Михаил Чулаки - У Пяти углов
От этого мысленного сравнения с Федькой Николай Акимыч вдруг посмотрел на Макара как на родного, — да и то сыграло, что Макар окликнул его сперва из очереди «дядей Колей», — и Николай Акимыч сказал почти неожиданно для себя:
— Тебе надо, Макар, зайти к нам домой. Я читал твои стихи вслух, они понравились Филиппу. Это мой сын, он настоящий композитор.
Вот интересно: не очень Николаю Акимычу нравится то, что сочиняет Филипп, и композитор он, если смотреть честно и правдиво, малоизвестный, не сравнить, например, с Пахмутовой; или еще Николай Акимыч очень любит Таривердиева, потому что у него какая-то особенно утонченная музыка, без грубости и нахальства, как, часто в песнях, — да, Филиппу до них далеко, но по отношению к Макару, совсем начинающему, совсем еще ненастоящему поэту, Филипп — авторитет, и сам Николай Акимыч говорит о нем с гордостью, что вообще-то бывает нечасто. Везде своя теория относительности.
Уже произнеся неожиданное приглашение, Николай Акимыч испугался, что самонадеянный Макар скажет что-нибудь небрежное в адрес Филиппа, но, видно, даже Макар понял, что он пока еще никто (Лиза, первая жена сына, любила говорить: «Никто и звать никак!») по сравнению с Филиппом Варламовым:
— Ой, спасибо, дядя Коля… Николай Акимыч! А когда прийти?
Николай Акимыч стал с важным видом соображать, когда удобнее принять Макара. Хоть он пока и никто, а все-таки… Вдруг и вправду станет знаменитым. Самонадеянность неприятна в людях, но хочешь не хочешь, задумаешься невольно: а что, если не зря человек воображает, что, если имеет на то основания? Да, Макара Хромаева нужно пусть не по первому разряду, а все-таки принять. Ксане придется хлопотать, но она будет рада, в честь гостя она всегда сияющая, какой Николай Акимыч любит ее видеть, — да жаль, видит так редко.
— Да приходи… Ну давай назначим через неделю. Предварительно. Потому что надо же спросить у Филиппа: вдруг у него в этот день концерт. Или заседание в Союзе композиторов. Там у них бывают особенные заседания, называются: секция.
Макар смиренно внимал и кивал головой.
10
Лиза сама не сходила на концерт — и тем внимательнее слушала, что рассказывал Федька. Правда, рассказывал он мало, небрежно — а она не решалась расспрашивать, обнаружить свой интерес. Из Федьки-ных разрозненных фраз выходило, что народу было больше чем ползала; что аплодировали не совсем уж мало, но и не очень. Конечно, Федькиным реляциям доверять трудно: он бывает в спортивных дворцах, где орут и беснуются эти нынешние ВИА, а за ними начинает орать и бесноваться публика, — Лиза однажды пошла, чтобы быть честной перед собой, не осуждать того, чего не видела и не слышала, — ну и сбежала в антракте. Сбежала, потому что сделалось по-настоящему страшно: неужели правда в человеке таится столько дикого исступления?! Ей казалось, что в ней этого нет; и в ее знакомых — нет; откуда же берутся бесноватые в зале? Сверстники Федьки? Но неужели такое таится в нем?! Нет!.. Но он видит и слышит подобные беснования — как же ему сравнивать с вежливыми филармоническими аплодисментами?.. Да, вот такая она, Лиза: и на серьезной музыке, как торжественно выражается Фил, она скучает, и от кричащих поп-групп буквально заболевает. Она остановилась в своем развитии посредине: на душевной мелодичной эстраде — начиная с Утесова и Шульженко и до Аллы Пугачевой хотя бы. Филипп сморщит нос презрительно, а она такая… Да не в этом сейчас дело, не в музыкальных пристрастиях Лизы, ей хочется понять, что же такое — нынешний Фил, высоко ли поднялся, многого ли достиг композитор Филипп Варламов, в которого она когда-то не поверила всерьез? Евка Марфушкина выразила очень точно: музыка ее не интересует, а композитор — даже очень! Кстати, познакомилась ли она с Филом на концерте, вернее, возобновила ли старое знакомство?
Конечно, Евка — немлого хищница, но осуждать ее — тоже глупо. Нудные моралисты говорят: надо любить человека самого по себе, а не за его успехи, заслуги, таланты. Но откуда берутся успехи и заслуги? Не выигрываются же в лотерею. Успехи и заслуги — это и есть сам человек, главное в нем! Да, успехи, заслуги, таланты — а не форма носа, умение танцевать у петь в компании. Потому это даже очень естественно и нравственно: полюбить того же Фила за его талантливые сочинения. Прежде всего — за них. Но все равно Евка — хищница, потому что хочет на готовенькое: она же не; помогала Филу, пока он был совсем безвестный. Лиза — помогала. Даже ободряла. Филу казалось, что она помогала и ободряла меньше, чем он того заслуживал. Ну, может быть, он и прав отчасти. Но помогала же! А Евка — хищница.
