Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2012)
В молодости Каурисмяки был злым анархистом и не препятствовал своим героям мстить циничному социуму, отбирающему критически необходимое любому человеку для жизни. Ограбленный безработный шахтер в фильме «Ариэль» без тени сомнения шел грабить банк. Несправедливо уволенная кассирша в картине «Тени в раю», не задумываясь, прибирала к рукам железную коробку с деньгами. А оскорбленная «Девушка со спичечной фабрики» из одноименного фильма бестрепетно сплавляла на тот свет не только бросившего ее любовника, но и вообще всех, кто под руку попадется. Однако с годами, повзрослев, помудрев, Каурисмяки стал уповать больше не на месть, а на пролетарскую солидарность. Его лучший фильм зрелого периода «Человек без прошлого» (2002) — восхитительная утопия, история простого работяги, который, уехав из дома на заработки, получил по башке, забыл все, что с ним было раньше, и умудрился начать новую, правильную, счастливую жизнь, прямо на городской свалке обретя все, что для этого нужно, — любимую женщину, призвание, друзей, персональный вагончик и даже старомодный музыкальный автомат…
Понятно, что идеальные герои Каурисмяки пребывают в непримиримом, антагонистическом противоречии с основным трендом современной цивилизации. Но до поры до времени режиссеру все-таки удавалось сочинять истории о победе подлинной человечности над социальной шизофренией, оставаясь в рамках какого-никакого, но реализма. Для настоящего счастья настоящих людей еще находилось место, пусть и на задворках, в каких-то неприметных складках действительности. Чета безработных умудрялась с помощью друзей открыть небольшое кафе в фильме «Вдаль проплывают облака» (1996). Одинокий охранник супермаркета, подставленный циничной красоткой, отсидев в тюрьме, все-таки замечал скромную продавщицу сосисок на пустыре («Огни городских окраин», 2006). Однако проклятый постмодернистский социум — цивилизация перемещенных лиц, одноразовых изделий и потребительского безумия все эти годы неумолимо расползалась, уничтожая все ниши, где еще хоть как-то могла сохраниться благородная бедность. Почва для «идеальной человечности» постепенно сжималась, сжималась, и вот, наконец, ее не стало совсем. Так что Каурисмяки пришлось переместить любимых героев в полностью придуманный мир.
Это и произошло в фильме «Гавр».
Сам автор, я думаю, не был вполне готов к такому повороту событий. Не исключаю, что он хотел снять «Гавр» как нормальную социальную драму о солидарности маргиналов, на сей раз — с различным цветом кожи. Он даже использовал в фильме документальные кадры сноса лагеря незаконных иммигрантов в Кале. Но по ходу съемок нынешняя реальность оказывалась все время до такой степени несовместимой с внутренними задачами автора, что Каурисмяки неумолимо сносило в ностальгический, синефильский пастиш — пространство, целиком сотканное из кинематографических грез.
Место действия фильма — Le Havre — гавань, убежище.
Герой, Марсель Маркс (Андре Вилмс), перекочевал сюда из старого фильма Каурисмяки «Жизнь богемы» (1992), снятого в свою очередь по мотивам оперы Пуччини и романа Анри Мюрже. В том фильме он был литератором, здесь — чистильщиком обуви, и радикальная смена способа заработка объясняется не столько разочарованием Марселя в литературе, сколько очарованием режиссера новой профессий. Тут все прекрасно — видавший виды ящик на ремне, складной стул, щетки, чистая тряпочка, баночка с ваксой… Каурисмяки долго и с удовольствием снимает, как Марсель и его китайский коллега Чан (на самом деле — вьетнамец без имени) жадно сканируют обувь в толпе, выискивая среди кроссовок и кед кожаные штиблеты, достойные чистки. Клиенты — сплошной эксклюзив: монахи, бизнесмены, курьеры мафии. Одного такого — с дипломатом, прикованным наручниками к запястью, — пристреливают еще до начальных титров картины. «Слава богу, он успел расплатиться!»
Словом, герой имеет прекрасную профессию, делающую его полностью свободным от государства и корпораций. Он вольно бродит по городу со своим ящиком, а после работы возвращается в крошечный дом с палисадником, где его ждет идеальная жена Арлетти (псевдоним французской актрисы 30 — 40-х годов — звезды фильмов Марселя Карне), которую играет постаревшая Кати Оутинен — блондинка со скошенным подбородком, исполняющая роль вечной Женственности в кинематографической вселенной Каурисмяки. Арлетти — иностранка (Оутинен говорит по-французски с заметным акцентом) и потому относится к мужу-клошару с повышенным «романтизмом» — преданно гладит брюки, чистит ботинки и каждый вечер выдает несколько евро на аперитив с друзьями в кабачке напротив дома, пока она будет готовить ужин. Кабачок с потрепанной жизнью публикой и неизменной музыкальной машиной держит прекрасная Клер (Элина Сало, 75-летняя актриса, снявшаяся в полудюжине фильмов Каурисмяки). Бакалейную лавку наискосок — Иветта (Эвелин Диди — незабвенная Мими из «Жизни богемы» с потускневшей золотой гривой и по-прежнему прекрасным, доверчивым взглядом голубых глаз на широком крестьянском лице). При этом имя Мими Каурисмяки дарит седовласой подруге старого рокера Литтла Боба (Роберто Пиацца), который смертельно тоскует в разлуке с возлюбленной, поссорившись с ней из-за пустяков. У Марселя есть также собака — Лайка, достойное продолжение вереницы чудесных кинематографических псов из фильмов Каурисмяки. Одним словом, у героя изначально есть все, что нужно человеку для настоящей жизни. Трагедия в том, что этот маргинальный рай обречен, и символом этой обреченности служит в фильме смертельная болезнь Арлетти.
