Артур Хейли - Клиника: анатомия жизни
— При этом, — продолжал О’Доннелл, — мы должны быть уверены в том, что миллилитр в миллилитр восполняем донорской кровью кровь, извлеченную из вены младенца. Для этого мы и ведем протокол переливания. — Он кивнул в сторону интерна с историей болезни.
— Температура тела тридцать пять и пять, — громко объявила медсестра.
— Скальпель! — О’Доннелл протянул руку за инструментом.
Он аккуратно отсек высохшую часть пуповины и обнажил влажную живую ткань. Отложив скальпель, он негромко сказал:
— Гемостаз.
Интерн, наклонившись вперед, внимательно следил за действиями О’Доннелла.
— Мы выделили пупочную вену, — объяснял О’Доннелл. — Сейчас я ее вскрою и удалю сгусток.
Он протянул руку, и сестра вложила ему в ладонь зажим. Сгусток был таким крохотным, что трудно было разглядеть, но О’Доннелл аккуратно его удалил. «Выживет ли ребенок?» — подумал О’Доннелл. Как правило, обменное переливание помогало, и новорожденные хорошо его переносили. Однако в данном случае переливание было запоздалым, и шансы на выживание резко уменьшились. Он посмотрел на личико ребенка. Обычно у недоношенных детей оно бывает уродливым, но у этого ребенка лицо оказалось даже красивым. Четко очерченная линия нижней челюсти, сильные скулы.
Медсестра держала в руке пластиковый катетер с прикрепленной к нему иглой. Через этот катетер они будут извлекать кровь ребенка и переливать ему кровь донора. О’Доннелл взял у сестры катетер и точным, нежным, аккуратным движением ввел иглу в пупочную вену.
— Давайте измерим венозное давление, — сказал он.
О’Доннелл поднял катетер вертикально, и медсестра линейкой измерила столбик крови в нем.
— Шестьдесят миллиметров водяного столба, — объявила она. Интерн записал данные.
Второй пластиковый катетер был соединен с флаконом с кровью, а конец третьего был опущен в один из двух металлических лотков. О’Доннелл присоединил все три трубки к трехходовому крану на канюле шприца и повернул кран на девяносто градусов.
— Теперь мы начнем забирать кровь, — объяснил он и потянул на себя поршень шприца.
Наступил критический момент обменного переливания крови. Если она не потечет в шприц, то катетер придется извлечь и начать процедуру сначала. О’Доннелл почувствовал, как напрягся стоявший за его спиной Дорнбергер.
Кровь, заполнив катетер, начала свободно поступать в шприц.
— Вы видите, что я очень медленно и осторожно насасываю кровь шприцем. Мы будем забирать кровь очень малыми порциями ввиду недоношенности и низкого веса ребенка. У доношенного ребенка я бы забирал за один раз двадцать миллилитров крови, но сейчас буду брать только по десять, чтобы избежать резких колебаний венозного давления.
Интерн записал: «Извлечено 10 мл крови».
О’Доннелл повернул кран и нажал на поршень. Кровь потекла в лоток. Снова повернув кран, главный хирург набрал в шприц десять миллилитров донорской крови, а затем медленно ввел ее в пупочную вену.
Интерн сделал следующую запись: «Введено 10 мл донорской крови».
О’Доннелл выполнял процедуру медленно и тщательно. На каждое извлечение и введение крови уходило ровно пять минут. Ему хотелось бы работать быстрее, случай был действительно неотложный, но он понимал, что спешка грозила смертельной опасностью. Этот крошечный организм и так не мог сопротивляться, а шок немедленно привел бы его к смерти.
Прошло двадцать пять минут после начала процедуры. Ребенок зашевелился и закричал.
Это был ломкий прерывистый крик — слабый и хрупкий протест, который закончился, едва начавшись. Но это был признак жизни, и в глазах всех, кто находился в операционной, затеплились улыбки. Люди ощутили надежду.
О’Доннелл не стал делать поспешных выводов, однако обернулся к Дорнбергеру:
— Кажется, он чертовски на нас разозлился. Это хороший знак.
Дорнбергер оживился. Он заглянул в записи интерна, потом вспомнил, что не он распоряжается процедурой, но все же сказал:
— Может быть, добавить глюконат кальция?
— Да. — О’Доннелл отсоединил шприц от трехходового крана и вставил в катетер канюлю поданного сестрой десятикубового шприца с раствором глюконата кальция. Введя один миллилитр, О’Доннелл отсоединил второй шприц и заменил его первым, который медсестра тем временем промыла над вторым лотком.
Напряжение в операционной явно спало, и О’Доннелл сразу это заметил. Его самого не оставляла надежда, что ребенок выкарабкается. За время своей практики он видел разные, казалось бы, невероятные случаи. Он давно усвоил, что в медицине нет ничего невозможного и что судьба, невзирая ни на какие обстоятельства, может совершенно неожиданно оказаться на твоей стороне.
— Хорошо, — сказал он, — продолжим.
Он извлек десять миллилитров крови и заменил ее. Потом еще десять миллилитров. Потом еще.
На пятидесятой минуте процедуры медсестра сказала:
— Температура тела падает, доктор. Тридцать четыре и шесть.
— Венозное давление? — быстро спросил О’Доннелл.
Давление оказалось очень низким — всего тридцать пять миллиметров.
— Ребенок плохо дышит, — заметил интерн, — кожные покровы побледнели.
— Посчитайте пульс, — приказал ему О’Доннелл. — Кислород. — Это было сказано медсестре.
Она взяла резиновую маску и наложила ее на личико младенца. Послышалось шипение кислорода.
— Пульс очень редкий, — доложил интерн.
— Температура упала до тридцати четырех градусов, — сказала медсестра.
Интерн приложил фонендоскоп к груди ребенка, послушал, поднял голову:
— Очень слабые дыхательные шумы. — Потом добавил: — Он перестал дышать.
О’Доннелл взял фонендоскоп и послушал сам. Сердечные тоны выслушивались, но были очень глухими. Он отрывисто приказал:
— Миллилитр корамина.
Когда интерн отвернулся к столику с инструментами и шприцами, О’Доннелл сорвал простыню с ребенка и начал делать искусственное дыхание. В это время к столу подошел интерн со шприцем в руке.
— Внутрисердечно, — сказал О’Доннелл. — Это наш последний шанс.
* * *Дэвид Коулмен, сидевший в кабинете заведующего отделением патологической анатомии, ощущал растущее беспокойство. Он остался вместе с Пирсоном после того, как из университета по телефону им сообщили результат пробы Кумбса. Они занялись оформлением накопившихся заключений для хирургического отделения, но работа подвигалась медленно. Мысли обоих были заняты совершенно другим. С начала обменного переливания крови прошел почти час, но никто пока не звонил.
Пятнадцать минут назад Коулмен встал и неуверенно сказал:
