Андрей Школин - Прелести
— Привет. Рад видеть тебя живым и здоровым. Хотя слухи гуляли, что по тебе сорок дней справили, — азиат обнажил ровные мелкие зубы и перевёл взгляд с водилы на меня. — Новые люди, гляжу, появились. Приятно. А мы к вам. Вано на месте?
— Всё шутишь, Марат, — серьёзно и даже, как мне показалось, настороженно, медленно произнёс водитель. — Вано уже знает, что Эдик подъехал. Могли бы и позвонить вначале, мы бы вас встретили, как полагается.
— Да зачем эти лишние хлопоты, — опять улыбнулся тот, кого назвали Маратом. — Мы по-простому, в гости. Тем более на ваших телефонах и родные российские и неродные местные милициЁнеры висят.
— А ты откуда знаешь?
— Не я. Мне-то что. Саныч знает. Ну, так как, пустите, нет?
— Сейчас, развернусь вначале только.
— Ага, давай, — азиат направился назад к автомобилю.
Водитель посмотрел на меня и развёл руки в стороны:
— Что, Андрей, видишь, какое дело? Сам дойдёшь? Тут метро недалеко, три минуты ходьбы. Не вовремя они подъехали, не вовремя, — он прикусил губу и бросил взгляд на большой белый автомобиль, как бы показывая, кто именно не вовремя приехал. Затем включил заднюю скорость. — Ну, пока. До встречи.
Зимнее солнце наполовину спряталось за первую попавшуюся тучку, отдавая этому району Парижа лишь пятьдесят процентов своих лучей. Жадничало. Моя правая рука уже открывала дверь, но в это же самое время левая забралась в нагрудный карман и извлекла оттуда чёрно-белую фотокарточку размером девять на двенадцать.
— Погоди немного, — развернул фотографию так, чтобы собеседник хорошо видел, кто на ней изображён. — В той машине сейчас вот он находится?
— Ну, Эдик это, — буркнул тот. — А зачем ты его фото с собой носишь?
— Тебя как зовут? — не расслышал я вопрос.
— Константином. Ты это…
— Извини, Костя, — перебил я его, взял фотоснимок и вышел из Понтиака.
Когда до автомобиля оставалось несколько шагов, из него разом вышли два человека, Марат и ещё один высокий, крепкий мужчина средних лет. Оба устремились ко мне.
— Кес ке ву ву ле? — остановившись, посмотрел на меня сверху вниз высокий.
— Я не говорю по-французски.
— Говори по-русски, — в свою очередь обнажил зубы Марат.
— Передайте Санычу его фотографию, — и протянул азиату снимок.
Тот невозмутимо покрутил фото пальцами и отошёл к задней двери. Стекло наполовину опустилось, и появившаяся рука в перчатке втянула снимок в салон.
Нервное солнце окончательно спряталось за тучи. Впечатлительные голуби обиделись и стайкой умчались прочь. Пауза выдерживала ля септаккорд, следом должен идти ре-минор…
— Подойди сюда, — махнул пятернёй Марат.
Длинный отошёл в сторону, и я приблизился к полуоткрытому стеклу двери белого автомобиля.
Долго же пришлось бродить, прежде чем посчастливилось увидеть отражение фотоснимка.
— Как твоё имя? — человек в машине пристально изучал меня.
— Андрей.
— Ты работаешь с Вано?
— Нет.
— Что же ты делал в его автомобиле?
— Искал Вас.
— Зачем?
— Чтобы показать эту фотографию.
— А где ты взял её?
— Александр дал. По крайней мере, мне он известен под этим именем.
— Давно ты меня ищешь?
— Полтора года.
— Давно… — мужчина откинулся на спинку сидения и замолчал. — Тебя устроит завтра в двенадцать дня?
— Да, конечно.
— Тогда, — он сунул снимок в карман пиджака. — Завтра в двенадцать, на Тракадеро, возле фонтанов.
Стекло поползло вверх, мужчины уселись в машину, и белый «эсминец» устремился вдогонку за Понтиаком.
Солнце, с облегчением выдохнув яркие брызги, выскочило из своего «естественного укрытия». Голуби, как ни в чём не бывало, вернулись на прежнее место. Я проводил взглядом оба автомобиля и, топнув ногой, заставил пернатых вновь подняться в воздух.
— Курлы, курлы, курлы…
— А слабо заняться любовью в воздухе? По газону ходить дуться и воробьи умеют. А вы на лету попробуйте, сизокрылые мои.
Задрал голову и, увидев, что солнце с одобрением встретило моё предложение, воодушевлённый, отправился искать метро…
Через полчаса вновь был у Вагнера. Бородатый хозяин магазина, щуря глаза сквозь очки, всё ещё нажимал на кнопки калькулятора.
— Что, Володя, всё никак концы с концами свести не можешь?
— Да сведёшь тут. В этих цифрах министр финансов Франции ногу сломит, — он что-то записал на листке бумаги. — А ты что, уже обо всём поговорил?
