Йоханнес Зиммель - Любовь — последний мост
— Что это вы себе позволяете? — Ратоф даже встал с места. — Я ничего подобного выслушивать не намерен. Еще немного, и — если вас послушать — окажется, виноваты не убийцы, а пострадавшие от их преступления. — Он умолк и поклонился в сторону побледневшего Клагера. — Прошу прощения, господин профессор.
Клагер отвернулся.
Паркер сказал:
— Мы вынуждены провести пресс-конференцию по очень простой причине, господин профессор. Вчера вечером в полицей-президиум звонили журналисты из многих центральных и провинциальных газет, а также из ДПА[82]: они требовали сообщить им, что случилось в вашем институте и почему один человек погиб, а двое тяжело ранены. Этих звонков можно было ожидать, господин профессор. От них, журналистов, ничего не утаишь. У этих троих есть родственники, не так ли?
— Есть, да… Разумеется, им была предложена денежная компенсация… если о чем-то подобном вообще можно говорить… Мы рассчитываем с каждой семьей договориться отдельно… И считаем, что таким образом можно будет до минимума сократить число людей, посвященных в эти трагические события…
— Это невозможно, — сказал Паркер. — Газетчики от нас не отстанут. Сегодня, я уверен, объявятся и телевизионщики. Мы вынуждены провести пресс-конференцию, и чем раньше, тем лучше. Мы все будем отвечать на вопросы: вы, господин прокурор, эксперты из специальной комиссии, эксперты господина доктора Ратофа и, прежде всего, вы, господин Сорель. Я предлагаю провести пресс-конференцию уже завтра в полицей-президиуме, в десять утра. Не возражаете?
Никто не возражал.
— Итак, завтра в десять, — подытожил Паркер.
Наступившую после этих слов тишину прервал Ратоф. Он пророкотал:
— Что касается несчастных родственников погибшего, господин профессор, то я уполномочен уже сейчас заверить вас от имени «Дельфи» — исключительно из чувства человеческой солидарности, и ни в коей мере никем к этому не понуждаемые, мы готовы предоставить родственникам убитого и раненых необходимые финансовые средства… в достаточных размерах… так что ваш институт никак не пострадает, по крайней мере — в финансовом отношении.
Филипп вернулся в «Интерконтиненталь» около семи вечера. Вместе с ключами портье дал ему конверт. В лифте он открыл его и достал бланк со штампом «Прием сообщений». Ниже было напечатано:
«В 11.37 звонила мадам Фалькон из Женевы. Ей можно позвонить после 17 часов по домашнему телефону. С наилучшими пожеланиями». И подпись сотрудницы отеля.
Лифт остановился. Филипп вышел, положив конверт с запиской в карман. Войдя в салон своего номера, он увидел на письменном столе у окна вазу, в которой было много роз на длинных стеблях. Около вазы лежала маленькая открытка. Незнакомым почерком — наверное, рукой продавщицы из цветочного магазина в отеле — было написано: «Pour toute la vie, Claude»[83].
Он сел и долго смотрел на розы, перечитывая открытку.
Потом набрал ее номер телефона.
Клод сразу взяла трубку.
— Филипп, наконец-то!
— Я только что вернулся в отель, сердце мое. И я тебя люблю, и я навсегда твой.
— Какие дивные розы ты мне прислал… спасибо, Филипп, спасибо! Мне сегодня днем принесли их в Пти Пале, мы там с Сержем работали. Завтра в десять утра выставка открывается. Наша выставка!
— Ваша выставка.
— Нет, наша! Ты тоже помогал. По-моему, вышло удачно, все так говорят. Когда я поехала домой, я, конечно, взяла твои розы. Они стоят у меня на большом столе у окна.
— И твои стоят передо мной, — сказал он. — Какой от них аромат!
— А что произошло в Дюссельдорфе? Что-нибудь серьезное?
— Да.
— И… и опять погибли люди?
— Нет, — солгал он и подумал: «Мне нельзя говорить ей о страшных вещах».
— Хотя бы без жертв, — сказала она. — Когда ты возвращаешься? Пожалуйста, приезжай поскорее! Я без тебя не могу. Ужас! Я и не представляла себе, что у меня будет что-то подобное с мужчиной… после всего… Днем я с головой ухожу в работу. А ночью…
— Да, — сказал он, — ночью…
— Когда ты вернешься?
— Думаю, в воскресенье. Завтра у нас пресс-конференция.
Она радостно рассмеялась.
— Выходит, послезавтра?
— Да, сердце мое, — сказал он. И ему вспомнилась Смерть. Смерть из Местре.
— Ты должен сообщить мне, каким рейсом. Я тебя, конечно, встречу в аэропорту. То есть мы с Сержем!
