Максим Макаренков - Цикл рассказов «Пространства»
Вылетевшее ей под ноги создание лет четырех, сосредоточенное на том, чтобы доставить бабушке очередную охапку самых красивых на свете листьев, она даже не заметила. В результате собиратель листьев ткнулся девушке в обтянутую черным нейлоном ногу и мягко хлопнулся на попку. Листья разлетелись, а на самый красивый, огромный ярко-желтый лист, девушка умудрилась опустить рифленую подошву своего тяжелого ботинка.
Малыш очень серьезно смотрел на неловко переминавшуюся девушку. Потом перевел взгляд на торчавший из-под ботинка лист и нижняя губа его стала мелко-мелко подрагивать, но вместо того, чтобы разреветься, он только тяжело вздохнул. Сел на корточки и принялся собирать разлетевшиеся драгоценности.
Девушка медленно убрала ботинок с кленового листа. Конечно, для букета он уже не годился. Со вздохом она выключила плеер, сняла наушники. Покусывая губу оглянулась и шагнула к краю тропинки. Нагнулась, подобрала багряно-красный вытянутый лист какого-то неизвестного ей дерева. О чем-то задумалась, выпустила листок из пальцев и нагнулась за следующим. А потом села на корточки, не обращая внимания на то, что полы плаща метут по земле, и принялась отбирать самые большие и красивые листья, безжалостно бракуя те, в которых замечала хоть малейший изъян.
Время от времени она оглядывалась, не убежал ли малыш. Но тот продолжал ползать по тропинке, стараясь отыскать те самые листья, которые нес до столкновения.
Набрав охапку роскошных листьев, переливающихся всеми оттенками осеннего золота, девушка поднялась и зашагала к маленькой фигурке, сидевшей на корточках посреди тропинки. К малышу уже спешила сухонькая бабушка, неодобрительно посматривавшая на девушку. Но она успела подойти к малышу первой. Неуверенно потопталась, сверху вниз глядя на затылок в белых кудряшках, и, опустившись на корточки, протянула свой букет:
- Ну... Извини. Вот. Возьми. Я вместо тех собрала.
Слова отчего-то поучались трудными, неловкими. Она совершенно не знала, как надо говорить с такими маленькими людьми, которые совершенно ничего еще не понимают в этой жизни и могут расстроиться по таким пустякам. Но почему-то ей очень хотелось, чтобы эта мелочь пузатая посмотрела на нее своими серыми глазищами, и в них не было слез.
Ребенок недоверчиво глядел на золотые листья, которые протягивала ему незнакомая тетя. Рука ему не очень нравилась, ногти выкрашены зачем-то темно-коричневым, кольца какие-то некрасивые. Да и сама тетя не внушала доверия - зачем на ней так много черного?
Но листья она собрала красивые, хорошие. Они бы и сам такие взял, чтобы подарить бабушке. Бабушка такие любит, перебирает их, а когда они приходят с прогулки, ставит в красивую хрустальную вазу.
Кстати, бабушка был уже рядом. У нее хватило ума остановиться и просто понаблюдать, чем дело кончится. Сероглазый шмыгнул носом и протянул руку. Поднялся с корточек и присоединил листья, собранные непонятной тетей к своим.
Потом ткнул пальцем в сторону здоровенного клена, стоявшего неподалеку:
- А там еще есть. Красивые.
Девчонка засунула руки в карманы и посмотрела на малыша с недоверием и опаской. И вдруг улыбнулась:
- Ну, веди, показывай...
И они зашагали туда, где были самые красивые в парке листья.
А бабушка пошла за ними, улыбаясь так, как могут улыбаться только умные пожилые женщины.
Но на девушку в длинном черном плаще все же поглядывала с недоверием.
ТУМАНЩИК
Веселье в квартире не стихало. Правда было оно уже предутреннее, усталое, еще не вымученное, но уже готовое закончиться тишиной опустевшей квартиры, в которой довольно улыбается хозяйка, да ищут двери запоздалые тени гостей, сообразившие, что им пора догонять своих господ.
Лена очень любила такие часы. Может быть потому, что они случались нечасто: должны были совпасть время, место, люди, их настроение... И тогда случалось хрупкое чудо - прокуренная кухня выпадала из ожерелья повседневности, называемой жизнью, и плыла в ночи, словно наполненный теплом, светом, остатками детских надежд и человеческими существами, ненадолго ставшими людьми, шарик.
А может быть потому, что можно было, хотя бы ненадолго, стать самою собой - оставить за порогом рассудительность зрелой тридцатишестилетней женщины, застенчивость и скрытность, прижившиеся со школьных лет, когда очень хотелось принятой в круг, и приходилось скрывать, что тебе интересно что-то помимо дискотек, спортивных мальчиков и первых опытов с губной помадой и длинной юбок.