— Вроде того… — я натянул на затылок чёрную военно-морскую шапку-ушанку с блестящей кокардой и подошёл посмотреться в зеркало. — Сколько такая шапочка у тебя стоит?
— Повесь на место, не юродствуй, — пробурчал Вагнер. — Это, можно сказать, гордость российского флота.
— Правильно, — одобрительно закивал я головой. — Так и говори любознательным покупателям: «Шапка-ушанка — гордость российского флота!»
Владимир вышел из-за прилавка и принялся поправлять висевшие возле двери на вешалках мундиры и бушлаты.
— Так что? Договорились о чём-нибудь с Вано?
Я оценивал изображение идиотски улыбающегося из потустороннего зазеркалья двадцатишестилетнего оболдуя, в чёрной кожаной куртке с поднятым воротником и в шапке с кокардой, по определению Вагнера, называемой «гордостью флота».
— Что спрашиваешь, Володя?
— Я спрашиваю, с Вано договорились о чём-нибудь или нет?
— С Вано? — отвернулся от зеркала и, повесив ушанку на крючок вешалки, пожал плечами. — Договорились, наверное…
* * *Мне по ошибке выдали два комплекта формы. Не полностью два, комбу в одном экземпляре, рейнжерсов тоже одну пару, зато два зелёных берета, два ремня, два комплекта спортивной формы с синей полосой (принадлежность к синей компании), а также все другие необходимые воину вещи: зубные щётки, трусы в цветочек и зубочистки.
Я «не заметил» оплошность. Заметил её капрал Здравков.
В принципе, приехавший за нами один из покупателей (главным всё же был белобрысый сержант словак) не был капралом. Болгарин носил звание премьер-класса и, соответственно, лишь одну зелёную полосу на липком квадрате, но сразу предупредил новобранцев, что если кто-нибудь назовёт его правильно, будет в течение полугода каждый день вешаться. Вешаться не хотелось. Стали с первого дня называть Здравкова неправильно капралом.
Болгарин прибыл в Кастель из дузем-РЭПа с Корсики и, разумеется, был полностью отмороженным. Уже в первый день знакомства он построил нас на плацу в сорокаградусную жару и минут тридцать держал по стойке гуарде ву, разглядывая каждого и насвистывая забойную мелодию песни «You’re in the army now» группы «Статус Кво». По-русски говорил почти как я, с матами и поговорками.
Так вот болгарин засёк, что мне по недосмотру дали чересчур много вещей. Я стоял последним перед длинным столом, а он рядом со мной. В это время ещё один премьер-класс, из числа тех особо «продвинутых», кто до конца контракта так и остаётся премьер-классом (ефрейтором, по-русски), показывал волонтёрам чудеса акробатики — пытался сесть на шпагат. Волонтёры ржали как стадо ослов, а Здравков, под шумок, подошёл ко мне вплотную:
— Школин, лишние вещи тоже можешь забрать…
— С собой в Кастель?
— Ага.
Потом в центре подготовки он вспомнит об этом и заберёт у меня «лишнее». Я в свою очередь, за всё время учёбы, не услышу от него ни одного окрика.
* * *Фонтаны плясали во всю Ивановскую. Или Смоленскую? Февраль…
Уселся на скамеечку и, раскрыв спортивную газету «Экип», старательно делал вид, что понимаю, о чём идёт речь в передовой статье. Цифры счета футбольных матчей, по крайней мере, были интернациональными, ну а на странные построения французских букв просто не обращал внимания. Картинки, кстати, рассматривал…
Одетый, как бродяга (хотя, если честно, на западе почти все так одеваются), чернокожий хлопчик с магнитофоном под мышкой и мешком через плечо, уселся на соседнюю лавочку и тут же нажал кнопку «play». Я не относил себя к разряду ярых поклонников стиля «бум-бум», но постарался не обращать внимания, сидел себе читал.
Негру это моё равнодушие к творчеству его любимой группы не понравилось. Сначала он что-то у меня спросил, потом, видя, что я не реагирую, принялся громко кричать, и, наконец, встал возле меня, начал топать ногами, орать и задирать одежду, демонстрируя обнажённый чёрный живот.
Прогуливающиеся парижане имели возможность с интересом наблюдать забавную картину. На лавочке восседает воткнувшийся в газету и ничего не замечающий белый мужчина, а вокруг него совершает ритуальный танец визжащий и кричащий голопузый чернокожий. Плюс включенный на полную катушку магнитофон…
— Приятель твой?
От неожиданности чуть не выронил из рук газету. Грешным делом подумал, что по-русски заговорил энергичный танцор рэпа. А где длинный белый лимузин (или не лимузин?), а где охрана? Одет в простую коричневую куртку и серые брюки, на голове кепка. ДАНОВИЧ ЭДУАРД АЛЕКСАНДРОВИЧ. ХАЗАР?
