Ирина Дедюхова - Время гарпий
— У меня сегодня был страшный день, — пробормотал Николай. — Что еще за жребий может выпасть после обычного письма в поддержку кандидатуры? Распнут на Красной площади? Вы понимаете, насколько это было больно?
— Коля, я не стану с тобой хитрить и изворачиваться, — ответила примадонна. — В моем возрасте гораздо сложнее признаться, что это я попросила опубликовать это письмо нашу общую знакомую. А почему… скажу тебе прямо. Эта увядающая гламурная красотка — тоже муза, связывающая таким… «общечеловеческим» высших и младших муз. Кстати, мне всегда казалось, что прежде нас намеренно разделяли. Да и нынче, когда всем нет разницы, как мы живем, когда с нас собирает деньги человек с гарпией на плечах, — эта женщина больше разъединяет нас, чем соединяет. Но она и ее болтливость, желание лично попиариться на нашей беде… наша единственная надежда. Возможно, все это происходит с какой-то высшей целью, которую мы должны принять и осознать.
— Я при определенных допущениях своей неустойчивой психики могу допустить, что вы или я — действительно имеем какое-то отношение к музам, — с улыбкой сказал Николай. — Но допустить, будто наша знакомая на красном «Ауди» — тоже муза… увольте!
— Нам нужно объединиться! — перебила его дива. — Все говорит о том, что нам надо призвать старших муз!
— Вы так говорите, будто…
— Будто я — Полигимния, а ты — Мельпомена? Так и есть, мой дорогой! Так и есть!
— Ну, это же… чушь собачья, простите! — почти в отчаянии сказал премьер. — Хотя удобно, проверить наверняка никак нельзя!
— Все специально устроено так, чтобы мы соответствовали этой стезе — по свободному выбору, ничего не зная наверняка, — рассмеялась дива. — Но как верить в свою необычность и избранность — сколь угодно, да? А хотела спросить тебя, Коля… Ты в бога веруешь?
— Да, меня даже в крестные отцы приглашали, — недоуменно ответил он.
— А ты Бога видел когда-нибудь?
— Нет! Но я…
— Но ты все равно веришь, даже твердо не зная, придет ли к тебе смерть окончательно или ты предстанешь перед Его Ликом — все равно веришь в Него и делаешь свой выбор, верно? — ответила дива. — А если бы ты все знал точно, то в чем бы был твой выбор? Ну. Наверно, это тоже был бы выбор, но уже под страхом наказания, отнюдь не свободный.
— И все же должен быть какой-то знак, подтверждение, — нерешительно сказал Николай, почти уступая ее логике.
— Когда нас вывезли с бабушкой из Ленинграда, я все время спала. Мне было очень больно просыпаться, — тихонько продолжила рассказ дива. — Однажды, вместо обычного сна с ночной бомбежкой мне приснилось странное место у моря. Там стояли столики со свечками в бумажных пакетах, защищавших их от теплого бриза. Передо мной была маленькая тарелка настоящей манной каши, немного. А рядом сидела темноволосая яркая женщина. Она сказала, что много каши есть сразу нельзя. У нее были странные часы. Мне казалось, что они — живые.
— С… с львиными ножками? — взволнованно спросил Николай.
— А откуда ты?.. Ну, конечно! Ты же их тоже видел, а только делаешь вид, — догадалась дива. — Нехорошо, Коленька, старших обманывать!
— Мне всегда казалось, что это был сон.
— Это так всем кажется, для полной свободы выбора, — ответила дива. — Так вот эта женщина вынула из часов пакет манки. А мама рассказывала, что бабушка очень переживала за меня. И на счастье обнаружила пакет с манкой у меня в подушке! Она решила, что этот пакет случайно там оказался. Даже вспомнила, что покупала его в бакалее накануне войны, а потом никак найти не могла. Мы варили манку на воде, понемногу начали есть.
— А мне эта женщина ничего с собой не дала, — опять обиделся Николай.
— А меня эти «живые» сны просто спасли, к лету я в них уже могла съесть небольшой обед. Снились не часто, но я стала выкарабкиваться. Самое страшное в дистрофии, когда уже вообще есть не хочется, знаешь, что каждая крупинка причинит только боль. Я была близка к такому состоянию, когда трясешься от сухой рвоты.
— А мне она только один раз приснилась! — с нескрываемым разочарованием произнес танцовщик.
— Нет, я почти все войну с разной периодичностью видела эту даму, ее звали…
— Эвриале!
— Совершенно верно, — подтвердила дива. — Потом она передо мной зажгла мой флакон музы Полигимнии, у меня была счастливейшая творческая жизнь.
— А мне она снилась только один раз! — повторил Николай с ожесточением.
