Франсуаза Малле-Жорис - Дикки-Король
— Все это я делаю ради тебя!
— Ради меня?! Но разве я просил тебя что-нибудь для меня делать?
Жан-Лу, разозлившись, вскочил и принялся расхаживать по этой жалкой комнате. На комоде он заметил снятую десятью годами раньше фотографию всей семьи на парадной лестнице, что лишь усилило его ярость.
— О, я знаю, ты в этом не нуждаешься! — с горечью воскликнул граф. — На глупостях этого несчастного ты зарабатываешь достаточно денег, чтобы содержать замок Сен-Нон. Кстати, я не упрекаю тебя за это, но ты бы мог вести себя скромнее, не рекламировать себя, взять псевдоним, кстати, так сделала твоя двоюродная бабушка Каро, которая писала романы-фельетоны из светской жизни для «Дамского журнала»: знаешь, об этом стало известно лишь после ее смерти!
Жан-Лу, несмотря на злость и намерение выложить дяде всю правду, не смог сдержать смех. Его сравнивают с тетушкой Каро («Любовь и долг», «Преступная герцогиня», «Лина-испанка») и при этом вспоминают «Дамский журнал»! К сожалению, граф не сумел воспользоваться этим поводом, чтобы разрядить атмосферу. Ему сейчас было не до шуток.
— В конце концов, со своими деньгами ты мог бы избавить меня от множества забот. Я говорю не о себе, о поместье. Необходимо кое-что отремонтировать, кое-что перестроить.
— Ни за что, — отрезал Жан-Лу, который опять помрачнел. — Ни за что. Я не хочу всю жизнь жить вроде тебя, между счетов и писем кредиторов, покрываясь плесенью в этой дыре, разглядывая генеалогическое древо… Слышишь, ни за что. Если ты думаешь, что и на этот раз разжалобишь меня своими дырявыми водосточными трубами и филлоксерой, угрожающей виноградникам, то ты ошибаешься. Слушай меня: мне тридцать лет, вот уже десять лет я вкалываю, как вол, чтобы выбраться из этого аристократического болота, потому что до него никому нет дела. Годами мама не каждый день, даже не через день, ела мясо, но зато она всегда жила на проспекте Моцарта. Люди с проспекта Моцарта жалости не вызывают. И вот я нашел мсье Дикки Руа, которому выпало счастье быть сыном крестьянина и не заботиться о кровле замка, а моя мамочка ездит теперь на Балеары и ест бифштексы сколько влезет. Если ты считаешь, что, работая на мсье Дикки-Короля, я каждый день устраиваю скандалы, ты сильно заблуждаешься. Даже если мсье Дикки-Король, который не может разобраться в партитуре «Брата Жака», выговаривает мне, что моя песенка звучит слишком резко, или слишком громко, или не выражает его оригинальной личности, то я собак не спускаю! Я не отключаю воду, не давлю его своими предками, не ряжусь в тогу своего достоинства аристократа! Да, разумеется, отвечаю я, я все исправлю, мсье Дикки Руа, ваша мысль великолепна, и ДЕЛАЮ все это! И ты, который за свою жизнь ничего не сделал собственными ручками, тоже будешь все это делать и не будешь мешать моему бизнесу, понял? Понял?
Опять на него орут! Графу казалось, что у него раскалывается голова. И ему захотелось поскорее снова погрузиться в лихорадочный, но заполненный видениями из прошлого сон; даже сны графа на полвека отстали от жизни. Только чувство долга еще удерживает его на земле.
— Я был доведен до крайности, — с усилием проговорил он. (Жан-Лу заметил, что граф сильно покраснел: уж не сердечный ли у него приступ?) — Это не повторится. Ты сохранишь свой источник доходов. Но, Жан-Лу, попытайся понять, в твоих же интересах вложить немного денег…
— Я сказал тебе — ни за что! — заорал Жан-Лу с неподдельной злостью, которая усугублялась каким-то смутным чувством вины. — Больше и не заикайся о крышах, водосточных трубах, тракторе, обивке для будуара, о муравьях в деревянной обшивке и уховертках в коврах… Повторяю — я больше не дам ни гроша! Пусть замок развалится, мне на это наплевать. То немногое, что я сделал для тебя, я делал не из-за любви к тебе! А потому, что ты не отвернулся от мамы, когда она развелась, и потому, что лишь это одно ее тогда поддержало. Но я расплатился. Расплатился сполна. Ты можешь прожить на арендную плату, а с замком твоим ничего не случится, пока ты жив. Вот все, что мне надо. Вкладывать деньги в эту развалину! Всю жизнь быть в плену воспоминаний, старых обид, старых долгов! Да лучше я пущу на ветер все, что заработал!
Руки графа, лежащие на солдатском одеяле, слегка дрожали.
— У тебя нет другого выхода, — с трудом выговорил граф, когда Жан-Лу уже шел к двери.
Хуже он ничего придумать не мог. Всю беспечность Жана-Лу сразу же как ветром сдуло, и хотя он продолжал считать, что дядя его в отчаянном положении, но все-таки затравленным зверем выглядел Жан-Лу.
