Наталия Вико - Шизофрения
— Таким образом, — он повернулся к Александре, сидевшей на заднем сиденье микроавтобуса, — Египет не только родина монашества, но и колыбель Иисуса Христа. олыбель т не только родина монашества, но и имеет самое прямое отношение к появлению христианства. В прямом и переносном смысле.
— А откуда, по-твоему, пришла к нему тайная мудрость? – спросил, заметив вопрос в ее глазах.
Ответ лежал на поверхности. Достаточно было протянуть здоровую руку.
— Конечно, из Египта, — без колебаний ответила она, лишь на мгновение отведя взгляд, но Сашечка заметил и потому счел необходимым подвести доказательную базу.
— Вспомни Евангелие от Матфея. Что там написано по этому поводу?
Александра сначала хотела сделать вид, что вспоминает, но потом решила не напрягаться, потому что не знала, а Сашуля все равно сам скажет.
— «…Да сбудется реченное Господом через пророка, который говорит: из Египта воззвал Я Сына Моего», — не заставив себя долго ждать, изрек тот голосом опытного проповедника.
Она немедленно изобразила восхищение на лице, чтобы сделать рассказчику приятное.
— На бесплодной почве не бывает всходов, в мозгу, не обогащенном семенами знаний, не расцветают мудрые мысли, — продолжил вещать тот.
— Это, конечно, тоже из Евангелия? — с наивным восторгом в голосе спросила она.
— Нет, это я сам, — довольным голосом ответил Онуфриенко, увеличивая скорость вращения нефритовых шариков в ладони. — Священное Писание ведь не дает ответ на вопрос, что Иисус Христос делал с восемнадцати до тридцати лет.
— И что же он делал с восемнадцати до тридцати? — немедленно поинтересовалась Александра.
Шарики в руке Онуфриенко застыли.
— Ясно, что Иисус был избранным, но стал посвященным, а потом Мессией, — уклонился он от прямого ответа. — И кстати, миропомазала его женщина, о чем предпочитают умалчивать.
— Мария из Вифании. Магдалина, — торопливо добавила Марина.
— Давайте назовем ее просто Мария . Мария Великая, — с улыбкой сказал Онуфриенко. Впрочем… — он убрал шарики в карман, покопался в рюкзаке, достал термос, глянув вперед на дорогу, удостоверился, что водитель не собирается тормозить, аккуратно налил чай в крышечку, предложил Александре и Марине, а когда те отказались, сам со словами «Напиток богов!» отпил глоток, а затем продолжил:
— Впрочем, посвященным был не он один.
— А кто еще? — поинтересовалась Александра.
— Ну, как кто? Рама, Кришна, Гермес, Моисей, Орфей… — начал перечислять Сашечка, но неожиданно прервался и неспешно поднес крышечку с чаем ко рту, видимо раздумывая, не следует ли и себя тоже назвать в числе посвященных.
— Еще Пифагор и Платон, — не вовремя вступила в разговор Марина.
Онуфриенко покашлял, бросив на подсказчицу неодобрительный взгляд, и продолжил:
— Да вспомни того же Иоанна Крестителя, — снова обратился он к Александре. — Вдумайся, ведь Иоанн крестил Иисуса в водах Иордана. И не его первого.
— Но Мессией и Спасителем стал Иисус! — не унималась Марина. — Но ты совершенно верно отметил, что церемонию миропомазания проводила женщина, — важно добавила она.
— Ага, — кивнул Онуфриенко, похоже, немного раздражаясь. — Иисус принес удивительные по красоте идеи! И здесь, значится, важно, что Мессия обращался не к избранному народу, а к каждому отдельному человеку. Напрямую соединял каждого с Богом. Именно поэтому «царствие небесное в вас самих», — он отпил еще чая, не сводя глаз с Марины, что заставило ее промолчать. — Ведь если вдуматься, Иисус творил чудеса, исцелял больных, воскрешал мертвых и сам воскрес из мертвых для того, чтобы люди поверили, что он — Божий Сын, а все люди — его братья и сестры, и едины с Отцом так же, как сам Иисус един с Богом. Вот так-то… А потом вокруг его идей столько всего наплели! — сказав это, Сашечка даже поморщился.
— Но правда всегда одна! — услышала Александра голос вдруг проснувшегося Пал Палыча, который повернулся на сиденье и сел так, чтобы всех видеть.
— «Это сказал фараон», — немедленно продолжила она, вспомнив слова из известной песни.
— «Он был очень умен, — весело подхватил Пал Палыч. — И за это его называли…»
— Ахен-Атон, — с улыбкой сымпровизировала она.
