Пауло Коэльо - Победитель остается один
Они выходят к дверям бюро судебной экспертизы. Вспыхивают яркие лампы, протягиваются микрофоны, журналисты отталкивают друг друга, пробиваясь вперед. Через несколько минут, видя, что сумятица улеглась, комиссар извлекает из кармана листок бумаги:
– Знаменитый киноактер был отравлен цианидом – смертоносным, высокотоксичным веществом, которое может применяться в разных видах, а в данном конкретном случае – газообразном. Его коллега-режиссер остался жив по счастливой случайности: он вошел в номер, где в воздухе еще оставались элементы цианида. Служба безопасности отеля, проводившая видеонаблюдение, заметила, как постоялец зашел в номер, а через пять минут опрометью выскочил оттуда и в коридоре упал.
Комиссар не упомянул, что этот самый номер находился в «слепой зоне». Не упоминание не есть ложь.
– Сотрудники СБ отреагировали очень оперативно и немедленно направили к месту происшествия врача. Тот сразу почувствовал характерный запах горького миндаля, хотя концентрация цианида в воздухе уже не представляла опасности для жизни. Вызванная полиция прибыла через пять минут, оцепила этаж, а своевременно предпринятые действия врачей «скорой помощи», работавших в противогазах, позволили сохранить пострадавшему жизнь.
Красноречие комиссара производит на Савуа глубокое впечатление: «Должно быть, руководители такого ранга обязаны отучиться на курсах пиара», думает он.
– …Отравляющее вещество находилось в конверте, но кем он был надписан – мужчиной или женщиной, – установить пока не удалось. Внутри была записка.
О том, что конверт был запечатан с помощью самой что ни на есть передовой технологии, комиссар тоже счел за благо не распространяться: один шанс на миллион, что кто-то из присутствующих журналистов узнает об этом, хотя чуть позже подобный вопрос последует неизбежно. Ни слова и о том, что за несколько часов до происшествия в отеле был отравлен еще один виднейший кинодеятель: впрочем, все полагают, будто Джавиц Уайлд скончался от сердечного приступа, хотя никто – ни один человек – не вбрасывал эту лживую версию. Как полезно бывает, что пресса порой – по лени или небрежности – приходит к собственным умозаключениям, не беспокоя полицию…
– А что там было написано? – раздается первый вопрос.
Комиссар объясняет, что эти сведения в интересах следствия пока не разглашаются. Савуа постепенно понимает, куда он ведет пресс-конференцию, и проникается все большим восхищением: нет, этот человек, безусловно, вполне соответствует занимаемой должности.
– Не может ли это быть убийством на почве ревности? – спрашивает другой журналист.
– Может, может. Все может быть. С вашего позволения, господа… Нам пора вернуться к своим обязанностям.
Он садится в полицейскую машину, и, взвыв сиреной, она срывается с места. Савуа, гордясь комиссаром, направляется к своей. Просто прелесть! Уже совсем скоро в эфир выйдут сенсационные новости: «Следствие полагает, что великий актер был убит из ревности».
Ничто не сможет заменить интерес, который вызовет это сообщение. Звезда сияла так ярко, что все прочие преступления останутся незамеченными. Кому есть дело до бедной девочки, которую утром нашли мертвой на набережной? Или до кинопродюсера с выкрашенными под цвет красного дерева волосами, скончавшегося от сердечного приступа днем? Кого занимает убийство – не исключено, что тоже на почве ревности, – совершенное на пирсе, где почти не бывает людей, вдали от фестивального бурления, если ни жертва, ни преступник никому не известны и никогда не оказывались в центре внимания? Подобное происходит каждый день, заслуживает беглого упоминания в восьмичасовом выпуске новостей и мгновенно забывается, если только…
…если только это не – мировая Звезда! Конверт! Записка таинственного содержания!
Савуа тоже включает сирену, но едет в сторону, противоположную управлению. Чтобы не вызывать подозрений, он выходит в эфир на волне комиссара:
– Поздравляю!
Комиссар тоже горд собой. Да, удалось выиграть время – несколько часов, а может быть, и дней – хотя оба они знают: по Каннам разгуливает серийный убийца, действующий изощренными средствами, – начинающий седеть мужчина, лет сорока, в совершенстве владеющий искусством умерщвления людей. Может быть, он уже пресытился содеянным, а может быть, улучив момент, нападет снова.
– Разошлите агентов по всем мероприятиям, – отдает распоряжения комиссар. – Пусть ищут людей, подходящих под это описание. Найдут – пусть держат под наблюдением и запрашивают подкрепление… В штатском, разумеется, и одеты сообразно обстоятельствам и принятому дресс-коду. Повторяю, всюду, где сегодня вечером в Каннах что-либо устраивается, должны быть наши люди… Даже если придется задействовать дорожную полицию.
Савуа незамедлительно исполняет приказ. В эту минуту по мобильному телефону сотрудник Европола сообщает, что результаты экспертизы в лучшем случае можно будет прислать не раньше, чем через три рабочих дня.
– Пожалуйста, продублируйте ваше сообщение по почте. Я не желаю отвечать, если здесь опять что-нибудь произойдет…
Усмехнувшись про себя, он просит переслать копию и «человеку из посольства» – теперь это не имеет никакого значения. Подлетев к отелю «Martinez», резко тормозит у самых дверей, перекрывая выезд, а на протесты швейцара показывает свой жетон, швыряет ключи: «Припаркуйте!» – и вбегает в холл.
На втором этаже, в небольшой гостиной под присмотром полицейского стоят девушка – дежурный администратор и официант.
– Сколько мы здесь будем находиться? – спрашивает девушка.
Не обращая на нее внимания, он поворачивается к официанту:
– Итак, вы уверены, что видели в выпуске новостей ту самую женщину, которую обслуживали сегодня днем?
– Почти уверен… На фотографии она выглядит моложе, и волосы обесцвечены… Но я привык запоминать клиентов в лицо на тот случай, если кто вздумает уйти, не расплатившись.
– И уверены, что она сидела с постояльцем, зарезервировавшим столик?
– Вот в этом уж точно можете не сомневаться. Я его запомнил – лет сорока, красивый, волосы седеющие…
Сердце Савуа бьется так, словно вот-вот выскочит.
– Проведите меня в его номер, – говорит он, оборачиваясь к администратору и полицейскому.
– А у вас есть ордер на обыск?
Нервы инспектора сдают:
– НЕТ! Я не бумажки перебираю! Знаете ли вы, мадемуазель, от чего больше всего страдает наша страна?! От того, что все слишком послушны! И не только наша страна, но и весь мир! Разве вы не покоритесь, если вашего сына погонят на войну? Разве он сам не подчинится беспрекословно? То-то и оно! А раз так, извольте проводить меня в номер, иначе я вас арестую как сообщницу!
