Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 3 2012)
Впрочем, подробно пересказывать весь этот кинематографический праздник не стоит. На это лучше смотреть, наслаждаясь нескончаемым потоком цитат и аллюзий, выверенным по секундомеру скрещеньем фабульных линий, галлюцинаторными вспышками музыкальных номеров, сменой ракурсов, включением-отключением звука и т. п. Мне же остается лишь попробовать хоть как-то уловить за хвост авторскую интенцию.
Несмотря на заголовки новелл, кажется, что фильм вовсе даже не про «любовь», «дружбу», «уважение» и «сотрудничество» (все четыре понятия тут могут быть употреблены только в кавычках), а про самое больное и важное для создателей — про искусство. Искусство в аду.
В роли Ада выступает летний крымский Симеиз, являющий собой, как и всякий постсоветский общедоступный курорт, смесь раскаленной сковородки с музыкальной шкатулкой; эдакий пыточный агрегат, сквозь валики и шестеренки которого течет в клубах шашлычного дыма потная густая толпа, оглушаемая на каждом шагу истошными воплями: «Любовь, похожая на со-он...», «На крылечке курочка — ко-ко-ко-ко...» и т. д. Бессмысленные люди, не знающие, куда себя деть, и жаждущие какого-то праздника, — и мелкие служители преисподней, без спросу нахлобучивающие им этот праздник на голову.
Но есть тут черти и покрупнее. Это «пионерский отряд им. Саманты Смит» под предводительством «вожатого» Арсения (Дмитрий Богдан) — компания богемных тусовщиков (актер, гламурная журналистка, звукооператор и парочка гомиков неопределенной профессии), превративших свою жизнь в нескончаемый хеппенинг. Друг от друга они уже несколько подустали, выяснять в очередной раз, кто с кем спит и у кого какая ориентация, — занятие довольно унылое, поэтому «пионеры» развлекаются тем, что подхватывают зазевавшихся «лохов», втягивают в атмосферу искусственного, лихорадочного веселья и, доведя до отчаяния, насытившись бурной энергией скандала, — вышвыривают вон. Не со зла. Просто надо же чем-то себя занять.
Именно это отряд Арсения и проделывает с героями двух первых новелл: «Любовь» и «Дружба». В «Любви» они разлучают странную парочку, состоящую из наивной «принцессы» по имени Вера (Вера Строкова) и ее аутичного дружка Киберстранника (Алексей Подольский), которые, познакомившись в Интернете, неосмотрительно отправились вместе в Крым, в пешее эротическое путешествие. В «Дружбе» тусовщики доводят до белого каления глухого «певца» (Алексей Знаменский), предавшего ради новых знакомых сплоченное племя глухонемых.
Когда «пионеры» уводят у Странника Веру, нелепого, толстого, асексуального задрота-очкарика вдруг накрывает волна запоздалой страсти, и он принимается страдать и метаться по пляжу, как взбесившийся слон. А обнаружив подругу на террасе открытого кафе, где резвятся веселые черти с кумачовыми галстуками, орет ей в лицо: «Ты — самый страшный человек на земле!..» На том же месте в тот же час и теми же ровно словами во второй новелле глухой обличает Арсения (краем глаза мы видим при этом, как Вера со Странником скандалят на заднем плане) — красота! Жизнь удалась. День прожит не зря. Можно веселиться и отдыхать дальше.
Но главные черти тут все же не пионеры-клоуны и даже не знаменитый актер (Петр Мамонов), который в третьей новелле («Уважение») таскает за собой по Крымским горам брошенного когда-то недотепу сынулю (Степан Девонин), чтобы, измучив, напугав, всячески унизив и обобрав до нитки, насосаться от него так необходимой для творчества живой крови.
Главные в этом Аду, надо полагать, — хозяева черного «Шапито».
Этот угольного цвета шатер над морем — таинственное, мистическое пространство, примерно как лаборатория в «Пыли». У входа — рекламный щит, на котором нарисована черно-белая магическая спираль. Такие же спирали «танцуют» внутри на столиках... Именно здесь герои во вставных музыкальных номерах трогательно поют о своих невзгодах. Именно сюда послушной вереницей все они тянутся в конце каждой новеллы, чтобы, пережив крах иллюзий и побывав на грани жизни и смерти (в каждой истории после скандала: «Ты самый страшный человек на земле!» — герои попадают в чудовищный шторм), обрести момент истины. Но истина ускользает. Посреди представления вдруг начинается пожар, и шапито красиво сгорает.
