Ирина Дедюхова - Время гарпий
— Но она должна понять, она должна нас узнать… что ли? — с нескрываемым сомнением произнес премьер. — Если она такая же «муза», как и мы, она ведь точно ничего не знает! Откуда ей знать? Судя по всему, она не интересуется, ни оперой, ни балетом. Ругает только всех, кричит.
— Это «крик Каллиопы», что бы ты знал. А знать обо всем она может оттуда же, откуда это знаем и мы! Она должна понять, что мы сделали со своей жизнью! Должна понять, что слава и какие-то вещи, награды… вовсе не компенсируют ежедневного служения, — с надеждой проговорила дива. — Надеюсь, в своем нынешнем состоянии, она преодолеет свои обиды и поможет нам, простив нашу «удачливость». Судя по всему, у нее куда больше причин обижаться на жизнь, чем у тебя сегодня.
— Не уверен! — мрачно заявил Николай.
— Конечно, хоть балетные, хоть оперные артисты и их поклонники — стараются не допускать чужих, это затхлый мирок. Ее будут травить при любой попытке прорваться, — не обращая внимания на его возражение, прикидывала вслух дива.
— Чтобы придушить нас в тихом омуте.
— Конечно! — согласилась дива. — Но я как-то у своих девочек увидела распечатки ее статей. Там речь шла о том, что она никому не позволит при себе — «безнаказанно жрать людей!» Грубо, но впечатляет.
— А по какому поводу ваши вокалистки ее читали? — заинтересовался премьер.
— О… о, это совершенно гадкая история, поверь, — зябко передернула плечами дива. — Поэтому я предупреждаю тебя, что с тобой никто церемониться не станет. В центральной музыкальной школе у одной из моих учениц был старый педагог по фортепиано. В прошлом году мать одной учениц обвинила его в педофилии. Хотела, чтобы он усиленно занимался с ее дочерью, а он вообще от нее отказался. Вот тогда взъяренная мамаша решила его «приструнить». После ее обвинения его в тюрьму посадили… страшное дело. Главное, они с этим заявлением подгадали попасть в «общую струю» — в очередную кампанию «борьбы с педофилией». Никаких шансов у него не было. Из предварительного заключения у него был один путь — в тюрьму. Мне все эти кампании «по борьбе» очень напоминают старую историю с троянским конем… Все радуются, тащат, а что там внутри — даже не догадываются.
— А почему за него не вступилась общественность? А другие его ученики? — встревоженно спросил премьер.
— А кому надо защищать человека по таким обвинениям? — ответила дива. — И разве ты не знаешь, что у нас предварительно бюджетные гранты раздают под такую «борьбу»? Девочки мне говорили, что перед тем, как саму Каллиопу протащили через кампанию по «борьбе с экстремизмом», их местность выиграла грант на борьбу с экстремизмом в 9,5 миллионов рублей. Не удивлюсь, если и на «борьбу с педофилией» в наших кругах — кто-то себе в карман грант положил на аналогичную сумму.
— Так она еще и экстремистка! — в отчаянии произнес танцовщик. — И как вы себе представляете контакт с таким опасным человеком?
— Контакт с ней опасен, но по другим причинам, она же всех на чистую воду выводит. Контакт с ней означает открытое противостояние, к чему ты явно не готов, хоть тебя и объявили «психически неустойчивым типом» и «злым гением театра». А вот сама она долго на контакт не шла. Думаешь, так просто человека, уже имеющего судимость за какой-то «экстремизм» — подбить защищать педофила, уже признанного судом опасным?..
— И как это вам удалось? — заинтересовался премьер.
— Да не мне, — отмахнулась дива. — У нас была такая дама, которая раньше организовывала концерты оперной и симфонической музыки. Потом ее выжили из театра и телевидения, где-то она нынче работает вне искусства. Вроде программистом, она МИФИ закончила, как Антон Борисович. А девочки ее знают по Интернету. Я, как ты знаешь, так и не смогла овладеть Интернетом, но электронной почтой, как видишь, пользуюсь. Делом нашего «педофила» занималась одна журналистка. Ну, как они обычно занимаются! Море самопиара, а веса в словах — никакого! Ей самой надо на это деле вес заработать. И если бы старика осудили, у нее возник бы… ореол!
— Да, нас все будут защищать, лишь когда нас окончательно укокошат, — мрачно сказал Николай.
— Так вот эта женщина, которая теперь программист, стала подсовывать Каллиопе ссылочки на дело педагога, — продолжила дива. — Статьи-то про него были, но они не имели никакого веса! Его ученики даже упросили журналистов НТВ снять сюжет, а в эфир не пустили. Они собрали огромную сумму залога, около 3 миллионов рублей, чтобы его выпустили под залог.