— Ну, что ты злишься? — примиряюще спросила дива. — Сравни свое детство и мое! У тебя мама билась за твое будущее, как орлица! А мне надо было еще сопротивление папы преодолеть. А он, хоть и был инженером, сам недурно играл на скрипке. Мне надо было вопреки его мнению стать певицей, а это было намного сложнее. Да и мы почти не разговаривали в тех снах. Ложка каши, глоток мира без зениток и тревоги — вот и все наше общение. Потом я знавала многих Мельпомен, Терпсихор и Талий. Когда я подросла, Эвриале сказала, что спустя годы наступят и другие времена, когда люди забудут войну и не узнают ее в другом обличье. А мне очень поможет то, что до войны я так часто сидела в камее покойной тети Люды. Но у меня была слишком счастливая творческая жизнь, чтобы я вспоминала ее слова… до недавнего времени. Мне уже начало казаться, что такие времена никогда не наступят, что я никогда уже не увижу гарпий, кружащих над городом. Как я ошибалась! Мне никогда не приходило в голову, что люди смогут и без всякой бомбежки — подсадить себе гарпию на плечи, чтобы собирать дань с артистов за выход на сцену.
— А гарпии… они откуда-то появляются? Ведь не все же время они живут среди нас?
— О, ты ошибаешься! — с горечью ответила дива. — Эта гарпия, которую я увидела на плечах Антона Борисовича, сидела раньше на плечах… неважно кого. Пусть это остается на их совести. Они никуда не уходили, как я поняла, просто раньше я их не замечала. Или старалась не замечать? Но они держались в тени и не проявлялись до тех пор, пока люди не решили, будто имеют право поступать с другими так… как… чтобы… из страха, чтобы так не поступили с ними! А потом им это понравилось.
— Они здесь были и раньше? Но вы же сказали, что они уходили из театра.
— На некоторое время, несомненно, — подтвердила дива. — Но все время возвращались! Здесь ведь очень удобное место для кормления. Поднимаешься до таких творческих высот, что в последующих дрязгах, когда не думаешь о душе, намного легче навсегда утратить с ней связь. Думаешь, просто так гнали из театра нашего прославленного хореографа? Или тебе напомнить, как он сам поступал с… другими? Все лишь говорят, что искусство — жестокая вещь! Те, кто такое говорит, лишь оправдывают собственную жестокость и предательство собственной сути.
Да, нынче с виду не война. А потому, когда ты попадешь в беду, а случится это очень скоро, тебя никто не станет спасать по Дороге жизни. Помнишь скандал с прежним руководителем труппы, который мог стать худруком балета?
— Помню, конечно! Главное, ему все сказали, будто я собираю против него собрание и требую его увольнения! Мне еще пришлось ему по телефону объяснять, что я сам пока ни на какие собрания не хожу, чтобы еще их собирать по поводу чьей-то личной жизни.
— Это частности, Коля! — отмахнулась дива. — Скоро тебя будут распинать в точности так же. Конечно, ты никому не доставил такого удовольствия, чтобы и про тебя можно было опубликовать порнографические снимки. Но ты еще удивишься, какую грязь выльют на тебя!
Коля, как ты к этому не готовишься, а когда оно приходит, ты всегда понимаешь, что совершенно к такому обороту не готов. Ты после поймешь, что к такому подготовиться невозможно. И единственная, кто тебя в состоянии защитить — это Каллиопа.
— Но то, что о ней рассказала…
— Без имен! — строго оборвала его дива, показывая глазами на стены. — Ты имеешь в виду Эрато?
— Д-да, — с заминкой выговорил Николай. — То, что она мне рассказала, не внушает надежды. Какая-то известная блогерша в Интернете…
— Молчи! Молчи и слушай! — жарким шепотом прервала она, подойдя к нему вплотную, поставив пустой бокал в шкафчик. — Она стоит там, где ее место! И даже не думай в ней сомневаться! Ты не представляешь, какая это сила! Это мы становимся обычными людьми, стоит нам сойти со сцены, но не она, где бы она ни стояла. Ее место лишь означает, что основная травля, как и в случае с прежним директором труппы, против тебя будет в Интернете!
— Но она должна понять, она должна нас узнать… что ли? — с нескрываемым сомнением произнес премьер. — Если она такая же «муза», как и мы, она ведь точно ничего не знает! Откуда ей знать? Судя по всему, она не интересуется, ни оперой, ни балетом. Ругает только всех, кричит.
— Это «крик Каллиопы», что бы ты знал. А знать обо всем она может оттуда же, откуда это знаем и мы! Она должна понять, что мы сделали со своей жизнью! Должна понять, что слава и какие-то вещи, награды… вовсе не компенсируют ежедневного служения, — с надеждой проговорила дива. — Надеюсь, в своем нынешнем состоянии, она преодолеет свои обиды и поможет нам, простив нашу «удачливость». Судя по всему, у нее куда больше причин обижаться на жизнь, чем у тебя сегодня.