Рохинтон Мистри - Дела семейные
— Он был прекрасным бизнесменом.
— Как любезно в вашей стороны — вы действительно лояльный служащий. Да, чтобы не забыть: вам известно, сколько в чемоданчике денег?
— Нет. И я не уверен, что мистер Капур вел точный подсчет.
— Не вел, — улыбнулась она, — но я вела. Возвращаясь вечером домой, он говорил мне, сколько отложил в чемоданчик. А у нас, у пенджабцев, есть поговорка: можешь хоть сто тысяч раздать на бакшиш, но считать надо каждую рупию.
«А насчет черного нала и сокрытия от налогообложения у вас тоже есть пословица?» — хотелось ему спросить.
— Вчера вечером я пересчитала деньги в чемоданчике. И возникла проблема — там на тридцать пять тысяч меньше, чем должно быть.
Так вот к чему она вела, улыбчивая паучиха пытается запутать его в свою паутину.
— Разве мистер Капур не говорил вам? — вежливо осведомился Йезад.
— Не говорил о чем?
— О Шив Сене. Вы знаете, что они ходят по деловым людям, вымогая так называемые добровольные взносы на…
— Нас они никогда не беспокоили, — резко прервала его миссис Капур.
— На сей раз побеспокоили.
Йезад рассказал о том, как мистер Капур согласился заплатить Шив Сене, чтобы сохранить «Бомбей» в названии магазина.
— На это он взял тридцать пять тысяч из чемоданчика.
— Вот как. А расписку в получении денег они дали?
— На Рождество все недоразумение возникло из — за того, что явились двое других шивсеновцев и сказали, что название необходимо изменить. А первые двое так и не вернулись за деньгами.
— Не вернулись. Куда же девались деньги?
— Так и лежат в моем столе. — Он сделал жест в сторону торгового зала. — Если их не украли во время налета.
Ее глаза сузились.
— Мистер Ченой, в тот день ничего не украли, Хусайн своим криком спугнул воров. Между прочим, я так и не нашла дубликат ключа от вашего стола. Посмотрим?
Он нащупал ключи в кармане, и они вместе вышли из офиса. У него дрожали руки, когда он отпирал стол. Медленно выдвинул ящик, думая об отце, о часах на кухне, о чести и добром имени…
Конверт ей он вручил без всяких эмоций. Она заглянула в ящик, проверяя, что еще там есть.
— Лучше пересчитайте деньги, миссис Капур. Как вы сами сказали, считать надо каждую рупию.
— И все же я не понимаю, — теперь ее тон был откровенно подозрительным, враждебность неприкрытой, — не понимаю, почему эти деньги находились в вашем столе?
— Мистер Капур хотел, чтобы деньги передал я. Он сказал, что его тошнит от разговоров с вымогателями.
— Все это весьма странно. Зачем Викраму понадобилось платить, почему просто не изменить название магазина? Новая вывеска обошлась бы куда дешевле, чем тридцать пять тысяч.
— Мистер Капур не все оценивал в деньгах. — Йезад старался говорить ровным тоном. — Как вы знаете, это название, слово «Бомбей», очень много значило для него.
Она покачала головой:
— Мой Викрам не был так сентиментален. Но, как бы там ни было, вам лучше взять личные вещи из стола, чтобы не пришлось еще раз приходить сюда.
Как плохо она знала своего мужа, думал Йезад, выдвигая один за другим ящики стола, осматривая их содержимое. Личных вещей было немного. Несколько журналов, благодарственные письма от клиентов, праздничные поздравления от деловых партнеров, накопившиеся за несколько лет.
Миссис Капур стояла рядом, наблюдая, следя за каждым предметом, который перекочевывал в его кейс, наклоняясь то в одну сторону, то в другую, чтобы ничего не упустить.
Йезад не спешил, притворяясь, будто внимательно просматривает папки и не замечает, что за ним следят. Но ум его был занят воспоминаниями детских лет, непрошеными воспоминаниями о слуге, которого заподозрили в воровстве… Генри было лет пятнадцать, он был года на четыре старше Йезада, и прогоняли его из — за какой-то мелочи. Отец Генри, сгорая со стыда, пришел забирать сына. Сундучок Генри, ржавый и помятый, стоял у двери рядом с его тощеньким скатанным матрасом. Но прежде, чем они с отцом покинули дом, их заставили открыть сундучок, развернуть потрепанный и залатанный матрас на обозрение хозяевам, показать, что ничего с собой не уносят. А отец Генри смотрел на это несчастными глазами…
Йезаду подумалось: не смотрит ли сейчас его отец на унижение сына? Он закончил разбор ящиков, задвинул их и отдал ключ.
— Благодарю вас, мистер Ченой. И от имени Викрама тоже. А теперь — может быть, вы хотели что-нибудь взять на память? Какую-нибудь мелочь на память о Викраме?
Может быть, ей хочется извиниться за свою подозрительность… Он хотел было отказаться от любезного предложения, как вдруг вспомнил…
— Вы знаете, мистер Капур сделал мне подарок на Рождество. Я забыл его в магазине из-за скандала с Шив Сеной. Три фотографии Хьюз-роуд-он их, должно быть, в свой стол спрятал для меня.
