Джессика Кнолл - Счастливые девочки не умирают
— Я хотела сниматься в этом фильме, а он был против. Он настаивает, чтобы я переехала с ним в Лондон и похерила свои шансы на работу в «Нью-Йорк таймс». — Мама возмущенно сверкнула глазами, и я понизила голос: — С каких пор защищать свои интересы означает принимать всё в штыки?
— На самом деле неважно, что это означает, — ответила мама, тоже понизив голос. — Суть в том, что ты теперь не похожа на ту женщину, в которую влюбился Люк. — Она выпила воды, которую ей принесли, пока я сражалась за мистера Ларсона. — Приди наконец в себя, если не хочешь расстроить помолвку.
Мы нахмурились каждая в своем углу. Шумная непринужденная обстановка ресторана еще больше подчеркивала угрюмое молчание за нашим столиком. В зале показалась тетя Линда. Нам с мамой уже довелось побывать на той претенциозной фабрике торжеств, где состоится свадьба ее дочери. Администратор с гордостью продемонстрировала, как синхронно, в такт пластинкам диджея, мигают и переливаются розово-голубым светом диско-проекторы в «танцевальном зале». Тетя Линда не обошла стороной и меню. Сто долларов за одну только порцию жаркого из креветок и говядины, представляете? Конечно, ради единственной дочери она готова на любые расходы… Курам на смех! Да я бы прыгала от счастья, если бы мой — ну ладно, наш — свадебный банкет обошелся мне — то есть нам — в сопоставимую сумму.
При мыслях обо всем этом меня снова одолела жажда, та самая, о которой говорила психолог, — признак неудовлетворенных базовых биологических потребностей. Тетя Линда вопросительно взглянула на меня, и я кивком пригласила ее обратно за стол, осушив стакан с водой. Кубики льда стукнулись о мои передние зубы, и я скривилась от боли.
Когда я подписала счет, мама предложила мне забрать остатки еды с собой.
— Забери ты, отвезешь папе, — великодушно отказалась я. В этой схватке один на один с мамой я проиграла. — Мне все равно негде хранить еду в номере.
Прощаясь, мама и тетя Линда попросили меня поблагодарить Люка за ужин.
— Конечно, — пообещала я.
— Когда ты возвращаешься на Манхэттен? — поинтересовалась мама. Она всегда говорила «Манхэттен» вместо «Нью-Йорк», желая показать, что она «в теме».
— Завтра после обеда, — ответила я. — Надо еще кое-что доснять.
— Ну, тогда хорошо выспись, дорогая, — посоветовала тетя Линда. — Здоровый сон — лучшая косметика.
Я улыбнулась такой натянутой улыбкой, что, казалось, она вот-вот раскроит мою голову пополам. Кивнув, я пожелала маме спокойной ночи, представляя, как крышка моего черепа отделяется, словно отпиленная верхушка тыквы. Мама и тетя Линда уселись в потасканный «БМВ». В последний раз родители продлевали аренду за автомобиль семь лет назад, взяв новую модель. Я тогда предложила выбрать более консервативную машину и не такую дорогую в обслуживании, но мама подняла меня на смех.
— Я не сяду за руль «Хонды-Сивик», Тифани.
Для мамы успех определяется не карьерой в «Нью-Йорк таймс». В ее понимании быть успешной — значит выйти замуж за кого-нибудь вроде Люка Харрисона, который обеспечит все те блага, которые мама якобы может себе позволить.
Еще более древний «БМВ», чем мамин, по-прежнему стоял на том же месте, что и час назад. Когда мама с тетей Линдой укатили, я рискнула взглянуть на него краем глаза.
Притворившись, будто не замечаю нью-йоркского номерного знака, я прошла мимо. В салоне означилось движение, и задние габаритные фонари прощально вспыхнули. Когда я распахнула дверцу своего джипа, Эндрю уже уехал.
Лет пять назад колледж Брин-Мор принял решение вырубить рощу, отделявшую Место от проезжей части. Пустые пивные банки со следами подростковых ДНК десятилетней давности собрали и сдали на переработку, а на месте пустыря разбили сквер, установили столики для пикников, качели и незатейливый фонтанчик. Я пришла туда воскресным утром, ступая по тонким следам на траве, оставленным колесами инвалидного кресла. За моей спиной работали кинокамеры.
Он поднял на меня глаза — полагаю, теперь ему на всех приходится глядеть снизу вверх.
— Финни.
Я закусила нижнюю губу, стараясь вызывать в памяти все, о чем говорило это имя.
— Вот я и пришла, Дин.
Аарон попросил меня присесть на скамью, чтобы мы с Дином лучше смотрелись в кадре. Только я могла сократить расстояние между нами. Сперва я заартачилась, но передумала, взглянув на Дина: он уставился в землю, и его щеки пошли пятнами от унижения.
Наконец мы оба заняли отведенные нам места, и перед нами, как расстрельная команда, выстроилась съемочная группа с камерами наперевес. И я, и Дин хранили неловкое молчание. Вообще-то этой встречи хотел Дин, это он просил Аарона договориться со мной, — о чем сообщил мне Аарон на исходе первого дня съемок.
— А что ему нужно? — спросила я тогда.
— Он хочет извиниться. Восстановить справедливость, — с энтузиазмом ответил Аарон и поглядел на меня. По всему было видно, что ему по душе эта затея.
Люку я обещала, что не стану говорить о том, что было в ту ночь. Я даже убедила его, что у меня нет ни малейшего желания обсуждать эту тему. Но теперь, когда Дин был готов признать за собой вину, подтвердить то, что они сделали со мной в ту ночь, я поняла, как жестоко обманывала саму себя. Разумеется, мне хотелось об этом поговорить! Склонившись к Дину, я выжидающе вскинула брови. Пусть заговорит первым.
Дин попытался вызвать у меня ностальгию. Он ни капли не поумнел.
— Помнишь, как мы тут зависали? — спросил он, оглядевшись вокруг. Его лицо приняло мечтательное выражение, которое я сочла оскорбительным.
— Помню, как ты зазвал меня к себе домой. И как вы передавали меня из рук в руки, словно переходящее знамя. — Из-за туч выглянуло солнце, и я прищурилась от яркого света. — Помню так, словно это было вчера.
Дин сжал пальцы.
— Мне очень жаль, как все обернулось.
— «Как все обернулось»? Так вот зачем я пришла? Выслушивать двусмысленные извинения и околичности?
Мои глаза превратились в узкие щелочки, в уголках проступили тысячи морщинок, но мне было наплевать.
— Как насчет «извини, что взял тебя силой, когда ты упилась до чертиков»? «Извини, что приставал к тебе в доме Оливии и влепил тебе…»
— Выключите камеру.
Дин с такой легкостью развернул кресло, что у меня от изумления отнялся дар речи.
Оператор вопросительно глянул на Аарона.
— Выключите камеру, — повторил Дин, медленно подъезжая к нему почти вплотную.
Оператор ожидал команды Аарона, но тот застыл как вкопанный и весь побелел. И тут до меня дошло: он просто в шоке от услышанного. Либо Дин обошел молчанием подробности той пьяной вечеринки, либо Аарон вообще первый раз об этом слышит. «Хочет извиниться». «Восстановить справедливость». Теперь всё ясно: Аарон понятия не имел, за что Дин собрался извиняться.
![Фредерик Дар - Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков]](/uploads/posts/books/148319/148319.jpg)
