Гарольд Роббинс - Пират
— Я все сделаю.
— Экипажу самолета подготовиться стартовать в Бейрут в пятницу. Джордана с детьми полетит домой.
— Это не получается на неделю раньше, чем планировалось, шеф?
Голос Бейдра сразу стал резким:
— Сделай, как я сказал. Я полагаю, будет лучше отправить их домой. — Он в сердцах брякнул трубку на аппарат.
Поглядел на видеоплейер. Рывком встал, подошел к двери и запер ее. Затем достал из кармана ключик, отпер средний ящик стола и достал оттуда кассету. Вложил в плейер и нажал клавишу.
На пустом экране через несколько секунд появилась картинка и пошел звук. Он сидел почти в забытьи пока прокручивалась перед ним видеозапись. Там все было так, как бывало и с ним. Красота ее тела, пресыщенно-вялые чувственные движения, слова, меленькие животные вскрики, затем взрывающиеся до визга в оргазме. Все было тут, но на этот раз было не для него. Было для другого мужчины. Еврея.
Экран стал черным как раз в тот момент, когда боль достигла пика. Он в ярости ударил кулаком по стоп-клавише, едва не расколов аппарат. Вытянул перед собой руки и уставился на трясущиеся пальцы. Сжал в кулаки и принялся колотить ими по столу. Он бухал ими в унисон глухо и жалко срывавшимся с губ проклятиям. «Гадина! Гадина! Гадина!» — твердил он и стучал до тех пор, пока не заболели набрякшие руки.
Он снова поглядел на руки, потом на плейер.
— Джордана! — закричал он, будто она сидела внутри аппарата. — И из-за этого я стал убийцей?
Экран не ответил ему. Он был пуст. Бейдр уткнулся лицом в стол и заплакал, как не Плакал с детства. Ему вспомнилась молитва, которую не вспоминал тоже с детства:
Во имя Аллаха Всемилостивого и Милосердного.
Я ищу спасения у Господа,
У Владыки,
У Бога,
От козней нашептывающего мне дьявола-искусителя,
Сеющего смуту в сердцах людей.
Благость молитвы затопила его. Слезы унялись, и он ощутил, как мука и боль покидают его. Слишком быстро мы забываем мудрость Аллаха, мудрость, раскрытую Пророком. И слишком быстро мы забываем о законах Аллаха, раскрытых Пророком, данных людям, чтобы жить по ним.
И все потому, что он слишком долго старался жить по законам неверных, но они писаны не для него. Отныне он станет жить, как ему надлежало. По единственно верным законам. По законам Аллаха.
Джордана вошла в библиотеку. Голос ее дрожал.
— Я только что услышала о Юсефе, — сказала она. — В голове не укладывается…
— Он был дерьмо, — холодно перебил Бейдр. — Но теперь он стоит перед троном Судии и должен будет сам ответить за свои грехи. И даже Всемилостивейший Аллах не сможет найти прощения для него. Скорей всего, ему предстоит гореть в аду вечным огнем.
— Но он же был твоим другом… — Она не могла понять, что за перемена произошла в Бейдре. — Он служил тебе много лет.
— Он служил только себе. Он был ничьим другом. Друг самому себе.
Она была озадачена.
— Что произошло между вами? Что он сделал?
Лицо его было непроницаемо, глаза смотрели без выражения.
— Он предал меня так же, как ты.
Она уставилась на него в полном недоумении.
— Теперь я и вовсе не понимаю, о чем ты говоришь.
Он уперся в нее невидящим взглядом.
— Не понимаешь?!
Она молча покачала головой.
— Тогда я тебе покажу! — Он запер дверь на ключ, вернулся к письменному столу и включил видеоплейер.
— Подойди ближе!
Джордана стояла рядом и смотрела на маленький экран: он был светел и чист, пока не пошла картинка. Вскрикнула, но спазм перехватил горло — зрелище было убийственно неправдоподобным.
— Нет! — закричала она.
— Да, — произнес он бесстрастно.
— Не буду смотреть! — И она повернулась, чтобы уйти.
Рука его крепко, до боли схватила ее за плечо.
— Будешь смотреть, женщина!
Она зажмурила глаза и отвернулась. Пальцы его клещами впились в ее подбородок, поворачивая лицо к экрану.
— Ты будешь смотреть, — холодно сказал он. — Все, до конца! Весь свой позор. Как был вынужден досмотреть я.
Она молча стояла, пока прокручивалась пленка. Казалось, это будет длиться вечно. Она почувствовала дурноту. Это было безумие. Все сплошь было безумием! Все время на них был нацелен объектив камеры, и единственная возможность съемки была, если камерой управлял Салливен самолично.
Память вернула ее в тот вечер. Перед тем как им начать, он выходил из комнаты. Зачем? Включил аппаратуру. И не зря он все время укладывал ее ближе к изголовью той огромной кровати. Очевидно, туда была нацелена камера. Конечно же, он был ненормальным, ненормальней, чем кто-либо подозревал.
Внезапно все кончилось, экран почернел, и Бейдр выключил плейер.
Она повернулась к нему — и увидела на его лице выражение полного равнодушия.
— Я просил тебя соблюдать приличия. Ты не соблюла. Особенно я предупреждал тебя в отношении евреев. Тот мужчина — еврей.
— Нет! — вспыхнула она. — Это актер Рик Салливен!
— Мне известно, кто это. Настоящее его имя Израэл Соломон.
— Я не знала. — Он промолчал, но явно не верил ей. Вдруг она вспомнила: на том вечере был Юсеф! — Это Юсеф привез тебе пленку?
— Да.
— Это произошло больше трех месяцев назад. Отчего он так долго выжидал и не отдавал ее тебе?
Бейдр не отвечал.
— Он в чем-то провинился, — осенила ее догадка. — И он решил воспользоваться пленкой, чтобы выгородить себя.
— Он сказал, что его впутал человек, который и дал ему эту кассету. И если бы Юсеф не пошел с тем на сделку, они предали бы огласке твое похождение.
— Вранье! Кроме Юсефа никто не мог быть заинтересован в том, чтобы владеть кассетой. Он солгал! — Снова Бейдр промолчал. Все, что она говорила, лишь подтверждало его собственное мнение. — Есть еще копии?
— Надеюсь, что нет. Мне не хотелось бы, чтобы мои сыновья узнали о связи их матери с евреем. — Впервые боль, которую он испытывал, проникла в его голос: — Сознаешь ли ты, женщина, что ты натворила? Если бы это вышло на публику, Мухаммаду никогда не стать наследником трона. В то время, как мы воюем с Израилем, какой араб мог признать своим правителем и духовным вождем человека, чья мать совершила прелюбодеяние с евреем. И вообще вопрос — законнорожденный ли он? Своим поступком ты могла не только лишить сына престолонаследия, для которого он был рожден, но стать причиной потери всего, за что боролись мой отец и я всю нашу жизнь.
— Мне очень жаль, Бейдр, — сказала она. — Но мы так отдалились друг от друга, что я подумала, все это между нами уже не имеет никакого значения. Я знала о твоих женщинах. Даже признавала их. Но теперь я вижу, что не имела права воспользоваться даже той свободой, которую ты мне предоставил. Наверно, будь я арабкой, я бы знала об этом, но я не арабка. И я никогда не могла бы жить той фальшивой жизнью, которой живут они, глядя, но не видя, веря в лживые слова.