Если следовать правде жизни, герой в такой ситуации должен был бы немедленно провалиться в адскую бездну депрессии. Но Каурисмяки предпочитает а) скрыть от него страшное обстоятельство (Арлетти, попав в больницу, умоляет врача ничего не говорить мужу) и б) отвлечь от надвигающегося кошмара, использовав проверенный старый рецепт: когда тебе плохо, помоги тому, кому еще хуже. Собственно, для этого режиссер и выводит на сцену негритянского подростка Идрису, сбежавшего из контейнера с незаконными иммигрантами.
История Идрисы рассказана в фильме с достоверностью тюзовского утренника про Красную Шапочку. Мальчик — прекрасен во всех отношениях: глазастый, улыбчивый, послушный, из хорошей семьи. Когда открывают контейнер, где все это многочисленное семейство провело три недели, мы вместо изможденных людей, валяющихся на полу среди трупов и экскрементов, видим интеллигентное общество, чинно сидящее вдоль стен, будто у себя в гостиной. В одном из интервью Каурисмяки говорит, что примерно представлял, как такая картинка должна была выглядеть в реале. Но он просто не мог ее снять. Рука не поднялась. Ему не нужен был этот освенцим. Он намеренно выстраивал сказочный мир, параллельный реальности, где мальчик, прибывший в контейнере из Габона, прекрасно выглядит, говорит по-французски, находит чужого дяденьку, чтобы вернуть ему деньги, оставленные в пакете с едой, моет посуду, шустрит по хозяйству и даже норовит выйти на работу вместо патрона, когда тот отправляется на поиски его родственников. Такому ребенку грех не помочь. И к спасению Идрисы немедленно подключается вся компания седых анархистов и рокеров. Иветта кормит его, Клер заговаривает зубы полиции, а маленький, гордый рокер Литтл Боб, помирившись с подругой, дает благотворительный концерт в его пользу. Полицейский инспектор Моне (Жан-Пьер Дюрассен) в черном плаще и шляпе, явно забредший сюда из фильмов-нуар, открыто саботирует поиски мальчика, а в конце просто-напросто спасает его от служебного рвения более амбициозного молодого коллеги, усевшись на крышку люка, ведущего в трюм рыбацкой лодки, где прячется негритенок.
Во всей этой истории, где полтора злодея на дюжину благороднейших, прекрасных людей, напряжения и саспенса — ноль. От реальных проблем иммиграции Каурисмяки открещивается, просто продекларировав, что все люди — братья. Добиваясь свидания с дедушкой Идрисы в тюрьме, Марсель объявляет начальнику, что он дедушкин брат-альбинос; и начальник делает вид, что он верит. Каурисмяки не скрывает, что вся эта история — не более чем «залепуха», утешительная заплатка, призванная скрыть чудовищную прореху на мироздании. Сказочный сюжет, увенчанный двойным хеппи-эндом (Идрису благополучно переправляют через Ла-Манш к маме в Лондон, а Арлетти чудесным образом излечивается от рака), прикрывает иной — трагически безысходный, суть которого в том, что пронзительное переживание воплощенной в любом человеке полноты человечности возможно отныне лишь в пространстве синематеки.
И дело здесь вовсе не в крахе смешных левацких иллюзий по поводу пролетариата, исчезающего в Европе как класс. Дело в отслаивании, отшелушивании от реальности великого гуманистического мифа, на котором взошла цивилизация нового времени, — мифа о том, что все люди рождаются равными и свободными. Собственно, это правда, если добавить: «в потенциале». А по сути, человек от природы — зверушка с неврозом. И «свобода, равенство, братство» — не врожденные ценности, с которыми он является в мир, но плод изощреннейшей культуры, результат трагической европейской истории с ее прозрениями, взлетами духа, реками крови и столетиями непримиримых классовых битв. Сейчас эта культура вместе со всеми прочими человеческими культурами, мифами и предрассудками ссыпается в жерло единой планетарной цивилизации. И что мы получим на выходе из этой глобальной «бетономешалки» — какие мифы, образы, какие метафизические основания для высвобождения в человеке Настоящего «я», — одному Богу известно. Так что даже ангелы смотрят сегодня на всю эту мешанину в растерянности.
