Андрей Панов - Алтарь
— Ва-ань!
Никто не ответил. Тогда Поликарп прошёл в другой конец вагона, продираясь, как сквозь туман, через плотную завесу пыли, заглянул во все отсеки, за все двери, но Ивана не обнаружил.
— Та-ак… — протянул Поликарп, пригладив бороду, и с облегчением вышел наружу — в чистый, наполненный приятными запахами лесной воздух.
— Та-ак… — повторил ещё раз, медленно обходя вокруг вагона. За ним он, к своей радости, обнаружил чёрный круг выжженной травы с кучкой углей посередине.
«Был здесь всё-таки Ванька! Был окаянный!» — улыбнулся Поликарп, но тут же понял, что беглец может сюда больше и не вернуться, что ждать его здесь бессмысленно, хотя и не безнадёжно.
Что же делать? Поликарп присел около потухшего костра и запалил трубку. Надо было что-то решать. Но что?
«Схожу домой, пообедаю», — решил Поликарп. — «А к вечеру опять сюда наведаюсь — вдруг объявится Ванька?». Хлопнув себя по коленям, он встал и отправился в обратный путь.
IXПерекусив на скорую руку и покормив животных, Поликарп стал дожидаться, пока Семён пригонит коров с пастбища. Завидев стадо, бородач пошёл ему навстречу. Отыскав среди коров низкорослого пастуха с длиннющим кнутом через плечо, Поликарп подошёл и поздоровался.
— Как сегодня дела, Семён? Все на месте?
— Да вроде все. Обычно… эта… вечером ктой-то убёгнуть вздумаеть, так не усечёшь и… эта… до ночи той искать будешь. Во как… Куды-нить в камыш забьёться… эта… и ходи… ёйную душу мать! Эта… табачка-то… отсыпешь эта, а?
Хмыкнув, Поликарп сунул руку в карман за табакеркой. Пересыпая табак в ладонь пастуха, спросил:
— А Ваньку сегодня не видел?
— Ваньку-то? Дык эта… нет вроде… не видал.
— Ладно, пойду коровку свою отыщу, — бородач огляделся по сторонам и, обнаружив Рыжуху, направился к ней. Та уже сама шла ко двору, и Поликарпу даже не пришлось её направлять.
Подоив корову, он выпустил её на луг и, не дожидаясь, пока Семён начнёт собирать стадо, пошёл к лесу. Сначала Поликарп думал взять немного левее, чтобы заглянуть к Парамону — местному леснику. Давно он у него не был, да и о Ваньке, может, что узнать доведётся. Парамон был нелюдимым человеком, почти безвылазно жившим в лесу в небольшом срубе с несколькими хозяйственными пристройками: свинарником, курятником, сараем и баней. В деревню лесник наведывался редко. В основном, чтобы зайти к Поликарпу — узнать последние новости, да и просто поговорить. Поликарп, в свою очередь, пару раз в неделю заходил к Парамону — посидеть за чашкой удивительно вкусного чая, который тот заваривал с добавлением лесных трав и болотных ягод.
Поликарпу повезло — лесник был дома и даже пока не собирался в обход. Он сидел за столом и чистил свою двустволку. Увидев Поликарпа, безмолвно встал и протянул руку. Парамон был высоким могучим мужиком с рыжей беспорядочно торчащей в разные стороны шевелюрой и такой же рыжей густой бородой. Поздоровавшись, лесник вернулся на своё место за столом и жестом предложил сесть Поликарпу напротив себя.
— Поговорить я пришёл с тобой, Парамон, — сообщил гость.
Лесник оторвался от изучения ружья, и на Поликарпа из-под его густых рыжих бровей устремился изучающий взгляд.
— Вот какое дело, Парамон… Сегодня ночью у Захара корова пропала.
Лесник откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и стал с интересом слушать товарища.
— Выломали доски в стене сарая и вывели через дыру, — продолжал Поликарп. — Доски же приделали обратно. Потому никто сначала-то и не понял что к чему. Только когда я случайно одну досточку выбил…
— Ну? — подбодрил замешкавшегося гостя лесник.
— Да вот… Не знаю, как и сказать тебе это…
Поликарп смахнул широкой ладонью со стола несколько крошек, взглянул на Парамона и продолжил:
— Думаю, Ванька преступление учинил…
Лесник от удивления поднял левую бровь.
— Да. Так получается… Пропал он: ни дома нет, ни у Лукерьи… И никто его не видел со вчерашнего дня. Я вот думал у вагона он… Ну, у того старого вагона, что у путей… Пришёл, а Ваньки там и нету. Только кострище рядом: видно, был ночью, да ушёл потом куда-то. Думаю, сейчас вот идти туда и подождать до вечера — может, возвернётся Ванька… Ты-то что думаешь?
— Так, — произнёс Парамон, хлопнув ладонями по столу. — Может, и Ванька. Может… Знаешь что, Поликарп? Приходил он ко мне сегодня…
Поликарп удивлённо взглянул на товарища.
