Сергей Довлатов - Голос
Говорю Теппе:
— Оказывается, и Штейн не подходит.
— У меня были сомнения.
— А кто меня, спрашивается, разбудил?
— Я разбудил. Но сомнения у меня были.
— Что же делать?
— Скоро еще одна родит. А может, уже родила. Я сейчас позвоню.
— А я выйду, прогуляюсь.
В унылом больничном сквере разгуливали кошки. Резко скрипели облетевшие черные тополя. Худой, сутулый юноша, грохоча, катил телегу с баком. Застиранный голубой халат делал его похожим на старуху.
Из-за поворота вышел Штейн.
— Ну, поздравляю.
— Спасибо, дед, спасибо. Только что Ленке передачу отправил… Состояние какое-то необыкновенное! Надо бы выпить по этому случаю.
«Выпьешь, — думаю, — с тобой… Одно расстройство».
Я не хотел его огорчать. Не стал говорить, что его ребенок забракован. Но Штейн уже был в курсе дела.
— Юбилейный материал готовишь?
— Пытаюсь.
— Хочешь нас прославить?
— Видишь ли, — говорю, — тут нужна рабоче-крестьянская семья. А вы — интеллигенты…
— Жаль. А я уже стих написал в такси. Конец такой:
На фабриках, в жерлах забоев,
На дальних планетах иных
Четыреста тысяч героев,
И первенец мой среди них!
Я сказал:
— Какой же это первенец? У тебя есть взрослая дочь.
— От первого брака.
— А, — говорю, — тогда нормально.
Штейн подумал и вдруг сказал:
— Значит, антисемитизм все-таки существует?
— Похоже на то.
— Как это могло появиться у нас? У нас в стране, где, казалось бы…
Я перебил его:
— В стране, где основного мертвеца еще не похоронили… Само название которой лживо…
— По-твоему, все — ложь!
— Ложь в моей журналистике и в твоих паршивых стишках! Где ты видел эстонца в космосе?
— Это же метафора.
— Метафора… У лжи десятки таких подпольных кличек!
— Можно подумать, один ты — честный. А кто целую повесть написал о БАМе? Кто прославлял чекиста Тимофеева?
— Брошу я это дело. Увидишь, брошу…
— Тогда и не упрекай других.
— Не сердись.
— Черт, настроение испортил… Будь здоров.
Теппе встретил меня на пороге.
— Кузина родила из шестой палаты. Вот данные. Сама эстонка, водитель автокары. Муж — токарь на судостроительном заводе, русский, член КПСС. Ребенок в пределах нормы.
— Слава богу, кажется, подходит. Позвоню на всякий случай.
Туронок сказал:
— Вот и отлично. Договоритесь, чтобы ребенка назвали Лембитом.
— Генрих Францевич, — взмолился я, — кто же назовет своего ребенка Лембитом! Уж очень старомодно. Из фольклора…
— Пусть назовут. Какая им разница?! Лембит — хорошо, мужественно и символично звучит… В юбилейном номере это будет смотреться.
— Вы могли бы назвать своего ребенка — Бовой? Или Микулой?
— Не занимайтесь демагогией. Вам дано задание. К среде материал должен быть готов. Откажутся назвать Лембитом — посулите им денег.
— Сколько?
— Рублей двадцать пять. Фотографа я пришлю. Как фамилия новорожденного?
— Кузин. Шестая палата.
— Лембит Кузин. Прекрасно звучит. Действуйте.
Я спросил у Теппе:
— Как найти отца?
— А вон. Под окнами сидит на газоне.
Я спустился вниз.
— Але, — говорю, — вы Кузин?
— Кузин-то Кузин, — сказал он, — а что толку?!
Видимо, настрой у товарища Кузина был философский.
— Разрешите, — говорю, — вас поздравить. Ваш ребенок оказался 400 000-м жителем нашего города. Сам я из редакции. Хочу написать о вашей семье.
— Чего писать-то?
— Ну, о вашей жизни…
— А что, живем неплохо… Трудимся, как положено… Расширяем свой кругозор… Пользуемся авторитетом…
— Надо бы куда-то зайти, побеседовать.
— В смысле — поддать? — оживился Кузин.
Это был высокий человек с гранитным подбородком и детскими невинными ресницами. Живо поднялся с газона, отряхнул колени.
Мы направились в «Космос», сели у окна. Зал еще не был переполнен.
— Денег — восемь рублей, — сказал Кузин, — плюс живая бутылка отравы.
Он достал из портфеля бутылку кубинского рома. Замаскировал оконной портьерой.
— Возьмем для понта граммов триста?
— И пива, — говорю, — если холодное…
Мы заказали триста граммов водки, два салата и по котлете.
— Нарезик копченый желаете? — спросил официант.
— Отдохнешь! — реагировал Кузин.
В зале было пустынно. На возвышении расположились четверо музыкантов. Рояль, гитара, контрабас и ударные. Дубовые пюпитры были украшены лирами из жести.
Гитарист украдкой вытер ботинки носовым платком. Затем подошел к микрофону и объявил:
— По заказу наших друзей, вернувшихся из курортного местечка Азалемма…
Он выждал многозначительную паузу.
— Исполняется лирическая песня «Дождик каплет на рыло!..»
Раздался невообразимый грохот, усиленный динамиками. Музыканты что-то выкрикивали хором.
— Знаешь, что такое Азалемма? — развеселился Кузин. — Самый большой лагерный поселок в Эстонии. ИТК, пересылка, БУР… Ну, давай!
Он поднял стакан.
— За тебя! За твоего сына!
— За встречу! И чтоб не последняя…
Две пары отрешенно танцевали между столиками. Официанты в черно-белой униформе напоминали пингвинов.
— По второй?
Мы снова выпили.
Кузин бегло закусил и начал:
— А как у нас все было — это чистый театр. Я на судомехе работал, жил один. Ну, познакомился с бабой, тоже одинокая. Чтобы уродливая, не скажу — задумчивая. Стала она заходить, типа выстирать, погладить… Сошлись мы на Пасху… Вру, на Покрова… А то после работы — вакуум… Сколько можно нажираться?.. Жили с год примерно… А чего она забеременела, я не понимаю… Лежит, бывало, как треска. Я говорю: «Ты, часом, не уснула?» — «Нет, — говорит, — все слышу». — «Не много же, — говорю, — в тебе пыла». А она: «Вроде бы свет на кухне горит…» — «С чего это ты взяла?» — «А счетчик-то вон как работает…» — «Тебе бы, — говорю, — у него поучиться…» Так и жили с год…
Кузин вытащил из-за портьеры бутылку рома, призывно ее наклонил. Мы снова выпили.
Гитарист одернул пиджак и воскликнул:
— По заказу Толика Б., сидящего у двери, исполняется…
Пауза. Затем — с еще большим нажимом:
— Исполняется лирическая песня: «Каким меня ты ядом напоила?..»
— Ты сам женат? — поинтересовался Кузин.
— Был женат.
— А сейчас?
— Сейчас вроде бы нет.
— Дети есть?
— Есть.
— Много?
— Много… Дочь.
— Может, еще образуется?
— Вряд ли…
— Детей жалко. Дети-то не виноваты… Лично я их называю «цветы жизни»… Может, по новой?
