Рохинтон Мистри - Дела семейные
— Ну конечно! — с жаром ответил инспектор. — Какие беды?
— Обычные — болезни, бедность.
— А, эти… Нет-нет, у Панчаята достаточно денег. Не будет ни больных, ни бедных. Единственное, что должно нас тревожить, — это идеи индивидуализма. Отрава. Чистейшая отрава для общины парсов эти идеи.
— Мой дорогой, — вздохнул доктор, — движение человеческой мысли не остановишь.
— Надо постараться, — строго указал инспектор. — Слишком много бед от них. Взять хоть дело Эдуля Мунши. Молодой, здоровый человек задавлен насмерть. Причина? Глупое увлечение идеями «умелых рук». Выполнял бы он свой долг парса, завел бы полдюжины детей, у него не осталось бы времени, чтобы дурака валять с этими инструментами. И был бы сегодня жив.
— Справедливо, — поддержал Джал. Из всего, что молол инспектор, лишь в этих словах содержался здравый смысл.
— И к вашей сестре это тоже относится. Извините, я не хочу бередить свежие раны, Джал, но, если бы она вышла замуж, так и жила бы в мужнином доме, далеко от той балки, которая размозжила ей череп.
— Если бы да кабы… — сказал доктор. — Если мы обречены на вымирание, так ничто нас не спасет.
— Верно, — инспектор не стал спорить, — но это будет утратой для всего мира. Когда исчезает одна культура, в проигрыше все человечество.
— Согласен, — сказал доктор. — Так, может быть, нам зарыть в землю капсулу времени для грядущих поколений? С указанием: вскрыть через тысячу лет. Положить в нее рецепты дхансака, патра-ни маччи, марги-на-фарча, лаган-ну сасиард, других блюд.
Инспектору понравилась мысль, он даже повеселел.
— Может быть, положить «Зенд-Авесту» и «Чхайе Хамай Зардошти» — слова и музыку?
— Обязательно. И несколько старых номеров «Джамшидовой чаши».
— И кассеты с записью радиокомедий Али Марзбана, — добавил Джал. — Куми очень любила их.
— Полную инструкцию и описание выполнения наших ритуалов и церемоний, — предложил инспектор.
— Не забыть присовокупить и экземпляр нашего великого эпоса, — вмешался доктор.
— Какого эпоса?
— «Эк пила ни ладаи».
Инспектор расхохотался, наконец полностью расслабившись.
— С английским переводом! — потребовал он.
Втроем стали пытаться перевести, сошлись на «Битве за курицу» в качестве заголовка. Потом совместно вспоминали стихи, повествующие о женщине, враждовавшей с соседями из-за украденной курицы, о противостоянии, длившемся пятьдесят четыре незабываемых дня. Чеканные строфы изобличали гнусность этого черного дела, после чего следовал подробный перечень угроз и проклятий потерпевшей, перечень страшных болезней, которые карой падут на воров, если съедят они хоть кусочек украденной птицы. Этот каталог больше всего развеселил компанию — поток недугов начиная с тифа, холеры, дифтерита, диареи, пиореи, геморроя и герпеса и кончая свинкой, корью, безумием, малярией и, разумеется, ветрянкой.
Компания с увлечением заполняла придуманную капсулу времени милыми сердцу вещами — древними и современными, серьезными и смешными, сакральными и профаническими, — пока не иссякло воображение.
Инспектор со вздохом налил виски в два опустевших стакана.
— Только подумать, что это мы, парсы, построили этот прекрасный город и привели его к процветанию. А через некоторое время уже не останется парсов, чтобы рассказать об этом.
— Ну что ж, — сказал доктор, — и мы вымираем, и Бомбей умирает. Когда отлетает дух, тело быстро разлагается.
— Прекрасно сказано! — Инспектор украдкой коснулся уголка глаза. — В этом есть резон. Мне легче смотреть на это таким образом.
— А пока что ешь, пей и веселись.
Как раз тут появилась миссис Фиттер звать мужа домой, потому что ужин уже готов.
— Полностью готов или почти готов? — спросил доктор, не допивший виски.
— Полностью готов и почти на столе, — уверила жена, — и если сразу не сесть за стол, рыба остынет, и ты потом весь вечер будешь ворчать. Вы себе не можете представить, до чего придирчив этот мой парс. Это слышать надо, как он выступает со своими требованиями. Можно подумать, что он все еще распоряжается в операционной, этот мой супруг-пенсионер.
— О’кей, Техми, — добродушно отозвался муж, — ты достаточно очернила мою репутацию.
Он допил остаток виски и выбрался из глубокого кресла.
Джалу была приятна шутливая перебранка состарившейся пары, нескрываемая любовь, соединяющая их. Он тоже поднялся на ноги, собираясь уйти вместе с ними.
