал, что художник начинается с несчастной любви. Снова извини за высокопарность, но это я цитирую. Так что можешь считать, что ты получила повышение: из жены в музы.
Как легко он это сказал: «Наверное, и сейчас люблю, но это не имеет значения». Если бы не сказал, не решился бы произнести — кто знает. Но после таких слов невозможно стало обнять и заплакать. Осталось только постараться попасть в тон:
— Ну пошли есть, ведомый и преуспевший. Вообще-то муза не должна кормить жареным мясом, муза должна только бесплотно витать и осенять, но считай, что я муза новейшей формации. Захвати вторую сковородку.
И снова он покорно идет следом, неся сковородку, — так по-домашнему. Но надежды нет. Даже если пойти ва-банк, соблазнить его сейчас, а когда в самый неподходящий момент явится Федька, крикнуть торжествующе сыну: «Пойди еще погуляй, мы тут с отцом!» — даже и тогда надежды нет. Фил твердо решил быть ведомым и не быть ведомым, а остальное для него не имеет значения, в том числе и какая-то там любовь… И когда Федя действительно вскоре явился, Лиза крикнула весело:
— Иди скорей, мы тебя ждем! Федя заглянул, не успев раздеться:
— Кто — мы? О-о! Вот нечаянная радость!
Противный мальчишка: взял с отцом тот же тон, что и с Александром Алексеевичем. И слова откуда-то знает: «Нечаянная радость». Вот уж действительно, никогда не предскажешь, чего он вдруг выложит. Фил, впрочем, не обиделся, наоборот, взглянул на Лизу не без гордости: мол, наш-то каков!
Федя исчез и вернулся уже без куртки.
— Еще раз: приветствую и поздравляю.
И снова Фил принял как должное:
— Спасибо за приветствия. А поздравляешь-то с чем?
— Ну — с концертом, например. Аплодисменты, цветы!
А что рассказывал матери? Юный лицемер!
— Чего ж не поздравил там?
— Ну-у!.. Там у входа в ваш загончик для избранных стояла дама в униформе, чтобы, значит, не пущать всяких там разных.
— Ты бы сказал, что ты не всякий-разный, а сын, она бы и пустила.
— Ну-у!.. Как-то нескромно: хвастаться родством. А вдруг бы не поверила, сочла бы самозванцем, который хочет втереться и так далее?
Пожалуй, Фил все-таки слегка раздосадовался:
— Что ж, скромность, конечно, украшает.
— Добродетелью украсимся!
Ого! Это еще почище «нечаянной радости»!
Фил поморщился. Лиза поспешно заговорила сама:
— Я тебя не поблагодарила за Поль де Кока, которого ты передал с Федей. Очень забавно.
Фил молча дернул головой. Это должно означать, что не стоит благодарности.
— И что теперь будет с комнатой Леонида Полуэктовича?
— Вывезут вещи и объявят вакантной, так сказать.
— А кого поселят? Чужих кого-нибудь или в квартире есть желающие?
— «Желающие». Дело не в желаниях, а в правах. Прав никто не имеет.
— И ты не имеешь? Тебе же полагается дополнительная.
— У нас и так достаточно дополнительной. Видно было, что Филу неприятно говорить об этом.
Лиза хотела было сказать: «Может, стоит все-таки попытаться?» — но не решилась: Фил всегда злится, когда говорят о чем-нибудь ему неприятном. Терпимости ему не хватает. Но, может быть, это неизбежно? Творчество требует определенности взглядов, вкусов, а терпимость так же плохо сочетается с определенностью вкусов, как порывистость, нелогичность с работой следователя. Хочешь быть следователем — будь последовательным и логичным… Да, раньше Лиза не склонна была оправдывать недостатки Фила, а теперь вот оправдывает.
Ну как, Рыжа больше не терялась? — спросил вдруг Федька.
Нашел о чем спрашивать. Если Филу неприятно слушать про пустующую комнату, то Лизе — об этой собачонке. Но от Федьки деликатности ждать бессмысленно.
— Нет, конечно. Мы следим„— довольно холодно сказал Фил.
— Следите получше. Я догадываюсь, кто ее крал. Есть тут кодла. И по гаражам работает.
— Да-да, ты уже что-то намекал про некую кодлу, — Фил кивнул довольно-таки рассеянно. — Так ведь не докажешь.
— Не докажешь. Но следите получше!
Лизе стало тревожно за сына: что он знает, какая такая кодла? Где он вообще шляется, с кем знается?!