— Да. Был он здесь, — подтвердил лесник. — Утром. Есть просил. Странный был какой-то. Глаза испуганные, как у собаки перед медведем. Говорил, что домой ему нельзя. Ещё что-то плёл… Я уж не помню. Да и не слушал его — бред, думал, с похмелья-то: перегаром от Ваньки пёрло так, что Буян аж зачихал и на двор выбежал, — улыбнулся Парамон. — Вот так… Поел он и обратно ушёл. Куда — не знаю.
— Найти б его надо.
— Где ж теперь? В село не пойдёт — это точно. Разве что обратно к вагону… Иль ещё куда…
— Осталось только у вагона ждать.
— Выходит…
— Ну, пойду я, Парамон, — сказал, поднимаясь со стула, Поликарп.
— Я б с тобой, но мне в обход надо. Если увижу Ваньку, не упущу. Приведу к тебе.
— Спасибо. Ну, бывай…
Лесник поднял руку в знак прощания и снова уткнулся в двустволку.
X
Поликарп шёл через лес к железнодорожным путям и размышлял об ивановом поступке. Он никак не мог уяснить себе мотива для похищения захаровой коровы. Не понимал, зачем она Ваньке в его нынешнем положении беглеца, и, кроме одной совершенно абсурдной идеи, ничего более придумать не смог. Она представляла собой некий замкнутый круг и заключалась в следующем: Иван решил украсть корову и знал, что будет скрываться. Потому и украл: чтобы было, что есть в бегах. Идея была настолько нереальна, что даже вызвала усмешку у Поликарпа, но дальше рассуждать на эту тему он не стал.
В лесу стояла тишина: ветер стих, а голоса птиц доносились откуда-то издалека и довольно редко. Поликарп шёл, и под ногами его хрустели веточки и шелестели осыпавшиеся хвоинки. Эти звуки доставляли ему особое удовольствие и вносили в душу умиротворение. Постепенно он оставил мысли об Иване и стал просто наслаждаться ходьбой по лесу, вдыхая целебный сосново-еловый воздух.
Вдруг справа, в ложбинке за кустами что-то зашуршало и тут же стихло. Поликарп остановился и прислушался. Нет, показалось. Но посмотреть всё-таки стоило. Бородач повернул к кустам и, ещё не дойдя до них, услышал тихий голос:
— Поликарп, это я…
— Ваня?! — удивился Поликарп.
Из-за кустов, опасливо цепляясь за ствол сосны, вышел Иван: в пыльных чёрных спортивных штанах, кедах и рубахе навыпуск. Волосы его были, по-видимому, давно не чёсаны, судя по запутавшимся в них листьям и хвоинкам.
— Поликарп, — «проблеял» Иван, взглянув на него испуганными глазами. — Ты… меня искал?
— Да, — коротко ответил бородач.
— Что, к ментам поведешь?
— Нет, Вань, — успокоил Поликарп. — Поговорить хочу с тобой. Понять, что и как.
— Не сдавай меня, Евграфыч, — дрожащим голосом умолял Иван. — Я в тюрьму не хочу…
— Сказано ж тебе: поговорить надо. Выходи сюда, садись…
Иван немного успокоился, но к Поликарпу не подошёл, а сел там же, где стоял, — у соснового ствола. Бородач хмыкнул и сам подошёл к беглецу. Сел.
— Ну, Ваня, рассказывай.
— Что?
— Как корову у Захара умыкнул, что ж ещё?!
— Я, Поликарп, не виноват, — опустив глаза, ответил Иван. — Не я это. Черти попутали, едрить их!
— Так, Ваня. Ты этих чертей брось. Совсем допёк уже ими. Правду говори. Украл корову — значит, украл. Значит, и виноват ты, а не какие-то там черти.
— Да я украл, я! — вскричал Иван. — Но не по воле по своей: заставили меня! Черти заставили! Говорил я тебе: подбираются они ко мне, подходють, окаянные! Вот и явилися вчера…
— Что, — удивился Поликарп, — прямо так и явились?
— Да. Сижу я, значить, вчера дома. Вдруг вижу: дверь открывается и входють…
— Пил, небось?
— Да так — паллитру всего. Делов-то? Значится, смотрю: мужика два входють. Вроде обычные мужики. Только в чёрном оба, кучерявые такие и с бородами… Чувствую, точно, по мою душеньку явилися… Пригляделся я, а у одного из кудрей рожки виднеются! Ну всё, думаю: черти добралися! И улыбаются оба стоять… Весело им, тудыть твою в корягу! Я — давай крестом их осенять, а им хоть бы хны: стоять, хохочуть… Тут-то я и понял, что конец мой близок. Упал на пол, под кровать было кинулся, да не пролез туды. Я — под стол, а они уж у стола сидять. Я им тоды с полу прям и кричу: «Смилуйтесь, отцы! Оставьте на свете белом жить!». А они и говорять: «Жить хочешь, грешник? Чё ж тебе в жисти надобно?». Мне, значить… Я и говорю: «Жить хочу, жисть видеть». «Пить ты хочешь, собака!». Это они мне, значить, кричать… Говорю: «Грешен я, отцы. Но коль жить буду, брошу энто поганое занятье. Ей богу, брошу!». Они и отвечають: «Ладно. Сослужи службу, тады жить оставим». «Что хотите», — говорю, — «сделаю, только с собой не забирайте». Тут-то они корову захарову и помянули…
