Пауло Коэльо - Победитель остается один
Его соединяют с каким-то сотрудником, который сообщает, что буквально пять минут назад получил запрос об этом же из ЦРУ. Что происходит?
– Ничего. Пожалуйста, ответьте мне, как только получите информацию. И если можно, не позднее, чем через десять минут.
– Это совершенно невозможно, – отвечают ему. – Ответ дадим, когда он у нас будет. Не раньше и не позже. Мы должны будем направить…
Савуа, не дослушав, дает отбой и возвращается в комнату.
Бумага, бумага…
Кажется, что все, имеющие отношение к общественной безопасности, одержимы этой навязчивой идеей. Никто не решится и шагу ступить, не убедившись предварительно, что его начальники этот шаг одобрят. Люди, так много обещавшие, люди, перед которыми открывалось блестящее будущее, люди, начинавшие работать с энтузиазмом и творческим огнем, сейчас боязливо притаились по углам, хоть и понимают, что им брошен очень серьезный вызов и действовать надо стремительно, однако субординация прежде всего: пресса всегда готова обвинить полицию в том, что она действует чересчур крутыми методами, тогда как налогоплательщики постоянно ноют, что полиция вообще бездействует – а потому лучше свалить ответственность на вышестоящих.
Но Савуа сделал звонок лишь для отвода глаз – он и так знает, кто преступник. И возьмет его сам, один, чтобы никто больше не посмел претендовать на лавры сыщика, распутавшего самое громкое дело в истории Канн. И он должен сохранять наружное спокойствие, хотя больше всего на свете ему хочется, чтобы это бдение поскорее завершилось.
…Когда он вновь входит в комнату, комиссар сообщает, что сию минуту из Монте-Карло звонил Стенли Моррис, отставной сотрудник Скотланд-Ярда. Посоветовал особенно не усердствовать, потому что преступник едва ли применит прежнее оружие еще раз.
– Похоже, нам грозит новая вспышка терроризма, – говорит незнакомец.
– Похоже, – подтверждает комиссар. – Но последнее, что мы, в отличие от вас, собираемся делать, – это сеять панику. И здесь собрались, чтобы сформулировать заявление для прессы, пока эта самая пресса сама не сделала выводы и не обнародовала их в ближайшем выпуске новостей. Я полагаю, мы все же имеем дело с террористом-одиночкой, скорее всего – с серийным убийцей.
– Но…
– И никаких «но»! – жестко и властно чеканит комиссар. – Мы дали знать в ваше посольство потому, что убитый был гражданином вашей страны. И здесь вы на правах гостя. Когда погибли двое других ваших соотечественников, вы не проявили особого интереса и не удосужились прислать своего представителя, хотя в одном из этих случаев тоже был применен яд.
А потому, если вы намекаете, что над нами нависла опасность массового поражения биологическим оружием, вам лучше сразу уйти. Мы не собираемся впутывать в уголовное дело политику. В будущем году должны будем с подобающим размахом и блеском провести очередной кинофестиваль, верим специалисту из Скотланд-Ярда и заявление составим именно в этом духе.
Иностранцу нечего сказать в ответ.
Комиссар, вызвав секретаря, просит выйти к журналистам и оповестить их, что результаты, которых они так долго ждут, будут оглашены через десять минут. Эксперт сообщает, что установить происхождение цианида можно, и это хоть отчасти прольет свет на личность убийцы, но займет никак не десять минут, а около недели.
– В крови жертвы найдены следы алкоголя, кожные покровы красные, смерть была мгновенной. Все это не оставляет сомнений в том, какой яд был применен. Если бы это была кислота, остались бы характерные ожоги вокруг рта и носа; если белладонна – были бы расширены зрачки, если…
– Доктор, мы все знаем, что вы окончили университет, что можете блестяще обосновать причину смерти, и не сомневаемся в вашей компетентности. Итак, остановимся на том, что это был цианид.
Эксперт, кивнув, закусывает с досады губу.
– Ну, а что со вторым пострадавшим? С этим кинорежиссером?
– Мы дали ему кислород, по 600 миллиграммов келоцианора внутривенно каждые четверть часа, а если не будет положительной динамики, добавим 25-процентный раствор триосульфата натрия…
Повисшее в комнате молчание, кажется, можно потрогать руками.
– Виноват. Я хотел сказать – он выкарабкается.
Комиссар делает пометки на листке желтой бумаги. Он знает – времени нет. Всех благодарит, иностранцу говорит, чтобы пока не выходил: нечего давать новую пищу для слухов и фантастических предположений. Пройдя в ванную комнату, подтягивает галстук и просит Савуа сделать то же самое.
– Моррис считает, что убийца в следующий раз не станет применять яд. Когда вы уходили звонить, я кое-что прикинул и понял: он следует, может быть, и подсознательно, какой-то определенной модели поведения. Какой, как по-вашему?
Савуа и сам думал об этом по возвращении из Монте-Карло. Да, имелся некий рисунок, который, быть может, укрылся от внимания знаменитого сыщика из Скотланд-Ярда:
Жертва на скамейке: преступник подошел вплотную.
Жертва в павильоне на пляже: преступник действовал на расстоянии.
Жертва на пирсе: вблизи.
Жертва в отеле: издали.
Если следовать этой модели, следующее преступление будет совершено, когда убийца опять приблизится вплотную, вернее, так он его задумывает, если только не будет схвачен в ближайшие полчаса. Инспектору излагали все эти подробности полицейские, выезжавшие на место, причем особого значения сообщениям не придавали. А он, в свою очередь, отвечал, что это неважно. На самом же деле – более чем важно: вот он – горячий след, единственное недостающее звено в цепочке.
Сердце его бьется учащенно: сбывается мечта всей его жизни… Когда же кончится это проклятое совещание?!
– Вы слышите меня, инспектор?
– Да, господин комиссар.
– Хочу, чтобы вы уяснили себе: журналистская братия, что собралась у дверей, ждет от нас не четкого и конкретного заявления и не точных ответов на свои вопросы. На самом деле они будут из кожи вон лезть, чтобы услышать от нас то, что им нужно. Надо постараться не попасть в эту ловушку. Они явились сюда не слушать нас, а увидеть – и показать своим зрителям.
Он говорит с инспектором с видом начальственного превосходства, как человек, постигший всю мудрость человечества. Вероятно, щеголять образованностью – удел не только Морриса или судебного медика: все тщатся, пусть и не впрямую, дать понять, что как нельзя лучше разбираются в своем деле.
– И запомните: выражение лица и осанка, то, как вы держитесь и говорите, могут сказать куда больше слов. Не бегайте глазами, смотрите перед собой, плечи вниз и немного назад… Приподнятые плечи выдают внутреннее напряжение: все поймут, что у нас нет даже предположений о том, кто это сделал.
