Леонид Билунов - Три жизни. Роман-хроника
— Или разозлиться! — предупреждал я его.
Шкода пришел в бешенство уже тогда, когда увидел Шарымова без меня.
— Ваш хозяин заболеет? — спросил он ядовито, усаживаясь за столик.
— У меня нет хозяина, я работаю независимо, — спокойно ответил Шарымов.
— И что вы здесь делаете?
— Я представитель господина Билунова.
Пришлось американцу удовольствоваться моим посланником. Они долго сидели за черным английским пивом стаут и кружили вокруг главного, пока Шкода не приступил к делу.
— Господин представитель понимает, что если мы встретились, мы будем договориться!
— Конечно! — тут же согласился Шарымов, и я представил, как он хитро сверкнул глазами. — Но о чем?
Оказалось, тот собирается разом купить всю коллекцию икон и предлагает откупиться за определенную мзду.
— Назовите ваша цена! — потребовал он с угрозой, наклонившись над столиком и почти касаясь Шарымова. Тут-то мой Шарымов и попробовал свой трюк. Он позвал польку, заказал еще два стаута и начал болтать на ломаном польском.
Но со Шкодой этот номер не прошел. То ли тот не забыл еще свой чешский, а поляки с чехами друг друга понимают, то ли он действительно был полиглотом. Он вступил в разговор и на очень хорошем польском языке отправил девушку обратно в бар.
Он ждал ответа.
— Понимаете, — уклончиво начал Шарымов. — Это предложение нам не подходит.
— Персонально? — поинтересовался тот.
— Лично мне ничего не нужно, — продолжал «валять Ваньку» Шарымов. — Я представляю моего доверителя.
— И чего доверитель желает хотеть?
— Мне поручено тоже предложить вам отступные. Назовите вашу цену!
Посылая Шарымова, я думал договориться, возможно, даже уступить американцу одну из икон или пообещать не вмешиваться в продажу других картин, среди которых была пара холстов второстепенных, но замечательных средневековых художников, однако увидел, что мы хотим с ним одного и того же.
— I see we can't find a solution,[39] — сказал Шкода совсем другим тоном, поднявшись во весь свой огромный рост. Дружеские интонации совершенно исчезли из его голоса, а вместо них появились угрожающие. — Think it over![40]
И вышел из паба, даже не сделав попытки из вежливости заплатить за пиво.
Через четыре дня должен был состояться аукцион. Начало было назначено на три часа дня. С двух часов, когда я надел костюм и собирался выйти, со мной стали приключаться странные вещи. Прошло не меньше часа, прежде чем я связал их с сегодняшней продажей икон. И этот час мог оказаться решающим.
Только я собрался повязать на шею шарф, как в дверь номера кто-то постучался. Я не говорю по-английски, но несколько слов знаю.
— Yes! — крикнул я из ванной комнаты. — Come in![41]
Дверь была не заперта.
С той стороны помедлили, возможно, не поняв мой английский, но через минуту дверь робко отворилась. Я вышел в прихожую. В дверном проеме, скромно потупив глаза, стояла девушка лет семнадцати — и, можете мне поверить, я кое-что в этом понимаю, чертовски красивая! Одета она была так, как одеваются лишь в Париже и лишь те женщины, у которых есть не только деньги, но и вкус. Я плохо знаю этих новых дизайнеров (лучше спросить о них у моей дочери), но видел, что тут не пахнет никакой Ниной Риччи, ни даже Версаче или Армани, нужно брать куда круче! По каким-то неуловимым признакам я понял, что это моя соотечественница, хотя это не было очевидно: обычно у наших красавиц всегда что-то не ладится с волосами и с прической, а платья они считают красивыми, только когда они на три размера меньше, чем им нужно.
— Чем могу быть полезен? — спросил я.
— А как вы догадались, что я русская? — спросила она с удивлением. — Разве это так заметно?
— Ну, не совсем, но у меня есть глаз, — ответил я уклончиво. — И опыт.
Она продолжала переминаться у порога. Это была явная застенчивость — тогда мне не пришло в голову, что это может быть просто игра.
— Я могу зайти? — спросила она и, не дожидаясь ответа, сделала несколько шагов по направлению к дивану.
Я с интересом смотрел, как она уселась, положила красивую длинную ногу на круглое колено другой и подняла свои серые удлиненные глаза, обдавшие меня такой нежностью и таким пониманием, которых совершенно невозможно ждать от незнакомки. Согласитесь, что как бы ни был верен своей жене, полон самообладания и хладнокровия мужчина, женская красота не может оставить его равнодушным. Тем не менее я посмотрел на часы: до начала аукциона оставались какие-то полчаса.
— Я видела вас в холле и слышала, что вы говорите по-русски… — начала она.
— И угадали, в каком номере я остановился? — тут же перебил я ее нетерпеливо.
— В баре вы положили ключ на стойку. А я сидела рядом, — обезоруживающе улыбнулась девушка. — Он у меня полчаса лежал перед глазами. А цифры там такие большие и такие выпуклые… Сами запоминаются.
— Послушайте, вы меня за кого принимаете? Чтобы рядом со мной в баре полчаса сидела такая красивая женщина, и я бы даже ее не заметил? Придумайте что-нибудь другое!
Она не то что смутилась, но поняла, что соврала неудачно.
— Дала пятерку багажисту, и он мне сказал… — призналась она, потупив глаза.
— Вот это уже похоже на правду! Ну и чем же я могу вам быть полезен? — повторил я, снова глядя на часы. Этого жеста она не могла не заметить. А значил он только одно: я торопился, и никакие женские чары на свете не могли меня остановить.
— У меня серьезная проблема… — проговорила она. — Я подумала, что вы тоже русский и можете мне хотя бы посоветовать… К кому же мне еще тут обратиться?
«К тому, кто тебя сюда привез, радость моя, — подумал я. — Ты же не сама сюда приехала, такая нарядная…» Но вслух сказал другое:
— Как вас зовут?
— Татьяна, — ответила девушка.
— Вот что, Танечка, — предложил я. — Ты приходи ко мне, детка, послезавтра, тогда и поговорим. А то сегодня я немного спешу. Дела!
— Ой, извините! Конечно, конечно!.. — заторопилась она. — Я же не знала, я вообще…
Она поднялась и быстро пошла к выходу. До начала аукциона оставалось пятнадцать минут.
Проходя мимо моего чемодана, стоявшего на подставке в прихожей, она вдруг вскрикнула и остановилась.
— Что такое? — спросил я.
— Боюсь, что я порвала чулок, — сказала она с виноватым видом. — У вас нет иголки с ниткой?
— Ничего страшного, Таня, — отреагировал я хладнокровно, оттесняя ее к выходу. — Идем-идем, я опаздываю!
Она наклонилась, рассматривая колготки. Спереди по тонкой светло-бежевой поверхности быстрой змейкой расползался отвратительный белый след.
