Дуглас Кеннеди - Особые отношения
Я подняла голову и посмотрела ей прямо в лицо.
— Это абсолютно невозможно, — твердо сказала я.
Она встала, в очередной раз высокомерно передернула плечами и произнесла:
— Что ж, это ваше право, миссис Гудчайлд. Всего доброго.
Теперь я осталась совсем одна в зале суда. Мне не хотелось уходить отсюда, не хотелось двигаться. В ближайшие полгода я буду видеться с ребенком, с моим Джеком, всего по шестьдесят минут в неделю, да еще в присутствии какого-то соцработника — на тот случай, если у меня поедет крыша. И права Джинни Рикс: учитывая весь компромат, собранный на меня, а также учитывая богатство, связи и высокое социальное положение мисс Декстер, шансы, что мне отдадут Джека или хотя бы позволят с ним видеться регулярно и без присмотра, видимо, равны нулю.
Только что я потеряла сына.
Я попыталась это осмыслить — продумать, осознать.
Только что я потеряла сына.
Я повторяла эту фразу так и этак, без конца проигрывала ее в мыслях. Но значение ее было настолько непомерным, что в голове не укладывалось.
Через десять минут вошел привратник и попросил меня освободить помещение. Я вышла на улицу.
Пешком я дошла до станции метро «Темпль». Когда к платформе с грохотом подъезжал поезд, я вжалась в стену и для верности вцепилась в мусорный контейнер — только бы не поддаться искушению прыгнуть вниз, на рельсы. Не помню, как ехала на юг, как добралась до дому. Помню только, что поднялась в спальню, поплотнее закрыла жалюзи, отключила телефон. А потом разделась, забралась под одеяло, и поняла, что, как ни стараюсь я отгородиться от мира, мир все равно здесь, за окном моей спальни, огромный, безразличный к моей беде.
Не представляя, как мне быть дальше, я несколько часов лежала в постели, натянув одеяло на голову, пытаясь обо всем забыть, укрыться во сне — но не могла уснуть. Правда, на этот раз я хотя бы не цеплялась за матрас, как за последнюю соломинку, не позволяющую мне погрузиться в пучину безумия. На сей раз, хотя горе и было тяжким, непомерным, оно не перекрывалось страшным, болезненным изнеможением или чувством, что я погружаюсь в черную трясину. Не знаю, антидепрессанты мне помогли или броню депрессии пробивал-таки луч какой-то надежды. Я понимала одно: как мне ни тяжело, я не иду ко дну. Я твердо стою на земле, обеими ногами. Голова больше не в тумане. Я ясно видела, что впереди, хотя там меня и не ждало ничего хорошего.
Итак, я заставила себя подняться, постоять под контрастным душем, заставила себя прибраться в спальне, которая за последние дни превратилась в форменную свалку. Расплакавшись — рыдания накатили, когда я вешала в шкаф последнюю пару джинсов, — я опять-таки не почувствовала, что впадаю в беспамятство. Мне просто было так грустно, что и словами не выразишь.
Часа в четыре я включила телефон. Звонок раздался сейчас же. Сэнди. Она сразу все поняла по звуку моего голоса. Но услышав подробности, пришла в ужас. Особенно ее поразило то, что мне разрешили видеться с Джеком под присмотром.
— Господи Иисусе, ты что, бросалась на людей с топором?
— Вот именно. Но его сторона и впрямь расстаралась. Они представили меня в таком виде, будто я представляю опасность для общества. Да я сама виновата — сама осложнила себе жизнь…
— Это ты о чем?
— И я рассказала ей о своей воскресной загородной поездке, извинившись, что не посвятила ее в свои планы заранее.
— Это пусть тебя не беспокоит, — ответила сестра. — Хотя ты же знаешь, мне можешь рассказывать обо всем… в смысле, обо всем, меня не испугаешь. Тут дело в другом: у суда, по идее, это должно было вызвать сочувствие: ты просто не могла не повидать сына, разве это не проявление здорового материнского инстинкта, а? В конце концов, ты же не вломилась к ним в три часа утра с пушкой двенадцатого калибра? Ты только постояла у калитки и посмотрела, так?
— Да… Но тут еще и другое: представлявший меня барристер был не совсем в курсе дела.
— А это еще почему?
Я рассказала о небрежной работе адвоката. Сэнди просто взбесилась:
— Где ты раскопала эту сволочь?
— Мне ее рекомендовал муж Маргарет Кэмпбелл…
— Эта та твоя подруга-американка, что жила в Лондоне, а теперь вернулась в Штаты?
Память у Сэнди была потрясающая.
— Ну да, она самая.
— Ну и друзья у тебя.
— Она тут абсолютно ни при чем, и ее муж тоже. Я сама должна была позаботиться…
— Так, все. Прекращай это, — остановила меня Сэнди. — Откуда, ради всего святого, ты могла хоть что-то знать о лондонских адвокатах по бракоразводным делам?
— Хм… зато теперь мне о них кое-что известно.
Поздно вечером раздался еще один звонок. Это был Александр Кэмпбелл.
— Надеюсь, время не слишком позднее, — сказал он. — Просто ваша сестра сегодня звонила Маргарет и рассказала ей, что произошло и как эта женщина… Вирджиния Рикс, верно? Как она безобразно себя вела. Я просто хотел сказать, что поражен до глубины души. На самом деле я просто в ужасе. Я намерен связаться с «Лоуренс и Ламберт» завтра утром…
— Я думаю, что уже поздно, Александр. Ущерб уже нанесен.
— Ущерб, за который я чувствую себя в ответе.
— Откуда вам было знать?
— Я должен был проверить, поговорить с другими лондонскими коллегами…
— Это я не должна была хвататься за первого попавшегося адвоката. Но… что сделано, то сделано.
— Что же теперь?
— Теперь… думаю, я потеряла сына, Маргарет тоже звонила в тот вечер, выражала сочувствие и тоже говорила, что чувствует свою вину.
— А как насчет оплаты? Они не ободрали тебя как липку, эти, с позволения сказать, юристы?
— Слушай, у тебя муж юрист — ты же знаешь, они всегда всех обдирают.
— Сколько с тебя взяли?
— Пока не знаю точно.
— Сколько?
— Предварительный гонорар был две с половиной тысячи фунтов. Но я уверена, что окончательный счет будет гораздо больше.
— И как ты собираешься его оплачивать?
— Из своих почти исчерпанных запасов, надо полагать. А как еще?
«Лоуренс и Ламберт» не заставили себя ждать и на следующее утро прислали счет. Я не ошиблась: они основательно вышли за пределы суммы задатка. К изначальным двум с половиной тысячам было добавлены еще тысяча семьсот тридцать фунтов. Было учтено все до мелочей, каждая трата, каждый расход — все было скрупулезно подсчитано и вставлено в счет. Потом мне позвонила Дейдри Пепинстер, лаконичная, как всегда:
— Одна деталь, которую мы не обсудили вчера — мне показалось, что с вас довольно плохих новостей.
О боже, еще что-то новенькое?
— Я просмотрела журнал учета земельных участков. Дом зарегистрирован на вас двоих.
