Наталия Терентьева - Чистая речка
– А разве так можно? – спросила я.
– Как? А ты знаешь, как можно? – усмехнулся Виктор Сергеевич.
– Нет, я не знаю. Но мне кажется, я чувствую, что о таком спрашивать и загадывать нельзя.
– Ты ошибаешься, милая девочка, – сказал Виктор Сергеевич и взял меня под руку. – Я спрашивал о важном. И спрашивал искренне. Разве это плохо? Пойдем. Что-то ты бледная. Ты ела?
Я вспомнила про булку, которую купила перед тем, как встретить Машу и ее маму. Я ее пару раз откусила, и она у меня так и лежала в сумке.
– Да, – ответила я и достала булку. – Ничего, если я здесь, прямо в монастыре начну есть, или лучше сначала выйти?
– Лучше… – Виктор Сергеевич начал говорить и остановился. – Ну, ты даешь. Я понял. Лучше, Брусникина, нормально поесть, здесь есть монастырская столовая, в которой можно выпить чудесный чай, ты такого, наверно, никогда не пила. И поесть хлеба. Пошли.
В большой полутемной столовой было, кроме нас, еще несколько посетителей монастыря, и ходили монахини с серьезными озабоченными лицами. Среди них была и та, которая спросила меня, брат ли мне Виктор Сергеевич. Я подумала, не рассказать ли ему об этом, но не стала, мне было неловко. Тем более монахиня все поглядывала на нас, зорко и, мне показалось, с явным неодобрением. Может быть, у нее была какая-то подобная история, – подумала я. И потом она ушла в монастырь.
От этой мысли аппетит у меня как-то резко прошел, и я спросила Виктора Сергеевича, который с удовольствием отхлебывал ароматный горячий чай из стакана в резном подстаканнике:
– Виктор Сергеевич, почему вам мама присылает еду? Вы сами не можете покупать и готовить?
Он поперхнулся, поставил подстаканник, вытер подбородок салфеткой.
– Прости, от неожиданности. Брусникина, ты… – Он внимательно посмотрел на меня. – А что? Не подходит тебе такое, да?
Я пожала плечами.
– Я о себе не думала, когда спрашивала. Я думала, почему вы… как маленький.
– Потому что… Вот спросила, а! – улыбнулся Виктор Сергеевич, и я подумала, что у него милая и простая улыбка, когда он не кричит на нас и когда специально не говорит смешные вещи, мне, например, чтобы выглядеть оригинальным и остроумным. – Потому что… Мама меня любит. И она привыкла о ком-то заботиться. Я теперь живу один, купил квартиру… в кредит. Слушай, какие рациональные разговоры! У меня совсем не такое настроение.
– Да я не про кредит спрашивала, а про вашу маму.
– Хорошо. Маме нужно о ком-то заботиться. Так тебе подходит?
– Мне все равно, – искренне сказала я. – Как это может подходить или не подходить мне? У меня мамы нет.
– Я знаю, Брусникина, прости.
Виктор Сергеевич положил руку мне на ладонь, и тут, как нарочно, уже в третий раз из внутреннего помещения вышла та монахиня. Увидев его жест, она поджала губы, сощурилась и с твердой, как будто каменной спиной проследовала мимо меня. Я ощутила, словно что-то тяжелое и горькое, безвыходное, не имеющее ни цвета, ни запаха, ни названия, опутало меня и проникло в душу.
Виктор Сергеевич понял это совсем не так.
– Ну что ты, Руся… Прости меня.
Я отмахнулась:
– Нет, вы тут ни при чем. Это… Я выйду на улицу, хорошо?
– Ты ничего не съела и не выпила!
– Я не хочу больше.
Я вышла за ворота монастыря и там подождала Виктора Сергеевича, который тут же показался вслед за мной, неся в руках какой-то кулек.
– Вот, кстати, маме купил. Монастырского хлеба и вина. Жалко, тебе еще нельзя.
– Нельзя, – подтвердила я. – Иначе я быстро сопьюсь и никому не буду интересна, себе в первую очередь.
Виктор Сергеевич с интересом смотрел на меня.
– Ты хочешь сказать, что никто тебя этому не учил, ты вот сама такая?
– Какая? – не поняла я.
– Вот такая, какая ты есть.
– Не знаю, – искренне ответила я. Я ведь, правда, не знаю, какая я. – Это плохо, что я так говорю?
Он опять взял меня за руку.
– Удивительное дело, – сказал он. – На душе так хорошо. Хотя нарушаю сейчас все человеческие законы. Или все-таки нет?
Я подумала, что он это спрашивает у меня.
– Мне не с кем об этом поговорить, – ответила я.
– А сама ты как думаешь?
– Пока не знаю, – честно ответила я.
– Вот и я – не знаю. И как-то, знаешь, нет желания с кем-то говорить, даже с собственной матерью, потому что… Ехал сюда, думал – пойму, прав ли я. Вроде на душе тошно не стало. Уже хорошо. Значит, прав. Да, Господи? – он поднял голову к небу.
Мне не показалось, что Виктор Сергеевич вот прямо у Бога это спрашивал. Неужели он так сильно верит? И думает, что ему кто-то ответит? А у кого тогда?
– Мне вчера понравился один человек, – сказала я. Я подумала, что сейчас самый лучший момент об этом сказать.
– И этот человек – не я, – уточнил Виктор Сергеевич.
– Нет. Совсем другой.
– И не Паша Веселухин, потому что вчера он безобразничал, а тебе это вряд ли понравилось.
– Нет, не Паша.
– А где он сейчас, этот человек? – легко спросил Виктор Сергеевич.
– Уехал.
– Надолго?
– Думаю, да.
– Вот и хорошо! – засмеялся Виктор Сергеевич, слегка обнял меня и тут же отпустил. – Молодец тот человек. И ты молодец, что сказала. А… общаться с ним ты собираешься?
– Нет, – я, не задумываясь, сказала это и тут же подумала: а вдруг он сейчас возьмет с меня слово? Ведь он говорил, что я еще много обещаний должна ему дать… – Скорей всего, нет.
– Хорошо, – кивнул он, думая как будто о чем-то совсем другом. – Знаешь, Брусникина, все-таки жизнь – удивительная, правда? И душа наша – такая удивительная субстанция. Вот отчего я сейчас радуюсь – не знаю. Идешь ты рядом, такая… непонятная мне, чудесная девочка… маленькая, совершенно глупая и умная одновременно… И я понимаю, что… – он погладил меня по голове. – Почему ты не поела ничего? Из-за той монахини?
– Вы видели ее? – удивилась я.
– Видел, взгляд ее видел. Мы еще с тобой много таких взглядов увидим. И что дальше делать, вообще непонятно. Да?
Я кивнула, чтобы не спорить, хотя не очень понимала, о чем он говорит. Мне ясно, что делать. Мне нужно хорошо сдать экзамены, потом попытаться с этими оценками попасть в педагогическое училище, но как это сделать, я не понимаю, ведь общежитие нам дают только в нашем городе, всегда, одинаково, всем. А училище – в другом городе. Я вот о чем думаю, а не о том, как на меня будут смотреть. Да, мне не хочется, чтобы обо мне плохо думали… Мне это важно. Но самое главное – не пропа́сть. То, что ждет меня впереди, очень пугает, гораздо больше того, что обо мне скажут. Виктору Сергеевичу этого не понять. У него есть хорошая работа, квартира, даже машина – это большое удобство, особенно когда живешь в сельской местности, как мы; у него есть возможность выбирать между девушками – себя я не причисляю к ним. А я хочу вырваться из того, куда меня забросила жизнь. Для этого мне нужно очень много сил.
