Гарольд Роббинс - Пират
Обзор книги Гарольд Роббинс - Пират
Гарольд Роббинс
Пират
ПРОЛОГ
1933
Восьмой день бесновалась песчаная буря. Такой бури еще не бывало даже на памяти старого караванщика Мустафы, а он-таки был старик, в то время как остальные в этом караване были мальчишки.
Заслонив лицо гутрой — традиционным арабским головным убором — он с трудом продвигался к палатке хозяина каравана Фуада, то и дело останавливаясь, чтобы всмотреться через узкую щелочку в песчаную мглу и убедиться, что он не сбился с пути и его не увело от крохотного укрытия оазиса в дикие вихри песков безбрежной пустыни. Всякий раз при остановке песок рвал его лицо залпами ружейной дроби. Прежде чем войти в маленькую палатку, он напряг все силы и попытался прокашляться. Но в горле першила лишь зернистая сухость песка.
Фуад взглянул на караванщика. Он сидел на стуле перед столиком, на котором моргала керосиновая лампа, выдергивая тени из тьмы. Молчал и думал. Он был великан, и говорение было не по его части.
Мустафа выпрямился во весь свой полутораметровый рост, он так всегда делал, обращаясь к хозяину каравана.
— У Бога песок в глазах, — сказал он. — Он ослеп, коли потерял нас из виду.
Фуад хмыкнул.
— Дурень, — сказал он. — Раз мы совершили хадж, сходили в Мекку, ты думаешь, Он отвернет от нас свой взгляд на пути к дому?
— В воздухе смерть, — упрямо сказал Мустафа. — Даже верблюды это чувствуют. Такими беспокойными они никогда не были.
— Замотай им головы одеялами, — ответил Фуад. — Если им ничего не будет видно, они станут смотреть свои верблюжьи сны.
— Я так и сделал, — сказал Мустафа. — Но они их сбросили. Я уже потерял в песке два одеяла.
— Дай им немного гашиша, пусть жуют, — добавил Фуад. — Не так, чтобы взбесились, а так, чтобы только их успокоить.
— Они получили такую порцию, что два дня не проснутся.
Хозяин каравана посмотрел на него.
— Ну и пусть. Мы никуда не спешим.
Коротышка не двигался с места.
— Все же это дурное предзнаменование. А как на это господин посмотрит?
— Он хороший человек, — ответил Фуад. — Он не привередлив. К тому же занят только своей женой и его молельный коврик всегда постелен в сторону Мекки.
Караванщик причмокнул губами.
— Думаешь, их молитвы дойдут до Бога, если они совершили паломничество?
Фуад выразительно посмотрел на него.
— Все в руках Аллаха. Но ее срок уже близко. Скоро узнаем.
— Сын, — сказал Мустафа. — Я молю Аллаха послать им сына. Три дочери — бремя достаточное. Даже для такого хорошего человека, как он.
— Сын, — повторил Фуад. — Аллах милосерден… — Он поднялся со стула, возвысясь над коротышкой. — А теперь, ишак, — вдруг взревел он, — ступай к своим верблюдам, не то я зарою твои старые кости в их навозе!
Большая палатка в центре оазиса стояла среди четырех гигантских пальм и ярко освещалась изнутри электролампами в углах главной выгородки. Из-за одной занавески слышался негромкий звук электрогенератора, работающего на бензине. Из-за другой доносился приторный запах жарящегося на мангале мяса.
Двенадцатый раз за тот день доктор Самир Аль Фей поднял занавеску и подошел к внешней стенке палатки, устремив взгляд в бурю.
Песок прорывался сквозь узенькую щель, стегая его по глазам; он не мог разглядеть ни верхушки деревьев в пятнадцати футах над палаткой, ни края оазиса, где бушующий песок сплошной стеной полз в небо. Он прикрыл пологом щель и, протирая рукой глаза, вернулся в главную выгородку палатки. Его ноги в мягких туфлях бесшумно погружались в пушистый ковер, устилавший песчаный пол.
Набила, жена, взглянула на него.
— Не лучше? — спросила она тихо.
Он покачал головой.
— Не лучше.
— Когда, ты думаешь, это прекратится? — спросила она, тяжело вздохнув.
— Не знаю. Во всяком случае, пока не чувствуется, чтобы стихало.
— Ты огорчен? — голос ее был ласков. Он подошел к ней.
— Нет.
— Ты бы не отправился в хадж, если бы я не настаивала.
— Я ходил в Мекку не ради твоей прихоти. Мы сделали это ради нашей любви.
— Но ты же не верил, что паломничество в Мекку что-нибудь изменит, — сказала она. — Ты говорил, что пол ребенка определяется при его зачатии.
— Это говорил во мне врач, — сказал он. — Но кроме того, я правоверный.
— А если родится девочка?
Он не ответил.
— Ты со мной разведешься или возьмешь вторую жену, как желает принц, твой дядя.
Он взял ее руку.
— Глупая ты, Набила.
Она глянула на него снизу, тень делала ее глаза еще темней.
— Срок почти наступил, и страх во мне растет.
— Бояться нечего, — сказал он утешительно. — К тому же у тебя будет сын. Разве я тебе не говорил, что сердечко у него бьется, как у мальчика?
— Самир, Самир, — прошептала она. — Ты наговоришь чего угодно, лишь бы меня успокоить.
Он поднес ее руку к губам.
— Я тебя люблю, Набила. Я не хочу другой жены, другой женщины. Если на этот раз не мальчик, значит, родится в следующий.
— Для меня следующего раза не будет, — проговорила она грустно и серьезно. — Твой отец дал слово принцу.
— Мы уедем за границу. Можем поехать жить в Англию. Я там учился, у меня есть там друзья.
— Нет, Самир. Твое место дома. Ты нужен нашему народу. Ты ученый и уже во многом помог людям. Кто мог раньше подумать, что генератор, который ты привез из Англии, чтобы освещать свою операционную, послужит основой электрокомпании, которая дает свет всей нашей стране.
— И делает нашу семью еще богаче, — добавил он. — Умножает богатство, в котором мы не нуждаемся, поскольку и так владеем всем.
— Но ведь у нас только ты способен понять, что богатство должно служить всем, а не только избранным. Нет, Самир, тебе нельзя отсюда уезжать. Ты нужен нашему народу. — Он молчал. — Обещай мне, Самир, — она заглянула ему в глаза. — Если это будет девочка, ты дашь мне умереть. Я не могу помыслить о жизни без тебя.
— Буря, — сказал он. — Должно быть, виновата буря. Нет другого объяснения бредовым мыслям, что у тебя в голове.
Она опустила глаза под его взглядом.
— Нет, дело не в буре, — прошептала она. — Схватки уже начались.
— Ты уверена? — спросил он.
По его расчетам это было недели на три раньше срока.
— Я родила троих детей, — сказала она спокойно. — И я знаю. Первая была около трех часов назад, последняя только что, когда ты отходил посмотреть на погоду.
Мустафа спал, с головой укрывшись от бури тремя одеялами, согретый теплом верблюдов с каждого боку. Ему снился рай, наполненный золотистым светом солнца, и обольстительные гурии, тоже золотистые, с пышными грудями, округлыми животами и ягодицами. Это были красивые сны от гашиша, которого он отведал лишь самую малость, чтобы не впасть в глубокое забытье, остальную же порцию отдал верблюдам, и тем самым не отправил их разгуливать по райским кущам без своего заботливого пригляда. И Мустафа, и животные наслаждались сейчас грезами.
