Артур Хейли - Клиника: анатомия жизни
— Плохо, — ответил он. — Я чувствую себя очень неважно. — И, сознавая, что голос выдает захлестнувшие его эмоции, попросил: — Кто-нибудь, позвоните доктору О’Доннеллу. Скажите, что я не в состоянии работать. Пусть он придет и сам проведет переливание крови.
Умом и сердцем Чарльз Дорнбергер именно в этот миг понял, что навсегда прощается со своей медицинской практикой.
* * *На столе зазвонил телефон, и Пирсон тут же сорвал трубку с рычага.
— Да? — Последовала короткая пауза. — Это доктор Пирсон. — Несколько секунд он молча слушал, потом сказал: — Очень хорошо. Спасибо.
Держа в руке трубку, он нажал и отпустил рычаг, дождался ответа телефонистки и сказал:
— Соедините меня с доктором Дорнбергером. Это доктор Пирсон.
Голос в трубке что-то коротко ответил, и Пирсон продолжил:
— Тогда передайте ему сообщение. Скажите ему, что звонили из университетской клиники. Проба Кумбса показала наличие антител в крови новорожденного Александера. У ребенка эритробластоз.
Пирсон положил трубку. Подняв голову, он поймал устремленный на него внимательный взгляд Дэвида Коулмена.
Доктор Кент О’Доннелл шел по коридору первого этажа, направляясь в отделение неврологии. Надо было договориться о консультации и обсудить причины частичного паралича у одного из его собственных больных.
Это был первый рабочий день О’Доннелла после возвращения из Нью-Йорка. В Берлингтон он прилетел накануне вечером. Настроение было приподнятым, поездка взбодрила и освежила его. Каждому врачу, убеждал себя О’Доннелл, время от времени необходима смена обстановки. Подчас ежедневный контакт со страданиями и болезнями сильно угнетает, и врач, сам того не замечая, впадает в депрессию. Новые впечатления вселяют оптимизм и расширяют кругозор. После встречи с Дениз он снова и снова возвращался к мысли о том, что пора перестать тянуть лямку в клинике Трех Графств и навсегда уехать из Берлингтона. Аргументы в пользу отъезда становились все более и более убедительными. Конечно, О’Доннелл понимал, что желание это вызвано чувством к Дениз, что до последней встречи с ней он даже не помышлял об отъезде из Берлингтона. Но все же О’Доннелла терзал мучительный вопрос: верно ли он поступит, если пожертвует своим врачебным выбором в пользу личного счастья? Какой-то внутренний голос временами начинал его уговаривать: он же не собирается бросать медицину, он будет, как и сейчас, не жалея сил, оперировать больных, но в другом месте. Ведь без любви, которую он наконец обрел, он зачахнет и вся жизнь покажется ему бесполезной и бессмысленной. Любя женщину, он станет лучше — более целеустремленным, более самоотверженным, — и все потому, что жизнь его станет цельной. Мысли о Дениз вызывали у него волнение и сладостное предчувствие.
— Доктор О’Доннелл, доктор О’Доннелл!
Его имя, громко произнесенное по системе оповещения, вернуло О’Доннелла к реальности. Он остановился и поискал глазами ближайший телефон, с которого можно было связаться с коммутатором. В нескольких ярдах он увидел стеклянный отсек бухгалтерии, вошел туда и поднял трубку. Телефонистка зачитала ему сообщение Дорнбергера. Реакция О’Доннелла была мгновенной: он направился клифту и поднялся на четвертый этаж, в акушерское отделение.
Пока О’Доннелл мыл руки, Дорнбергер, стоя рядом, доложил о том, что произошло и почему он вызвал на помощь главного хирурга. Сжато, точно и без эмоций Дорнбергер рассказал и о том, что произошло в лаборатории и почему это произошло. О’Доннелл прервал гинеколога только дважды, задав уточняющие вопросы. Выражение лица главного хирурга, по мере того как он слушал Дорнбергера, становилось все мрачнее.
От приподнятого настроения не осталось и следа. То, что он услышал, было ужасно: халатность и невежество, за которые он, О’Доннелл, несет личную ответственность, грозили убить больного. Его охватила страшная горечь. Он мог бы давно уволить Джо Пирсона, для этого была масса поводов. Но нет! Он тянул и откладывал решение, играл в политические игры и убеждал себя в том, что поступает разумно, хотя на деле все это время предавал и продавал свое врачебное призвание. Он взял стерильное полотенце, высушил руки и сунул их в подставленные медсестрой резиновые перчатки.
— Все ясно, — сказал он Дорнбергеру. — Идемте.
Войдя в маленькую операционную, О’Доннелл осмотрелся. Все было готово. Главный хирург был хорошо знаком с техникой обменного переливания крови, так как сам, совместно с заведующими детским и акушерско-гинекологическим отделениями, вводил эту методику, основываясь на опыте других клиник. Дорнбергер знал это, вызывая его на помощь.
Крошечное тельце недоношенного новорожденного извлекли из кувеза и положили на согретый операционный стол. Дежурная медсестра и интерн зафиксировали ребенка пеленками, которыми обернули ручки и ножки младенца. Свободные концы скрутили в жгуты и прикрепили к простыням булавками. Ребенок, заметил О’Доннелл, лежал неподвижно и очень вяло реагировал на прикосновения. Такое поведение младенца не вселяло оптимизма.
Сестра развернула стерильную простыню и прикрыла ребенка, оставив открытыми только голову и пупок. Пуповина только начала заживать в месте пересечения. Местный анестетик уже ввели. Сестра подала О’Доннеллу зажим, и он, взяв им стерильную салфетку, принялся обрабатывать операционное поле. Интерн приготовил историю болезни и карандаш.
— Вы будете вести запись?
— Да, сэр.
О’Доннелл мысленно отметил прозвучавшее в ответе уважение и в другой ситуации скорее всего улыбнулся бы. Интерны и резиденты — это веселое братство клиники — были народом независимым, острым на язык и мгновенно подмечавшим все промахи старших коллег. Обращение «сэр» из уст интерна звучало высшей похвалой.
Тем временем в операционную неслышно вошли две медсестры-практикантки. Следуя инструкциям, О’Доннелл начал вслух пояснять свои действия:
— Обменное переливание крови, как вам, наверное, известно, — О’Доннелл посмотрел в сторону девушек, — по сути, промывание организма. Сначала мы удаляем из сосудистого русла ребенка небольшое количество крови, а затем вводим ему эквивалентное количество донорской крови. Далее мы повторяем эту процедуру до тех пор, пока не удалим большую часть нездоровой крови.
Дежурная сестра перевернула флакон с кровью и укрепила его на стойке у стола. В кабинете переливания уже проверили совместимость крови больного и крови донора.
— При этом, — продолжал О’Доннелл, — мы должны быть уверены в том, что миллилитр в миллилитр восполняем донорской кровью кровь, извлеченную из вены младенца. Для этого мы и ведем протокол переливания. — Он кивнул в сторону интерна с историей болезни.