Что сей сон значит? Этим вопросом зритель мучается все четыре часа, пока идет фильм, и лишь четвертая новелла — «Сотрудничество» — отчасти приближает его к разгадке.
В ней юный продюсер-сноб (Сергей Попов), мальчик из хорошей семьи, катает по югам двойника Виктора Цоя. Но не за-ради банальной стрижки бабла, а в рамках продвинутой арт-концепции «Эрзац-звезда», призванной утвердить принципиальное право художника быть неоригинальным. Искусство, каким оно предстает в «Шапито-шоу» — и в площадном варианте, и в виде изысканного, маргинального «арта», и в классическом изводе (Мамонов играет вроде как всеми признанного театрального актера — этакое «национальное достояние»), — вещь травматичная, жестокая и отчетливо замешенная на вампиризме. Чем выше художественные притязания, тем сильнее психоз, тем острее проблема: откуда черпать энергию вдохновения? Небеса закрыты. На дворе — постмодернизм. «Парниковый эффект». И вот мальчик-продюсер придумывает, как ему кажется, гениальный выход — надо просто освободить творцов от необходимости что-то творить. Кто сказал, что художник обязан сообщать публике нечто новое? Ни фига! Будем продавать уже проданное, сохраняя при этом элитарный артистический статус и умный вид.
Ничего из этого не выходит. Публика арт-проект игнорирует, а подопечные Продюсера — двойник Цоя по имени Рома-легенда (Сергей Кузьменков) и старичок-оператор с библейской бородой (Сергей Волжин-Ястребов) — перебегают в то самое «Шапито», скупающее души артистов оптом и в розницу. Типа: нет, невозможно пройти по лезвию бритвы, удержаться на грани арт-стрима (гибрид арт-хауса и мейнстрима). Или — или. Или подлинное искусство, или совсем уже «аццкий трэш» — черный цирк-шапито для публики с отрубленными мозгами и «дыркой в душе», нуждающейся лишь в потоке все новых и новых бессмысленных раздражителей.
Беда фильма, однако, в том, что никакого особого «аццкого трэша» (и уж тем более подлинного искусства) на подмостках «Шапито» мы не видим. Так, череда довольно средних, провинциальных эстрадно-цирковых номеров: двойник Мэрилин Монро в компании с медведем в скафандре, двойники Майкла Джексона, вышагивающие «лунной походкой» на фоне туши сердитого Мойдодыра, вопящего: «Ты чернее трубочиста...»; «Битлы», выпадающие из «желтой подводной лодки»... Во всем этом нет ни пронзительной жути полного эстетического распада, каковую в «Пыли» являл собой Петросян, ни спасительного света, который исходил от клоунского оркестрика в финале «8 1/2» Феллини. Так, ни то ни се.
Ощущение, что авторы просто испугались, заглянув в бездну, и не решились договорить свою мысль до конца. Ведь это означало бы подписать приговор своей собственной художественной стратегии «арт-стрима». Вместо этого и предпочли просто сжечь чертово «Шапито» руками обиженного Продюсера.
В результате центральная смысловая конструкция фильма оказывается обесточенной и картина, несмотря на все тщательные сюжетные и композиционные завязки, просто рассыпается на ворох самодостаточных аттракционов. Ну да — жалкие, несчастные людишки, не умеющие толком ни любить, ни дружить, ни уважать, ни сотрудничать, способные только мучить и кушать себе подобных... Ну да — не менее жалкие художники, призванные бессмысленно кривляться в этом аду. Но можно немного прищуриться и сделать вид, что все не так плохо. Ведь смотрите, какое шикарное кино мы из всего этого соорудили! Картина, как утверждает С. Лобан, учит людей добру, так что после нее хочется прижать ближнего к сердцу и перевести старушку через дорогу. А Леша Подольский говорит в интервью, что каждая новелла в фильме кончается хеппи-эндом, ибо если бы мечты и надежды всех этих персонажей сбылись, это была бы настоящая трагедия.
Так что никаких перемен! Не надо!
Грустно...
ДЕТСКОЕ ЧТЕНИЕ С ПАВЛОМ КРЮЧКОВЫМ
Размышляя над тем, какую интонацию мне бы хотелось обнаружить внутри себя для всех этих обзоров и сводок, я решил, что лучше всего держаться информационно-созерцательного тона. С умеренными приступами ностальгии.
Итак, когда я был маленьким, я много болел. В том числе — свинкой.
…Вот написал и подумал, что один известный детский поэт-«неологист» обязательно ухватил бы эту фразу за хвостик и переспросил меня: «А ты уверен, что свинкой, а не кабанчиком?»