— Понятно, что им было невыгодно его выпускать, раз решили посадить по кампании, — упавшим голосом откликнулся Николай. — А эта Каллиопа… она сразу ответила?
— Куда там! — протянула дива. — Ее так травили саму, что ей было совершенно не с руки втягиваться в такое дело. Думаешь, почему я добилась публикации этого письма и придала скандальный оттенок отказом от подписи? Да чтобы в их голове это все перевесило! Мне все равно, что ты обо мне подумаешь, я тебя старше и вижу намного больше! Я знаю этих негодяев лучше тебя! Теперь у них это письмо и твои «директорские» амбиции будут стоять костью в горле. Они, конечно, останутся верны своей подлой натуре, но письмо и мой отказ… на некоторое время полностью переключат на себя их внимание.
— Вызвали огонь на себя? — насмешливо спросил танцовщик.
— Коля, когда тебя будут все подряд называть «балеруном» и кем-то… похуже, а заступиться за тебя будет некому… тогда ты вспомнишь об этом и, возможно, лучше меня поймешь, — невозмутимо ответила примадонна.
— А что стало с тем педагогом? — сменил тон танцовщик.
— Каллиопа написала всего лишь одну статью, одну! — с жаром откликнулась дива. — НТВ сразу же опубликовало ролик невышедшей в эфир передачи, старика выпустили до суда под залог, а присяжные его оправдали на суде, хотя судья сделал все, чтобы не дать ему защищаться.
— Но это простое стечение обстоятельств, разве вы сами не понимаете? — рассмеялся Николай. — Как вы можете сравнивать статью в Интернете и ролик профессионалов с НТВ?
— У тебя будет возможность все это сравнить, — устало проговорила дива. — Там было важно другое! Получив оправдание, семья педагога не стала требовать компенсации за перенесенные мучения и издевательства. А это развязало руки тем, кто любит «жрать людей». Они сделали выводы! Теперь таких вот педофилов уже будет судить один судья, без присяжных. И одному Богу известно, чем это закончится. А насколько я знаю, Каллиопа не прощает подобной трусости. К тому же она защищала пианиста, сильно рискуя! У тебя не было шанса без этого письма, привлечь ее внимание. Надеюсь, что он появился после моего отречения…
— Да это же смешно! Для меня ваше отречение от подписи — стало ударом, а что мне до какой-то писательницы? Это же смешно!
— Удар, боль! — горько усмехнулась дива. — Ты еще не знаешь, на что они способны! А мне не привыкать. Про меня уже всякие гадости сообщили с этими письмами в мемуарах Наины. Все эти письма — такая ерунда по своей сути. Но после того, как ты выступил против уничтожения исторической части нашего театра при реконструкции, когда заявил о воровстве, привлек внимание общественности, а теперь вот тебя еще и предали твои же коллеги… думаю, это тронет ее сердце! Только бы она пожалела тебя!
— У меня все же не помещается в голове наш сегодняшний разговор, — растерянно произнес Николай. — Гарпии, музы, камея… Каллиопа! Эрато! И ваше извинение сверху с неизменным пиететом!
— Николенька, мне всегда нравились твои благородные манеры, — призналась дива почти застенчиво. — Это такая редкость нынче! Только держись! Она оценит благородство, она тебя спасет. А я… не смогу! Я как увидела эту страсть Господню на плечах Антона Борисовича, я поняла, что не смогу тебя защитить. Я могу петь, могу голосом что-то делать, но моя подпись или извинение — ничего не значат перед ее словом. Тебе нужна она, а не я!
— Нет, вы это серьезно? — устало спросил Николай.
— Послушай меня, — остановила его дива. — Мы стали музами, имея некие профессиональные приемы, которыми мы владеем лучше кого бы то ни было. У тебя — это ряд позиций, движений, прыжков. У меня — ноты, тональности, гармоники. А как ты думаешь, чем владеет Каллиопа лучше других? Что выделяет ее среди смертных?
— Что? — с недоумением спросил Николай. — Ну, наверно, буквы, слова…
— Все эти буквы и слова — служат другим так же, как и ей. Она говорит, но… немножко иначе. Как каждый из нас. Ты понимаешь, насколько изменился язык после Пушкина? Все начали говорить его языком! Если он погиб на дуэли, это лишь означает, что врагов у него было достаточно.
— Нынче все готовы расписаться в любви к нему! — усмехнулся премьер.
— Нет, вовсе нет! Пушкин сегодня их интересует намного меньше, чем деньги, — горячо возразила дива. — Но как только она скажет… они все поймут, что любят его. Ты это увидишь!
