Алексей Колышевский - МЖ. Роман-жизнь от первого лица
Но если Паше, этому гомосексуалисту-аферисту, несказанно повезло и четыре года он спокойно сколачивал свое не самое маленькое даже по мировым меркам состояние, то у меня все обстояло гораздо скромнее и драматичнее. Вслед за веселыми попойками на рабочем месте, белыми хрустящими конвертами, плотно набитыми крупными купюрами, выходными в Париже и Берлине пришла расплата. Нет, меня не уволили, хотя собирались. К тому все и шло. И не то чтобы я не выполнял свою работу, но когда происходит головокружение от денег, в особенности получаемых так легко, то наступает чувство неоправданной гордыни и неадекватной оценки ситуации. Взяточника и жулика, который беспардонно наживает неправедные капиталы прямо на рабочем месте, всегда выдают две вещи: его глаза и его руки. Глаза, а вернее, взгляд этих глаз чересчур самоуверен и разительно отличается от общего отупело-затравленного взгляда прочих офисных сотрудников. Жулик словно заявляет: «Вот он я! И клал я тут на всех! Вы, жалкие куры, никогда не видавшие мира дальше забора вашего вонючего курятника! А я сто раз летал за забор, ночью, когда все вы сидели на насесте с закрытыми глазами!» А его руки противоречат глазам. Они неспокойны. Пальцы суетливо мельтешат, а указательные скребут ногтями кожу вокруг ногтей. Это из-за страха. Страха перед тем, что должно произойти и произойдет. Перед разоблачением и неприятным интервью в кабинете начальника службы безопасности. И таков удел всех жуликов, ну, или почти всех. Я предполагаю, что есть кто-то неразоблаченный, но мне таковые неизвестны. Человек, о котором я знаю теперь гораздо больше, чем все остальные, – Генрих Мюллер сказал: «Что знают двое, то знает свинья». А о деятельности закупщика знают не только двое. И о моем взяточном промысле также было известно многим. Деньги, сыпавшиеся на меня, как из рога изобилия, не приносили никакого удовольствия, и, несмотря на то, что мой месячный доход равнялся годовому доходу многих москвичей, а зачастую и много превосходил его, я всегда был на мели. Деньги словно куда-то испарялись, ничего не получалось скопить. В конце концов, не желая больше мириться с подобным положением вещей, я принялся сдавать половину всех взяток в банк, класть деньги на счет. Тем временем напряженность на работе росла, я чувствовал, как вокруг меня словно сгущался воздух, и дышать было все тяжелей. Желая отсрочить финал, я взял двухнедельный отпуск. Подходил к концу февраль две тысячи четвертого года, день заметно прибавился, но зима не торопилась уходить из Москвы. В первый же день отпуска я купил абонемент в спортивный клуб, раздал все имеющееся в доме спиртное по знакомым и начал новую трезвую жизнь. Две недели я начинал день с бега, затем гулял в лесу, затем терзал в зале боксерский мешок и жал штангу лежа. Тело, стосковавшееся по нагрузкам, благодарно реагировало на мой порыв. Мозг очищался от алкогольной скверны, а вместе с ней постепенно уходили и депрессивные «измены». Я словно взглянул на мир другими глазами. Ясными, широко открытыми. Как будто раньше я смотрел через закопченное мутное стекло и не видел и половины тех прелестей, что таит в себе жизнь.
Жажда жизни
Говорят, что перед смертью страдальцу выпадает последний счастливый день. Тогда боль отступает, человек чувствует себя лучше, начинает проявлять признаки выздоровления, все вокруг облегченно вздыхают и с радостью надеются, что дело пошло на поправку, но это вовсе не так, это совсем не так. Подобно крысам, убегающим с обреченного на погибель корабля, убегают и симптомы болезни. Они выполнили свою разрушительную работу, больше им нечего делать в изможденном теле, и они оставляют его, дают краткий и последний прижизненный покой. Думаю, что те две недели тоже были своего рода таким последним днем для меня. Выручавшая прежде интуиция молчала, вещих снов я не видел и встретил первый день весны в прекрасном настроении, готовый к завтрашнему возвращению на работу, с новыми планами и видами на жизнь. К этому времени я купил для нас со Светой и маленькой зайкой, которой вот-вот предстояло появиться на свет, большую квартиру и, как ни странно, в том же районе. Все мы жили тогда и живем по сей день возле парков Сокольники и Лосиный Остров и куда-либо уезжать от этих оазисов чистого воздуха, леса и тишины не думаем. В квартире полным ходом шел ремонт. Утром первого марта я оделся для утренней пробежки, около часа бегал в Сокольниках вокруг каскада прудов, а затем зашел глянуть на то, как продвигается ремонт. Увиденным остался вполне доволен, дал несколько указаний рабочим и вернулся домой. Позвонил Костя – один из моих «спонсоров» – и сказал, что хочет рассчитаться со мной по итогам прошедшего месяца. Обычно такой расчет между нами происходил в начале месяца, но первого числа никогда. Но Костя куда-то улетал и предложил встретиться, в противном случае мне пришлось бы ждать денег две-три недели, так как я всегда имел дело только с хозяевами бизнеса и никогда с наемными, пусть даже и высокопоставленными, менеджерами и деньги брал только из хозяйских рук. Мы договорились о встрече в 13.00 в японском ресторане возле площади Хо Ши Мина на юго-западе Москвы. В 12.50 я подъехал к ресторану, несколько минут осматривался, проверяя, нет ли поблизости ненужных глаз, вошел внутрь и сел в углу за ширмой. Место было очень удобным: никто из посетителей не мог видеть меня, и это меня устраивало. Костя немного запоздал, он вошел в ресторан в 13.20. Извинился. Мы заказали чай, немного суши. Костя под столом передал мне очень объемный конверт. Я сунул его в задний карман джинсов.
– Спасибо Костя.
– Не за что. Тебе спасибо, Марк.
– Мне то за что?
– За то, что помогаешь.
– Да брось ты, Костя. Чем таким уж особенным я тебе «помогаю»? Наверное, ты хотел сказать не «помогаешь», а «вымогаешь», но хорошее воспитание и врожденное чувство такта помешало тебе сделать это?
– Вовсе нет, Марк. Я действительно считаю, что я справедливо плачу тебе за твой труд. Ты многое делаешь для меня, для моего бизнеса. Мой товар представлен гораздо лучше товара моих конкурентов, некоторых из них ты вообще не подпускаешь к полкам своей сети. Я зарабатываю достаточно хорошо, ты вовремя оплачиваешь мне за товар, что мне еще желать? Я делюсь с тобой своим заработком, и делюсь совершенно справедливо. Поэтому не ерничай. Я считаю тебя своим другом, партнером, а с друзьями и партнерами я всегда говорю искренно.
– Я запомню. Костя, завтра я выхожу на работу, погляжу там, что я еще смогу сделать для тебя.
– Спасибо, спасибо, дружище. Я всегда говорил, что лучше откатить, чем что-то подписать. Зачем мне соглашаться с каторжными условиями официального договора, если я все в состоянии решить через тебя. Береги себя, Марк. Ты мне очень нужен. Если хочешь, я даже могу приставить к тебе личную охрану и сам буду оплачивать ее. Хочешь?