— Я знаю, где они, мистер Ченой, но это очень дорогие снимки.
Он посмотрел ей в глаза.
— Мистер Капур подарил их мне, — повторил он, изо всех сил стараясь говорить спокойно. — Утром. На Рождество.
— Не думаю, что это возможно. Это снимки из коллекции Викрама — такое у него было хобби, в числе прочих. Но мне придется продать коллекцию, я овдовела и теперь вынуждена экономить. Может быть, что — нибудь другое? Хотите взять Санта-Клауса? Или футбольный мяч?
— Спасибо, нет.
— Вы уверены? О’кей, всего хорошего.
Йезад выходил из магазина в состоянии странной опустошенности. Нащупал в кармане ключи от входной двери — она забыла забрать их. Он оглянулся, затворяя за собой дверь. Нет, не забыла, заменила оба замка.
Шагая по кромке тротуара, он снова нащупал ключи, вынул их из кармана и уронил в сточную канаву. Пятнадцать лет. Он слышал, как они звякнули.
Мусорщик, неподалеку копавшийся в своем мешке, заметил ключи и бросился доставать их. Выудил из грязи и спрятал в мешок с металлическим хламом.
Проходя мимо книжного, Йезад услышал свое имя, но притворился, будто не слышит, и прибавил шагу. Он шел, не останавливаясь, до самого храма огня.
ЙЕЗАД РЫЛСЯ в старой сумке со сломанной молнией, куда Роксана складывала важные документы: квитанции, медицинские справки, отчеты об успеваемости детей. Он отыскал свое свидетельство об окончании школы, диплом бакалавра, диплом школы торговли и менеджмента и свое резюме пятнадцатилетней давности.
Разложил бумаги на обеденном столе. Подновил резюме и переписал от руки. Роксана залюбовалась его почерком.
— Просто жемчужина к жемчужине! С таким почерком ничего перепечатывать не надо!
Он улыбнулся.
— Ты легко найдешь себе новую работу. Получше старой. — Она поцеловала его в макушку и ушла.
Йезад закончил резюме, собрал в папку благодарственные письма от клиентов, которые принес из «Бомбейского спорта», и понес снимать фотокопии.
На протяжении трех дней он обходил все магазины, торгующие спортивным инвентарем. Менеджеры и владельцы слышали о трагедии на его прежней работе, сочувственно брали документы и обещали дать знать, если откроется вакансия. Однако Йезад не мог не отметить некоторую неловкость в их поведении. Они даже руку ему пожимали с осторожностью, будто предпочли бы не иметь контакта с человеком, столь тесно связанным с убийством.
На четвертый день Йезад вышел из дому в обычное время и зашагал в храм огня. Сезонный проездной истек. Он два часа молился в храме, потом пошел домой. Было около часа, когда он открыл дверь.
— Иездаа? Уже вернулся?
— Я уже все спортивные магазины обошел.
— А в другие не заглянешь?
— Что ты хочешь сказать? Что я лодырь, потому что сегодня рано вернулся домой?
— Я только хотела узнать о твоих планах.
— Не надо ничего узнавать. Всем, с кем я разговаривал, требуется время, чтобы мне что-то предложить. Бог решит, когда наступит моя очередь.
Роксана оставила его в покое, но во второй половине дня спросила, может ли она отлучиться, раз он дома.
— Джал попросил меня разобрать вещи Куми — ее одежду, обувь, мелочи всякие. Он решил отдать их в дом престарелых и в приют для вдов.
— Обязательно сходи. И чем скорее, тем лучше. Бедным пригодится.
Перед уходом она подала отцу утку, хотя он не просил. Но помочился скудно — всего несколько капель.
— И все, папа? Попробуй еще, чтобы потом спокойно дождаться моего возвращения.
Нариман со стоном попробовал еще раз. Опять несколько капель. Роксана вылила утку в туалет, вымыла ее. Йезаду она сказала, что папа неплохо чувствует себя, похоже, у него спокойный день сегодня.
Йезад немного посидел в большой комнате. Он смотрел на трясущиеся руки Наримана, на неспокойные глаза, закрытые веками. Но печальней всего казалось Йезаду молчание Наримана, почти не нарушаемое им в последние недели.
Вышел на балкон. Опершись о перила, смотрел перед собой и вспоминал, какое детское чувство обиды вызывал у него Нариман, когда его привезли к ним четыре месяца назад. А ведь до этого ему нравилось общаться с Нариманом, он наслаждался его остроумием и остротой его интеллекта, его умением выразить мысль — в нескольких ли словах или в потоке убедительных аргументов. И осталась от всего этого еле сочащаяся, едва приметная струйка. Как вентилятор с переключателем на несколько скоростей, который стоит у них в маленькой комнате, еле вращая лопастями… Само по себе и это может радовать — могло бы, если бы не напоминало о приближении остановки. Конца всем движениям, всем словам…