Лиза была дома одна. Федька большей частью приходит поздно. Александр Алексеевич не появляется — и очень хорошо, что не появляется, Лиза нисколько не жалеет, а стоит вспомнить последнее с ним объяснение, сразу возвращается чувство легкости и свободы. Значит, все тогда было сказано правильно. А что дальше? Что-нибудь случится дальше, не останется она в одиночестве до старости. Что-нибудь случится, а пока можно лежать после работы на тахте, чтобы отдыхали натруженные ноги, и вволю читать. Про чужие страсти. По нынешнему настроению Лизы особенно интересно ей стало читать про непризнанные таланты. И про то, как их постепенно признавали — кого успели при жизни, а кого только после смерти. Шуберт бедствовал, Рембрандт почти нищенствовал. Да и был ли прижизненно по достоинству оценен сам Бах? Это уж гораздо позже, чуть ли не спустя сто лет, он был возведен в музыкальные святые. Канонизирован… Если бы не сошлись все авторитеты, что Бах — величайший гений музыки, Лиза сама никогда бы об этом не догадалась; и никогда по собственной воле не пойдет она на концерт Баха, а когда бывала раньше не по собственной, ее охватывал непобедимый сон. А вот недавно была на вечере Блантера и получила огромное удовольствие — ведь с детства она в этих мелодиях: «Хороша страна Болгария…» и остальных. Но если бы она осмелилась на минуту сравнить Блантера с Бахом — самой сделалось бы смешно! Вот так непонятно устроено: один композитор доставляет радость — но в голову не приходит возносить его в великие; другой усыпляет — что ничуть не мешает усомниться в его величии. О литературе Лиза судит самостоятельнее, потому и осмеливается думать про себя, что Булгаков писал прозой лучше, чем Пушкин, — но только про себя! — ну а в музыке полностью положилась на авторитеты…
В дверь кто-то позвонил. Кто бы это мог быть? Телеграмма? Или Александр Алексеевич без предупреждения? Кто-нибудь из подруг, та же Евка прибежала похвастаться успехами? Фил!
— Ты?!. Ну здравствуй. Что же ты — я же неодета! И непричесана, и в старом халате!
— Чего уж там. Мы-то с тобой…
— Нет уж, посиди пока в кухне, я сейчас!
Лиза приказала — и с удовольствием поняла, что он по-прежнему слушается ее приказаний. Но зачем зашел?! Вроде бы ничего особенного, заходит время от времени, тем более живет совсем рядом. И Федю должен повидать хоть изредка — отец все-таки. А что Феди нет дома — Фил об этом знать не мог. Все так, но не могла Лиза отделаться от чувства, что зашел Фил не просто так, не ради Феди… Ну вот, кое-как привела себя в порядок. Когда-то она заставляла его ждать очень подолгу, но времена переменились.
— Ну, можешь заходить. Только Феди нет. Чтобы сразу отсечь всякие предлоги и притворства:
либо он — к ней, либо и не надо вовсе!
— Ничего. Можем же мы и с тобой повидаться. Сказал как бы шутливо, отвергая тем самым всякую
серьезную причину для их свидания. Ну что ж, пусть хоть шутливо — для начала.
— Тогда садись. Будем повидаться. Есть хочешь?
— Да нет, в общем-то.
Он и раньше любил такие полуопределенные ответы: «Да нет, в общем-то», — то есть ни да, ни нет.
— Значит, поужинаешь. Только у меня дома ничего особенного. Знала бы — купила чего-нибудь.
Купила бы, например, шампиньонов: Фил раньше любил грибы. Наверное, и сейчас. Привязанности кулинарные устойчивей, чем человеческие.
— Вот уж ни к чему. Что я — жрать сюда пришел? Ну, это — современная поговорка. Фольклор. Все
гости так говорят сначала, а потом жрут — и с большим удовольствием. Но Фил — не совсем гость. Сколько бы они ни разводились, никогда ему не быть у нее просто гостем.
— А зачем же пришел?
Невинная провокация: пусть выдавит из себя хоть самый скромный комплимент.
— Господи, да чего ж не зайти? Неужели нужно защитить целую диссертацию на тему: «Зачем я зашел!»?!
Покорный-покорный — и вдруг разозлится. Как и тогда. Не изменился. А на комплимент так и не расщедрился.
— Уж прямо диссертацию! Зашел — и очень хорошо. Давай сидеть и дружески разговаривать, да?
Мог бы в ответ сказать, что больше, чем дружески. Прошедшая любовь — это больше, чем дружба, или меньше? Хорошо бы спросить. Но — не сразу.
