Самуил Шатров - Кое-что о Васюковых
— Это исключается, — сказал папа. — Аусге-шлоссен! Я, может быть, не такой уж хороший человек, есть у меня разные пятнышки, могу, где надо, словчить, а тут нет. Тут исключается. Тут у меня чисто. Стерильно! Это потому, что женка у меня замечательная. Выпьем за ее здоровье!
— Пусть она живет тысячу лет! — сказал дядя. Я посмотрел на маму. ."' Вид у нее был такой,
будто она упала лицом вниз в крапиву. На лице у нее были красные пятна. Дядя Тиша тоже стоял красный, словно ему в лицо плеснули горячую воду.
Опять тренькнули рюмки. Я уже устал стоять в своем углу. Папа и дядя все говорили. Они никак не могли наговориться. Папа не слыхал, что Сенька стал профессором, а дядя не знал, что Петра Ивановича реабилитировали. Папа свистнул, когда дядя сказал, что Савка уже консул, зато дядя заохал, когда узнал, что Лешку проработали. Потом они начали перебивать друг друга: а Гошку повысили, а Яшку перебросили, а Танька растет, а Данила далеко не пойдет, а Мйшка свое возьмет, а Сема уже не подымется, а Митя держится за свою жену, а Пашка за свой «ЗИЛ».
Потом они немного помолчали, и папа сказал:
— А водки все же не хватило! Придется сбегать за подкреплением!
— Я с тобой! — сказал дядя.
Они вышли из комнаты. В передней хлопнула дверь. Тут мама очнулась.
— Слава богу, — сказал дядя Тиша.
— Слава богу, с Лава богу, — передразнила мама. — Нужны мне были ваши ухаживания! Ах, эта прядка! Эх, эти лучики! Идиот! Сексуальный тип!
Дядя Тиша не ответил маме. Он выбежал из комнаты. Он побежал, высоко поднимая коротенькие свои ножки, как бегун на гаревой дорожке. Мама вышла за ним. Я выбрался из-за шкафа. Я начал думать, что мне теперь делать, но так ничего и не придумал. Пока я думал, вернулся папа с дядей. Они опять сели за стол. Я залез на кровать.
— Между прочим, — сказал папа, — куда девался мой сын? Неужели он уже спит?
Когда папа вошел в ком<нату, я закрыл глаза.
— Что с тобой, сыночек? — тихо спросил папа. — Ты не заболел? Почему ты спишь одетый?
Я ничего не ответил/Раздался звонок. Это вернулась мама. Папа рассказал ей про мой сон. Мама испуганно посмотрела на меня. Я молчал. Молчала и мама. А вечером, когда я лежалГ в своей кровати, она подсела ко мне и тихо спросила:
— Где ты был тогда, сыночек?
Я показал глазами на угол за шкафом.
Мама ничего не сказала. На глазах ее показались слезы. Она приложилась щекой к моему лбу и прошептала:
— Хороший мой мальчик! Умница!
Я натянул одеяло на голову. Я не мог заснуть. Передо мной стоял дядя Тиша. Он стоял на цыпочках, вытягивая голову. Мама смеялась таким смехом, будто полоскала горло шалфеем. Тренькали рюмки, и дядя Тиша вздрагивал, словно его били линейкой по коленкам. Лицо у мамы было виноватое. И я подумал, что люблю маму, очень люблю свою маму, но с этого дня, быть может, я буду любить ее чуть меньше, чем раньше.
У МЕНЯ НЕТ ВНУТРЕННЕГО МИРА…
Мы сидели в классе и писали под диктовку слово «корова», Лешка Селезнев не знал, как его писать, и вертелся на парте, будто ворона на заборе, Я бросил ему записочку, а она не долетела. Лешка ногой начал потихоньку придвигать ее к себе, пока это не заметила Клавдия Николаевна. Она всегда все замечает, будто у нее три глаз^ как у бога, которого я видел на снимке в учебнике,
— Кто это бросил? — спросила она и подняла записку. .
Тут Танька Сабантеева начала смотреть на меня и хихикать, и фыркать в передник, и давиться от смеха, и это опять заметила Клавдия Николаевна. Я показал Таньке под партой кулак и сказал!
— Это я бросил!
Клавдия Николаевна прочла записку.
— Что ж, Петя, — сказала она. — Ты написал правильно. Но зачем ты помогаешь товарищу исподтишка? Разве это хорошо? Пойди к нему домой, позанимайся с ним. Вот это будет настоящая помощь!
— Он не позанимается, — запищала Танька, — Он такой же лентяй, как и Лешка!
— А я полагаю, — сказала Клавдия Николаевна, — что Петя хороший товарищ.
— Пусть даст пионерское обещание! — еще раз пискнула Танька.
— Я приду без обещания, — сказал я.
Во время перемены я решил побить Таньку. Но Лешка сказал, что с такой ябедой лучше не связываться. И вообще с девчонками не надо иметь никакого дела. На «их и так смотреть противно.