Уходить Лене очень не хотелось. У Юльки всегда собирались уютные люди, перед которыми не надо было соответствовать, а можно было говорить, что думаешь, искренне расспрашивать о том, почему полноватому, вечно стесняющемуся своей несерьезности, Олегу нравится анимэ и романы Мураками, и с наслаждением канючить, чтобы Юлькин муж Вадим спел любимую. "Колею" Высоцкого.
Ох, как не хотелось уходить. Но пришлось. Наутро надо было собираться и отправлять тринадцатилетнюю дочку в летний лагерь, предстояло проверить сумки, билеты, документы и еще тысячу мелочей. Лена все никак не могла поверить, что эта длинноногая, уже глядящая на нее сверху вниз, самостоятельная девица - ее дочь
В очередной раз вздохнув, Ленка помахала в закрывающиеся двери лифта, услышала, как клацнула закрывающаяся дверь квартиры, отсекая негромкий гитарный перебор, и полезла в сумочку за сигаретами.
Вышла из подъезда, аккуратно придержала тяжелую дверь, прикурила и пошла вдоль дома.
Идти было недалеко, жили они с Юлькой неподалеку. Дошагать до конца дома, пересечь через детскую площадку и, вот она, Нижняя Первомайская. Перебежать через улицу, привычно ловя уголком глаза зеленый крест аптеки, обогнуть дом с аптекой, и в глубине двора обнаружится бежево-коричневатого кирпича шестиэтажка с сонными машинами на сером асфальте и круглосуточной дворовой собакой Альмой.
Ленка сделала пару шагов и утонула в густом тумане. Посреди этой душной, с окнами нараспашку, ночи, коротко рявкнул плотный теплый ливень, за десять минут высказавший все, что думал об этом дурацком, плывущем в собственном поту и злобе, городе, и стих, уйдя туда, где ему привольнее. Видимо, сейчас его остатки решили повиснуть в воздухе белыми густыми клубами, медленно переваливающимися между домами, вытекая на улицы, осторожно поглаживая блеклые листья дворовых деревьев.
Лена осторожно шагала вдоль дома, наблюдая, как медленно выплывают из тумана сантиметры асфальта. Она даже оглянулась, чтобы посмотреть, как позади туман тут же слизывает их, растворяя в себе.
Дом все не кончался. Лена почувствовала, что начинает нервничать и ускорила шаг. Слева все тянулась и тянулась серая стена с черными провалами окон, едва видимыми сквозь туман. Лене показалось, что окна изменились, стали какими-то чужими, неправильными. Всмотревшись, она поняла, что на окнах нет занавесок. Подъезд за подъездом тянулись ровные мертвые ряды нежилых окон, открывающих внутренности мертвых, никогда не знавших людей, квартир. Сердце забухало медленно и неровно, горячими тяжелыми толчками.
В одном из окон Лене почудилось движение. Не движение даже, а его тень. Страшная, словно тень калеки - непонятная, не поддающаяся логическому объяснению, пока ты не увидишь ее владельца. Вот, только Лене совсем не хотелось видеть, кто это решил подойти к окну в темной квартире, где нет никого и ничего, и даже лампочка не свисает с потолка, а торчат два жестких обрубка электропровода.
Почему она решила, что все именно так, почему испугалась, Лена сказать не могла. Все и всегда считали ее очень правильной и рациональной, не хватающей звезд с неба, но надежной и рассудочной. В последние годы она и сама стала казаться себе именно такой.
Глубоко вздохнув, Лена слегка наклонила голову и ускорила шаг. Очень хотелось побежать, но она старалась сдерживаться, поскольку побежать означало окончательно признать реальность этой серой стены, за которой скрывалась жизнь, которой не место в реальном рассудочном мире, где обитают офисы с кондиционерами LG, юркие корейские машинки, на светло-серый столах стоят скучные компьютеры со скучной и неудобной программой 1C-Бухгалтерия и люди в семь вечера встают с рабочих мест и едут домой к телевизорам с "Домом-2" и "C.S.I. Место преступления Лас-Вегас".
Против воли Лена тихонько всхлипнула и испуганно замолчала, оглядываясь вокруг. Показалось, что кто-то услышал этот всхлип и теперь поворачивается в ее сторону, жадно вслушиваясь в туман.
Вдруг впереди послышались шаги, кто-то сыро закашлялся. Плюнув на сдержанность и рассудок, Лена побежала, благодаря судьбу за то, что она сохранила любовь к кроссовкам и фигуру, позволяющую сейчас нестись вперед сломя голову, как в пятнадцать лет на уроке физкультуры.
Шаги удалялись, стихали. Лене показалось, что она бежит к какой-то двери, и дверь эта вот-вот закроется, и вот тогда она останется один на один с тем, кто прислушивается в тумане к всхлипам одиноких заблудившихся людей.
