Эли Фрей - Мой лучший враг
Некоторое время ничего не происходило. Он просто закурил сигарету, посмотрел на меня.
– Твое лицо прекрасно, когда заплакано. Страх тебе идет.
Я не успела ничего понять – он схватил меня за запястье и потушил сигарету о кожу.
– Стас! Стас, прекрати! Ты убьешь ее! Это не игра, Стас! – закричали его друзья, попытались остановить его, но было поздно.
Ужасное содрогание нервов внутри заглушило все остальные чувства. От боли я оглохла и ослепла. Я кричала, но не слышала себя.
Когда он убрал сигарету, я смогла выдернуть руку и прижала ее к себе. Я тихо скулила и всхлипывала. Больше всего на свете мне хотелось проснуться.
– Ты больной, Стас, – строго сказал кто-то. – Ты псих. Мы в этом не участвуем… Делай с ней что хочешь, но мы валим. Нас здесь не было. Эй, слышишь? – чей-то голос, видимо, обращался ко мне. – Мы в этом не участвуем! Мы ни при чем.
– Да валите вы уже! Не портите праздник. Этот праздник только для двоих, – усмехнулся Стас.
Я услышала удаляющиеся шаги. Вот и все. Больше никто не сможет его остановить. Что со мной будет? Что он еще сделает мне? Сожжет на костре? Бросит с моста? Я верила, что он сможет сделать все что угодно.
Он закурил вторую сигарету.
– Ну. Выбирай. Либо пьешь сама, либо получишь второй ожог.
– Нет, – повторила я, несмотря на боль. Что бы он ни собирался сделать со мной – я хотела оставаться в сознании. Я хотела видеть все и… запомнить.
Так же резко он схватил мою вторую руку.
На этот раз я не пикнула, хотя от боли чуть не потеряла сознания.
– Думаешь, мне нравится причинять тебе боль? Сделай правильный выбор. Это в твоих интересах.
Я молчала. Я не выдержу еще одного ожога. Я умру.
– Уверен, ты не захочешь помнить о том, что я с тобой сделаю. Поэтому просто выпей это. И попадешь на радугу. Ну, что выбираешь?
Меня било в лихорадке. Я кивнула на бутылку.
– Молодец. Правильный выбор. Нельзя лишать человека права выбора, не так ли? И помни: это сделала ты, а не я. Я предлагал тебе пойти другим путем.
Он протянул мне бутылку, я взяла ее трясущимися руками.
– Ты должна выпить все.
Я выпила всю воду. Она была безвкусной, как обычная вода. Почувствовала, что внутри у меня стало что-то происходить. Я перестала слышать звуки – в ушах нарастал гул. Все вокруг было слишком ярким, хотелось закрыть глаза и уйти в забытье.
Стас отошел от меня и сел у костра спиной ко мне. Он стал вытаскивать из-под костра железный лист.
Листы железа сюда специально притащили Серега с Антоном, чтобы развести на них костер и случайно не поджечь деревянные шпалы.
– Что ты сделаешь со мной? – едва шевеля губами, спросила я.
– Уничтожу тебя, – тихо сказал он и выбросил вперед железный лист с горящими углями.
Я видела, как в лицо мне летят тысячи сияющих огоньков. Я не чувствовала боли. И вообще ничего не чувствовала. Я была уничтожена.
«Гореть тебе в аду, Стас Шутов», – пронеслось в моей голове, прежде чем я провалилась в пустоту.
Глава 39
Он сидел на мосту и задумчиво смотрел на нее. Ее волосы спутаны, лицо в черных разводах и царапинах. По всему телу – синяки. Красивое платье все грязное и рваное.
Ее глаза закрыты. Она была без сознания.
«Ну? И чего теперь, Шутов? Ты этого добивался? И чего теперь ты будешь с ней делать? – спросил он сам себя. – Она лежит перед тобой. Такая жалкая, такая маленькая. Вокруг – ни души. Идеальные условия для преступления, не так ли? Но что же ты собрался с ней делать?»
Он не знал. У него не было четкого плана, он просто продолжал сидеть и смотреть на нее. Почему-то он вспомнил об отце. Хмыкнул.
«Мужчина, который поднял руку на женщину, больше не мужчина. Он в первую очередь унижает сам себя. Это позор, вечный позор, который ничем не смыть».
Этот разговор состоялся, когда Стасу было тринадцать. Он тогда в школе оттаскал свою одноклассницу за волосы по всему кабинету. За что? Он уже не помнил. Может, она посмеялась над его уродливым шрамом. Или над тем, что он стал плохо слышать. И то и другое было веской причиной для того, чтобы вывести его из себя. Так что она сама виновата, и он ни о чем не жалел. Слова отца не сильно его впечатлили.
«То есть мальчиков бить можно, а девочек нет?» – спросил он тогда.
Дальше отец углубился в длинные нудные размышления о том, что мальчиков тоже бить нехорошо, но в жизни бывают разные ситуации…
«А если меня одинаково бесят и те и другие? Почему я не могу одинаково бить обоих?»
Бессмысленный спор мог продолжаться долго, но тут вошла мама и позвала их обедать.
Этот разговор случился уже после того дня. «Тот день», «тот день, когда это произошло», – так стали называть родители и врачи день, после которого все его время поделилось на две части. Время «до» и время «после». Не только время, но и целый мир раскололся. Раскололось его сознание, вся его сущность. Раскололась даже его семья. И его дружба.
Он посмотрел вдаль, на водную гладь. Река причудливыми изгибами тянулась к горизонту. Солнце подсвечивало воду, окрашивая ее в золотистый цвет. Ветер медленно раскачивал верхушки деревьев.
Стас хмыкнул.
«Прямо находка для какого-нибудь гребаного художника».
Красота природы не впечатляла его. Он равнодушно отвернулся, стал осматривать ржавые конструкции моста, возвращаясь к своим мыслям.
Тот день показал ему, насколько несправедлив мир и насколько жестоки бывают люди. Но вместо того чтобы что-то извлечь для себя из этого, сделать какие-то выводы, вести себя осторожнее в будущем, он не заметил, как и сам заключил себя в такую же оболочку жестокости и злобы. Когда это произошло? Когда он изменился? Он не помнил.
До того дня он был абсолютно счастливым человеком. Он рос в полной крепкой семье. До того дня у него и в мыслях не возникало обидеть девочку. Глядя на образцовые отношения отца и матери, он делал для себя какие-то выводы. Отец всегда относился к маме как к королеве и приучал Стаса уважать и боготворить женщин.
После… для него уже не было особой разницы. Он бил тех, кто его бесил. Мальчики, девочки – без разницы. Только лет в пятнадцать, видя свое отражение в зеркале, он стал понимать, что, в принципе, ему с такой внешностью от девочек можно получать куда большую пользу для себя, если обходиться с ними по-человечески.
Он снова посмотрел на нее.
Интересно, что бы сказал отец, увидев, что он сделал с ней? Он попытался представить его лицо. Это показалось ему забавным, он даже улыбнулся.
Наркотик постепенно стал отпускать его… притуплялись чувства, накаленные до предела его действием.
Что он чувствовал к этой девочке?
Он ненавидел ее. Ненавидел ее преданный щенячий взгляд. Ее печальные глаза постоянно твердили ему: «За что? Что я сделала?» Этим она постоянно напоминала ему о том, какая же он мразь.