Миссис Фиттер заспешила вперед, двое мужчин помедлили у открытой двери, за которой уже сгустились сумерки, стояли, глядя на поток машин и людей, на темнеющее небо.
Ночь опускалась на город, но он продолжал неистовствовать, он кипел жизнью, бьющей через край. Джал заметил, с каким удовлетворением смотрит на вечерний город доктор Фиттер, кивая и тихонько улыбаясь, будто сообщая больному добрую весть. Они обменялись рукопожатиями, и доктор заторопился к своему рыбному ужину.
А Джал, дожидаясь возможности перейти улицу, посмотрел на часы — почти половина девятого. Засиделся он в гостях. Зато компания была славная.
Странно, размышлял Джал, как доктор сумел несколькими фразами остановить поток инспекторского пессимизма, ловкой шуточкой сделать комичными его мрачные предвидения. Вот бы и ему научиться смехом отыскивать смысл в мире или, по крайней мере, защищаться от его вечных нападений. Что касается инспектора и его демографов — все это глупости, достаточно посмотреть на семью Рокси и Йезада, на их сыновей, чтобы убедиться в этом. «На моих племянников», — с гордостью подумал Джал.
НЕ БЫЛО ГАЗЕТ, чтобы помочь Йезаду убить время. Он перестал покупать их на другой день после Рождества, когда затревожился в отношении своего будущего. Дети в школе, Йезад в одиночестве сидел за обеденным столом. Вчера отметили дасму-десятый день по Куми, значит, «Бомбейский спорт» уже десять дней закрыт.
— Йезад, что будет с магазином? — спросила Роксана, не в силах сдержать тревогу. — Тебя назначат управляющим?
Он должен сохранять спокойствие ради нее, нельзя дать ей почувствовать, что его мучит неизвестность, что он сомневается, будет ли у него работа вообще.
— Миссис Капур потребуется время, ей надо прийти в себя. Сама подумай — мужа убили в магазине среди бела дня…
— Ты прав, десять дней — еще не срок… Просто, когда Джехангу и Мурад одевались в школу…
— И что?
— Мне показалось, что оба исхудали.
— Рокси, да они у нас всегда были тощими, — хихикнул он, успокаивая жену. — Помнишь нашу игру, когда мы им пересчитывали ребра, — как на пианино играли?
Роксана заулыбалась и пошла на кухню, оставив на столе поильник Наримана, чтобы немного остудить свежезаваренный чай.
Интересно, сколько он сможет поддерживать наружное спокойствие, думал Йезад. Хотя выбора у него нет: если он сорвется, отчаяние сломит всю семью. Он, уже в который раз, напомнил себе, что все в руках Божьих, и вышел на балкон.
Ссутулившись над перилами, он смотрел на улицу внизу. Попугай на третьем этаже дома напротив безостановочно прыгал по клетке, передвигаясь из стороны в сторону, стукаясь о прутья. Йезад вздрогнул. Была бы это его птица, он открыл бы клетку и выпустил попугая на волю.
Чтобы не видеть его, он вернулся в комнату. Поильник стоял на столе. Потрогал, убедился, что чай остыл, и хотел было кликнуть Роксану с кухни, но остановился.
— Чиф, чай пить будете?
— Ум-м-м.
Йезад присел на край дивана и приложил носик к губам Наримана. Из угла рта побежала тоненькая струйка.
— Упс, извините, чиф, это носик с половинкой.
Взял салфетку, лежащую наготове рядом с подушкой, вытер Нариману подбородок. Сильно отросшая грубая щетина цепляла ткань. Цирюльник уж давненько не заходил — нечем платить ему.
— Хорошо хоть у вас медленно растет борода, чиф, а то стали бы похожим на Карла Маркса.
Нариман попытался улыбнуться, Йезад снова поднес поильник к его губам. Он сообразил, под каким углом нужно направлять носик, чтобы чай попадал в рот. И еще сообразил, что впервые за многомесячное пребывание Наримана в доме сидит так близко к нему.
Поильничек маленький, но ушло немало времени, чтобы его опорожнить. Когда чаепитие закончилось, Нариман поднял трясущуюся руку и положил на руку Йезада. Две руки вместе держали поильник, вместе дрожали.
«Это он меня благодарит», — понял Йезад. Взглянул на руку с давно не стриженными ногтями-костяшки пальцев похожи на прибрежную гальку, открытую всем стихиям, кожа почти просвечивает, обнажая плоды работы времени, прожитых лет.
— На здоровье, чиф, — с трудом прошептал Йезад.
Он отнес поильник на кухню. Роксана решила, что муж хочет напомнить ей о чае.
— Так он же пустой, — удивилась она, заглянув в поильник, но в тот же миг поняла, что Йезад сделал. У нее задрожали губы.