— Федька, поставь чайник, будь человеком.
Она улыбалась, но, едва сын вышел, заговорила серьезно — и торопливо:
— Какие-то у него знакомства. И эти халтуры — деньги шальные. Я так беспокоюсь!
Но Федька вернулся, и договорить о самом важном не удалось. Вот для чего нужен мужчина в доме — для влияния на сына! Но нет никого. А что она может — одна?..
Внезапное беспокойство за сына, возникшее от одного случайного слова, заглушило недавнюю грусть о безнадежности примирения с Филом. Нет, не примирения, а возвращения к прошлому, восстановления порванной цепи. То — элегия, а вопросы где и с кем Федя — живое беспокойство!
И оттого, что прошла элегическая грусть, чай пили совсем непринужденно. Даже Федька, почувствовав перемену в настроении, перестал паясничать и серьезно рассказывал о новом телевизоре, который скоро поставят на конвейер. Фил хотел купить цветной телевизор и советовался, а Федя степенно уговаривал подождать новую модель. Фил послушал-послушал и изрек:
— Но ведь хочется-то мне сейчас! Следующая модель после этой будущей — она же будет еще лучше, да? Так, может, и ее подождать? Вообще нам много чего обещают — и по части техники, и вообще. Вот бы всего подождать, а потом уж жить!.. Только знаешь, удовольствия откладывать вредно, а то как бы не пропало желание. Ну а ты нам и старую модель так настроишь, что получится не только цветной, но и стерео, А то зачем же держим в семье телевизионного терапевта, как выражается мой батюшка, а твой дед?
«Держим в семье»!..
11
Филипп сидел работал, а Ксана, по обыкновению, спала. Спать под игру на рояле она приспособилась. Ну, всего лишь одиннадцать — совсем рано для нее.
Зазвонил телефон. Филипп прервался и пошел на звонок — больше-то ведь никто не торопится, когда его нет дома, в квартиру невозможно дозвониться. Не очень-то приятно отрываться на каждый звонок, если бы Ксана уже встала, могла бы подходить она — чтобы оберегать его творческий настрой. Нет, и на самом деле трудно вот так: вскочил к телефону, потом вернулся за рояль и соображай, на чем прервался. Можно ли себе представить, чтобы Святополк Смольников бегал к телефону, звал всю квартиру, а жена его в это время спит?! Ну правда, всю квартиру Смольникову звать не приходится: у него, естественно, отдельная квартира на Мойке — между прочим, на двоих…
— Филипп, это Лида. Извини, что я тебя оторвала. Хорошо хоть извинилась.
— Привет, Лидуся, рад тебя слышать.
— Я тоже. А Кинуля дома?
Объяснить бы Лиде, что Ксана еще спит, что для нее одиннадцать часов — раннее утро, почти что ночь!
— Дома.
— Позови, пожалуйста. Только побыстрей, хорошо? Я из автомата.
Если бы Филипп разбудил Ксану с какой-нибудь собственной просьбой, та стала бы говорить, какая у нее слабость, как он не может понять простых вещей… Но звонила Лидуся, и Ксана вскочила довольно-таки быстро, особенно когда услышала про автомат.
Ксана убежала, а Филипп пытался продолжать работать — и не мог. Все воображал, как бы повела себя Ксана, если бы он разбудил ее не ради звонка Лидуси.
Ксана вернулась довольно скоро — минут через десять. Вообще-то со своими подругами она разговаривает бесконечно. Вернулась вся деловая, целеустремленная.
— Я срочно еду. Сколько времени?
Никогда у нее не работают часы. И не будут работать! Часы словно чувствуют ее враждебность к точному времени.
— Восемнадцать минут двенадцатого.
— Срочно еду. Представляешь, Лидка, оказывается, в больнице. Третий день. А я и не знала. Третий день, а Иван без нее запил. Вчера уже приходил к ней поддавши, а сегодня с утра не подходит к телефону. Надо срочно ехать!
— Да почему?!
— Никто не подходит. Лидка думает, он там лежит пьяный. А с ним уже бывало: напьется — и плохо с сердцем. Я поеду, и если что — вызову «скорую». И свезу поесть. Он когда в запое, ничего не ест.
— Ты ж сама больна.
— Ну и что? Раз надо — значит, надо. Через не могу. Ольга Леонардовна со сломанной ногой спектакль дотанцевала! Мы так воспитаны — на слове «надо»!
— А если он просто вышел прогуляться?