— Во-от, уже начинает понимать! — воскликнул Онуфриенко, и все засмеялись, в том числе, за компанию и охранники, и водитель-араб, маявшийся от однообразной дороги, на которой некому даже посигналить, а потанцевать за рулем, как принято на Востоке, он пока не решался. — Но в христианстве таилась мина замедленного действия… — многозначительно продолжил Онуфриенко. Ее туда подложили иудеи, вероятно, позаимствовав замысел у царя Ахен-Атона, — сказав это, он подмигнул Александре, поднес крышку термоса к губам, снова отхлебнул чай, выдерживая театральную паузу перед тем важным, что должно быть сказано дальше.
Однако Марина опять не поняла драматургии сцены и неуклюже разрушила замысел режиссера, сообщив, что именно поэтому Эхнатона оценивают по-разному: кто-то считает еретиком, а кто-то реформатором, и хотя тот отверг древний пантеон богов, включая любимых народом Осириса с Исидой, люди втихаря продолжал молиться на старые, так сказать, «образа»…
Пал Палыч, заметив, что Онуфриенко поморщился, пересел к Марине и положил ей руку на плечо.
— Так вот, значится, — снова заговорил Сашечка. — Этой миной было е-ди-но-бо-жие, — произнес он по слогам слово, ради которого собственно и делал паузу. — А признание единого Бога породило жестокую борьбу иудеев и христиан с многобожием древних этнических культов. Вот тогда то и появилось слово «поганые» у католиков, в православии к слову «язычники» был прилеплен новый смысл, а мусульмане ввели в обиход ярлык «неверные».
— А кто такие, по-твоему, язычники? — спросила Александра.
— «Слух обо мне пройдет по всей Руси великой и назовет меня всяк сущий в ней… язык…» — вместо ответа Сашечка процитировал Пушкина. — Александр Сергеевич слова употреблял удивительно точно, чувствовал тончайшие оттенки смысла. Язык — означает «народ».
— Кстати, — Пал Палыч улыбнулся, — я этот пример часто привожу-князь Голицин, вступая в руководство Святейшим Синодом, обещал управлять им «по-язычески добросовестно». Заметьте, не по-христиански, а по-язычески! С чего бы это вдруг?
— Так что язычество — вовсе не ересь, — продолжил Онуфриенко, — а традиционная народная вера, в которой каждому явлению природы соответствовал свой бог. Но главное в традиционной народной вере — единство человека с Матушкой-Природой, которая для язычника есть не что иное, как тело бога, и от бога не отделена. Потому-то язычество сейчас активно возрождается. Хотя, по сути, оно никуда и не уходило, — немного помолчав, продолжил он. — Просто спряталось в душах людей. Я бы сказал так: борьба монотеизма с язычеством — это борьба нескольких веток против дерева. Да вот, кстати, и то же движение «зеленых» — инстинктивное возрождение уважительного языческого отношения к природе.
— Я так считаю, — задумчиво сказал Пал Палыч, — что самое неприятное свойство средиземноморского монотеизма — это нетерпимость, которая породила такие понятия как «грех», «ересь», «страх», «кара», «покаяние», «искупление» и множество других, превративших земную жизнь людей в постоянное преодоление себя самих. В единобожии — страдание и терпение — единственный путь к высшему блаженству и духовному самосовершенствованию. Но человечество нисколько не стало лучше из-за религиозных страданий, которые само себе причинило, — усмехнулся он. — Не стало ни счастливее, ни совершеннее. А новые религии средиземноморской цивилизации, объединившись с государством, преотличнейшим образом приспособились для обслуживания интересов знати и богачей и умиротворения неимущих.
— Ну да, — улыбнулся Онуфриенко, — «Бог терпел и нам велел». И перспектива прекрасная: для терпеливых — райские кущи, куда богатым путь, конечно, заказан.
— Вот они богатые «бедолаги» во все века и отрываются по полной программе земных радостей и удовольствий, а в душе подсмеиваются над неудачниками, которые их обслуживают, — сказал Пал Палыч. — Некоторые даже сочувствуют.
— А ты никак завидуешь, Палыч? — весело поддразнил его Онуфриенко.
— Что ты, окстись, Саша! — Пал Палыч изобразил негодование на лице. — Зависть — смертный грех! — залился он смехом. — Хотя, признаюсь как на духу, от личного «джета», яхты и замка с видом на море по наследству или по каким другим основаниям — не отказался бы.
— Да, Палыч, все греховное имеет особый вкус! — Сашечка поднес пальцы к губам и даже причмокнул. — А у тебя по жизни промашечка вышла, надо было пятнадцать лет назад не древние рукописи изучать, а ваучеры скупать и в нефтянку их определить, — он с сочувственнной усмешкой покачал головой.
— Так бы меня туда и пустили, — буркнул Пал Палыч, — без партийного и комсомольского прошлого-то.