— Ни за что, слышишь. Я продам замок. Как только тебя не станет, я продам Сен-Нон.
Ответа не последовало. Жан-Лу вышел, хлопнув дверью.
— Интересно, как ты об этом узнала, — спросила Мари-Лу Кристина из «Матадора».
Обе продолжали ломать комедию. Кристина даже получила в консерватории вторую премию. Но жизнь сложилась иначе. Ее не терзают горькие чувства, и она, встречаясь с Мари-Лу — та на шесть лет старше, но все еще не брезгует никакими заработками, — вполне довольна, что служит в «Матадоре» и зарабатывает восемь тысяч франков в месяц плюс представительские расходы.
— От доктора. Он слышал телефонные разговоры Алекса с гуру. Они хотят уйти из «Матадора», когда у Дикки кончится контракт.
— Все ясно, — ответила Кристина. — Заметь, я ведь тоже высказывалась за новый имидж, но этот тип не внушал мне доверия.
— Кроме того, он наверняка вытягивает у Дикки денежки. Однако АЖС не осмеливается предпринять что-нибудь серьезное, поскольку Дикки взрослый и нельзя доказать, будто он наркоман или они его держат там силой… Если «Матадор» не окажет ему поддержки… У вас, наверное, в полицейской префектуре есть человек, которого это заинтересует.
— Возможно, — ответила Кристина. — Но делать это нужно тогда, когда Вери узнает, что хотят увести его Архангела… Он сразу этим займется!
— Но нельзя допустить, чтобы у Дикки были неприятности, ясно?
— Ты делаешь Дикки большую услугу, дорогая моя. Соперничество с толстяком Отцом приведет к тому, что Вери еще крепче уцепится за Дикки. И потом, я ж сказала тебе, если Вери займется этим делом, сама понимаешь, все останется шито-крыто! Вери скорее действует в духе полиции по борьбе с наркотиками. После обеда я тебе позвоню.
— Мой номер будет на автозаписи, я снимаюсь в рекламном ролике о пельменях. Передай, где ты будешь. Как только созвонюсь с тобой, заберу в охапку парня из АЖС и примчусь к тебе.
Кристина повесила трубку. Рекламный ролик о пельменях! Бедняжка Мари-Лу! И подумать только, что ей досталась в консерватории первая премия!
Жанно не стал бы играть на бабушкином рояле. Пусть этот семейный рояль очень красив, но звучит словно кастрюля. Боб появился в замке в восемь утра, чтобы устанавливать динамики вместе со звукотехником, которому не доверял. Ведь нельзя играть паршиво только потому, что концерт закрытый. Взять рояль напрокат не удалось. Разве нельзя обойтись синтезаторами? Нет. Жанно, который засел в ресторане отеля, где жил Алекс, и наслаждался буйабесом, это ничуть не умилостивило. Он требует рояль. Или играть не будет. И настройщика. Они что, не смогли достать роскошный рояль? Да ему наплевать. Он требует настройщика. Придет ли он сегодня, в субботу, перед репетицией с «Детьми счастья», или завтра, в воскресенье, ему безразлично. Да, завтра воскресенье. Да, он знает, что они находятся в провинции в глухой дыре. Но если не будет настройщика, он уедет после обеда. И Боб «его поймет».
Рояль привезли в замок около пяти часов. Бабушкино фортепьяно вытащили на террасу, на солнцепек, и там забыли. Отец Поль обнаружил это лишь позднее: он был занят, не выходил из кабинета. Он надеялся, что граф не высовывайся из окна. Да и что, в конце концов, он мог поделать?.. К чему все это беспокойство? Репетиция проходила отлично…
— Ты не думаешь, что нам надо хотя бы разок прорепетировать с «детьми»? — осторожно спросил Жан-Лу.
Дюжина «детей счастья» толпилась в библиотеке; они были в джинсах, белых майках и сияли, как про себя отметил Жан-Лу, заученными улыбочками. Он находил, что у них чересчур восторженный вид. Дикки стоял, облокотившись на высокую скамью; он тоже был в белом, выглядел очень молодо, овал его похудевшего лица и прозрачные глаза производили какое-то загадочное впечатление.
— Конечно, — ответил Алекс, желая показать, что Дикки не вышел из-под его контроля.
— Я, конечно, могу спеть, — словно эхо, повторил Дикки.
Но еле уловимая, непохожая на прежнего Дикки интонация, прозвучавшая в его голосе, заставила Жана-Лу вздрогнуть. Может, это просто вызвано тем, что Дикки хорошо отдохнул.
— Что они разучили? — прибавил он, указывая на «детей счастья».
— Знаешь, мы выбрали совсем немного, это же не сольный концерт, а проба, фанаты потом сообщат нам о своем впечатлении… Итак, мы решили, чтобы несколько попасть в тон группы, взять «Мечтал о мире я таком» и «Проблему рая»… Потом на всякий случай они разучили «Новые пути, новые судьбы» и, как мне сказала та девушка, «Аннелизе», «Речку» и «Друзей детства».
