Дэниел Киз - Таинственная история Билли Миллигана
Билл».
Томми писал Марлен:
«Милая моя Марвен,
слушай, у нас тут голодовка, начинается серьезный бунт. Я пишу тебе, на случай если заключенные захватят власть, – после этого письма ходить не будут. Все чаще слышатся крики и звон битого стекла. Если я попытаюсь взять с тележки еду, меня убьют…
Кто-то развел огонь, но уже потушили. Охранники всех растаскивают. Дело это медленное, но, вероятно, заключенные захватят власть к середине следующей недели. Я же тебе говорил!!! Вон они стоят с дробовиками, но это их все равно не остановит. Марвен, я по тебе скучаю! Хочу умереть. Все хуже и хуже. Возможно, на днях об этом расскажут в вечерних новостях. А пока – только по радио Цинци. Если разыграется бунт, то ты и близко не подходи. Я понимаю, что на улице соберутся тысячи человек, ты к воротам и не проберешься. Марвен, я тебя люблю и скучаю. Сделай одолжение. Ребята из соседних камер просят передать это на местное радио. Чтобы добиться своего, им нужна поддержка общественности. Перешли на “УОК-ФМ”. Все говорят тебе спасибо. Ну, Марв, люблю очень-преочень-преочень, береги себя.
С любовью, Билл.
Если все будет нормально, принеси какао».
Бобби нацарапал свое имя на стальных нарах изолятора, в котором он мог вволю предаваться фантазиям. Он воображал себя актером кино или телевидения, путешествия в дальние страны и героические приключения.
Его бесило, когда его называли «Робертом», и настойчиво повторял: «Я Бобби!»
Бобби со своим комплексом неполноценности и полным отсутствием амбиций напоминал губку, впитывающую чужие мысли и идеи и выдающую их за собственные. Но когда ему предлагали что-нибудь сделать по-настоящему, он говорил: «Не могу». Он не был уверен, что способен осуществить свои планы.
Когда Бобби только услышал о голодовке, он тут же вообразил себя лидером движения, подающим пример остальным заключенным. Подобно великому Ганди[17] в Индии, он поставит на колени правящих тиранов. Неделю спустя, когда забастовка закончилась, Бобби решил не останавливаться. Он сильно исхудал.
Однажды вечером, когда охранник открыл дверь и внес поднос с ужином, Бобби толкнул поднос, плеснув охраннику в лицо похлебкой.
Артур с Рейдженом пришли к заключению, что, хотя фантазии Бобби помогли им протянуть несколько долгих месяцев в тюрьме, его отказ от еды чрезвычайно ослабил организм. И Рейджен причислил Бобби к нежелательным.
Однажды мать Миллигана пришла на свидание, чтобы отметить с сыном его двадцать первый день рождения. Распрощавшись, Томми оглянулся и заметил нечто такое, чего не видел раньше: заключенные и их женщины сидели за квадратными столиками так, что рук не было видно. Они не разговаривали и смотрели даже не друг на друга, а перед собой с каким-то равнодушием, почти стеклянными глазами.
Когда он сказал об этом Джонси из соседней камеры, тот заржал.
– Чувак, ты че, не в курсе? Да сегодня ж день святого Валентина. Они трахались – руками.
– Не верю.
– Чувак, если у тебя есть телка, готовая ради тебя на все, она приходит в юбке, а не в штанах и без трусов. В следующий раз, когда пойдем на свиданку одновременно, я покажу тебе задницу своей милашки.
На следующей неделе во время визита мамы Билли, направляясь к выходу со своей рыжеволосой красоткой, Джонси подмигнул и поднял юбку подруги, демонстрируя голый зад.
Томми покраснел и отвернулся.
Тем же вечером, когда Томми писал Марлен письмо, почерк резко изменился. Филип дописал: «Если ты меня любишь, в следующий раз приходи в юбке и без трусов».
5
К марту 1976 года у Аллена появилась надежда, что его выпустят на поруки в июне, но когда слушание отложили еще на два месяца, он забеспокоился. Из тюремных сплетен он узнал, что единственный способ добиться условного освобождения – дать на лапу служащему, который отправляет прошения в центральный офис. Аллен опять взялся за махинации: рисовал карандашом или углем наброски, менял их на вещи, которые потом распродавал или обменивал. Он снова попросил Марлен принести апельсинов, накачанных самой лучшей водкой. Один – для Рейджена, остальные – на продажу.
21 июня, через восемь месяцев после того, как его перевели в изолятор, он написал Марлен, что перенос слушания о досрочном освобождении – наверняка какая-то психологическая проверка, «либо же я конченый дебил и не понимаю, что за хрень творю, та-да-да-да». Миллигана перевели к «психам» – все в тот же изолятор блока С, десять одиночных камер, предназначенных для заключенных с психическими отклонениями. Вскоре после перевода Дэнни вонзил в себя нож, отказался от лечения, и его снова перевезли в Главный медицинский центр Коламбуса, но довольно быстро вернули в Лабанон.
Пока его держали в блоке С, Аллен то и дело пересылал записки Уордену Долману – это были официальные протесты против его содержания в изоляторе, поскольку прослышал, что это должно быть дело добровольное. Аллен писал, что нарушаются его конституционные права, угрожал подать на всех в суд. Несколько недель спустя Артур предложил ему сменить тактику – замолчать. Ни с кем не разговаривать – ни с охраной, ни с другими заключенными. Артур знал, что это их обеспокоит. А дети отказались есть.
В августе, после одиннадцати месяцев нахождения в изоляции, в течение которых его то и дело переводили в крыло для психически больных и обратно, Миллигану сообщили, что отныне он может жить с остальными заключенными, как раньше.
– Можем дать тебе работу с относительно безопасными условиями, – сказал Уорден Долман и показал на его карандашные наброски на стенах камеры. – Я наслышан о твоих художественных талантах. Может, хочешь работать в студии мистера Рейнерта?
Аллен радостно закивал.
На следующий день Томми отправился в изостудию. Народу там было много, работа кипела вовсю: кто-то занимался шелкографией, кто-то тиснением, кто-то фотографировал, кто-то работал за печатным станком. Мистер Рейнерт, худенький жилистый мужчина, первые несколько дней, когда Томми просто сидел, не демонстрируя никакого интереса к происходящему, лишь задумчиво на него косился.
– Чем бы ты хотел заниматься? – спросил Рейнерт.
– Рисовать. Я хорошо пишу маслом.
Рейнерт склонил голову набок и посмотрел на Билли.
– У нас никто из заключенных маслом не пишет.
Томми пожал плечами.
– А я пишу.
– Ну ладно, Миллиган. Идем со мной. Думаю, я смогу кое-что для тебя раздобыть.
Томми повезло: незадолго до того в исправительном учреждении Чилликота закрылся художественный проект, так что масло, холсты и подрамники переслали в Лебанон. Рейнерт помог ему поставить мольберт.