Я тоже сказал, что мне противно, когда я смотрю на всех этих чистеньких, красивеньких девчонок, на их переднички, ленточки, бантики и разные там косички,
— Не надо с ними связываться, — сказал Лешка. — Просто мы назло Таньке начнем заниматься вместе и будем каждый день готовить уроки, и станем отвечать лучше всех девчонок, и они перемрут от зависти, как мухи,
.— Это мы обязательно сделаем, — сказал я. — Пусть не задаются, задаваки несчастные!
— Все говорят, что я способный, — сказал Лешка. — Если бы я хотел, я мог бы учиться лучше всех!
— Я тоже способный. Таких способных надо еще поискать!
— Мы оба способные, — сказал Лешка. — И мы будем заниматься по расписанию и готовить все уроки, пока не станем самыми первыми отличниками.
После школы я пошел домой. Мне хотелось поскорей пообедать и пойти к Лешке заниматься. Я быстро съел суп и начал ждать второе.
— Чего ты давишься? — спросила Лялька.
— Он опаздывает на поезд, — сказала мама.
— У него важные дела, — отозвался папа.
— Ты никогда не покушаешь по-человечески, — сказала мама. — Ты даже не прожевываешь пищи. Ты заглатываешь ее, как удав. В конце концов ты наживешь себе катар желудка.
— У удавов не бывает катаров желудка, — сказал я.
— Он все знает про удавов, — сказал папа. — Что же касается арифметики, то здесь дела у него обстоят не так блестяще.
— Нет, ты все же скажи — куда ты спешишь? — спросила мама.
— Мне надо пойти к Лешке.
— Ему необходимо пойти к Лешке, — отозвался папа. — У них свидание. Они давно не виделись.
— А вот и не свидание. Я иду заниматься. Я должен помочь ему по русскому.
— Он должен взять Лешку на буксир, — сказал папа. — Он ведь у нас большой активист.
— Знаем мы эти буксиры! — рассердилась мама. — Он идет гонять мяч.
— А может быть, он не врет? — спросила Лялька.
— Утка, — сказал папа. — Явная утка!
— Честное слово, не утка… Я дал обещание перед всем классом.
— Он дал социалистическое обязательство, — сказал папа. — Если он его не выполнит, в гороно будут крупные неприятности.
Когда папа в плохом настроении, он всегда так разговаривает. И я сразу понял, что меня никуда не пустят. Я вспомнил про Таньку. Теперь она будет еще больше хихикать и всем говорить, что я лодырь царя небесного. И Клавдия Николаевна начнет меня ругать. И мне стало так обидно, что большая слеза выкатилась из моего глаза и упала прямо в тарелку. Когда мама увидела эту слезу, она сказала, что ей надо еще подумать, — может быть, меня и отпустят к Лешке. Но папа закричал, что он не станет менять своих решений. Слезы капают у меня от усталости. Я переутомился. Я, наверное, все перемены гонял мяч. Я гонял его как сумасшедший. Я гонял мяч и не думал о ботинках. А ботинок на меня не напасешься. Если бы папа был директором фабрики «Скороход», меня можно было бы обеспечить обувью. Но папа не директор. Он не знает, где взять денег. Он не ворует, не берет взяток. Он живет на заработную плату. А сегодня у него вычли четыреста рублей за командировку. Он думал, что вычтут двести, а вычли четыреста, потому что бухгалтерия что хочет, то и делает. А тут еще я лезу со своими глупостями!
Папа еще долго кричал. Я остался дома. Меня не пускали к Лешке целую неделю. Когда мы опять начали писать слова, Клавдия Николаевна опросила:
— Ну как, ты помог товарищу?
— Я не помог… Меня папа не пускает.
Танька начала хихикать и строить мне рожи, она думала, что Клавдия Николаевна рассердится, но учительница ничего не сказала.
Прошло еще два дня. Я, мама и тетя Настя-сидели за столом и ждали папу. Он опоздал на целый час.
— Угадай, откуда я иду? — сказал папа. — Никогда не угадаешь! Я был в школе.
— Петя опять отличился? — испугалась мама.
— На этот раз ничего не случилось, — ответил папа. — Клавдия Николаевна вызывала меня, чтобы поговорить о внутреннем мире.
— О каком внутреннем мире? — спросила тетя Настя.
— О Петином.
— Я что-то ничего не понимаю, — сказала мама.
— А кто понимает? — ответил папа. — Прихожу я в школу, и Клавдия Николаевна начинает разводить антимонию насчет Петиного внутреннего мира и о том, что в него надо почаще заглядывать.
— В кого заглядывать?
— Ну, во внутренний мир!
— Ты шутишь! — сказала мама. — Только для этого тебя и вызывали?
— Представь себе!
— Это просто уму непостижимо, — сказала ма-ма. Что только люди не выдумывают!
— Делать им нечего, — ответил папа, — вот они и выдумывают.
о Я знаю од^у интересную байку про внутренний мир, — сказала тетя Настя.