— Как только буду знать точно, сразу позвоню. Если тебя не будет дома, наговорю на автоответчик.
— Подожди! Я чуть не забыла!
— Что?
— В среду у Сержа день рождения.
— О-о, — только и смог протянуть он, сразу приревновав ее. «Бессмысленная, пустая ревность. И неоправданная притом. Однако я ревную ее — ничего не попишешь, — подумал он. — Как быть?»
— День рождения, да. Знаешь, мне пришла в голову одна мысль.
— Какая? — полюбопытствовал он.
— Слушай внимательно! Осенью здесь бывают густые туманы, иногда целыми днями. Не в Женеве. На самом озере и за ним. Вообще-то они чаще бывают в ноябре. Но сейчас погода повсюду сходит с ума. Со вчерашнего дня на французской стороне озера туман. И над озером, и на берегу. Я позвонила месье Жакье, хозяину гостиницы. Он знает, как я люблю Ивуар осенью и зимой, когда там нет туристов, и гостиница пустая. Помнишь, я тебе говорила?
— Еще бы.
— Серж никогда не бывал в Ивуаре. Ты единственный мужчина, которого я туда возила.
— А теперь решила взять с собой Сержа.
— Он никогда не говорил об этом, но я знаю, он всегда хотел побывать вместе со мной в Ивуаре. Мы поедем туда втроем и отпразднуем его день рождения! В тумане. Хорошая идея?
— Классная!
— Правда? Ему стукнет сорок. Это просто необходимо отпраздновать, да?
— Всенепременно! — сказал он. — Причем в Ивуаре.
Она опять рассмеялась.
— Я уже знаю, что мы ему подарим. Суда туда ходят при любом тумане. Да, и в Ивуаре еще цветут все цветы.
— Ивуар, — повторил Филипп. — В Ивуаре, и больше нигде…
— Ты просто чудо! Ты знаешь об этом?
— Знаю. Все женщины от меня без ума.
— Филипп… ах, Филипп… где ты сейчас сидишь?
— Что?
— Я спросила, где ты сидишь сейчас в своем номере?
— Перед твоими розами. У окна.
— Я тоже. Небо над озером на западе багровое! Солнце теперь садится раньше. Ты тоже смотришь на небо?
— Да, — ответил он. — На небо над аэропортом. Там оно тоже багровое.
— Мы оба смотрим на небо, — сказала Клод, — да?
— Да, — сказал он.
Оба умолкли. Филипп слышал в трубке потрескивания, связь не прекратилась. Небо на западе еще сильнее побагровело, а на востоке потеряло все краски.
— Я твоя на всю жизнь… — сказала Клод.
И повесила трубку.
8
Пресс-конференция в полицей-президиуме Дюссельдорфа закончилась около половины одиннадцатого. Журналистов собралось много, вопросы так и сыпались. Съемку вела группа из телеканала ВДР[84]. Ускоритель в городском районе Дорнбах был оцеплен, но тем не менее журналисты и фотографы через это оцепление проникли ко входу в здание администрации и, как узнал Филипп, им удалось побеседовать с родными и близкими жертв, с обслуживающим персоналом ускорителя и с железнодорожниками, хотя большинство из тех, у кого брали интервью, дали подписку о неразглашении сведений, имеющих хотя бы косвенное отношение к катастрофе. «Это будет главной сенсацией всех воскресных выпусков», — подумал Филипп. Журналисты, конечно, искали связь между этой катастрофой и терактом на комбинате лечебных препаратов. Считает ли прокуратура, что несчастный случай на ускорителе — это очередное преступление из целой серии терактов? Хольгер Ниманд признал, что эту связь упускать из виду нельзя. Паниковать незачем, подчеркнул он, но считаться с такой возможностью приходится. И где же может произойти следующее преступление? На этот вопрос ответа нет. А когда? Если бы знать… Значит, основания для паники все же есть.
Это слово первым произнес представитель крупнейшей ежедневной газеты Германии, и какими будут заголовки в ней, каждый мог легко себе представить. «Черт побрал, — подумал Филипп, — я сам вчера говорил, что одна из двух причин этого преступления — посеять панику. А вторая — проверить, сумеют ли эксперты обнаружить вирус. До сих пор мы его находили. Если же преступники хотят настолько усовершенствовать вирус, чтобы мы были не в состоянии его найти, хотя он в программе присутствует, то серия преступных атак будет продолжена, и паники не удастся избежать, особенно если ее начнут раздувать средства массовой информации, чего долго ждать не придется. А нам о преступниках ничего не известно… — думал Филипп. — Теперь газеты и телевидение, и так называемая общественность начнут теряться в догадках: откуда, из какого лагеря эти преступники взялись? Похоже, запахло жареным. Но кто в самом деле стоит за спиной этих преступников, кто их заказчик?»
