Александр Лекаренко - Крылья
Однажды его дернул к себе зам по хозчасти и спросил, — Ты ювелир, Рубин? — Да, ювелир, — ответил Йося. — А колечко раскатать сможешь? — зам выложил на стол обручальное кольцо, — Что–то тесновато стало. — Так Йося начал приобретать клиентуру среди тюремщиков. В те годы каждый начальник зоны считал своим долгом иметь коллектив крепостных мастеров — портных, парикмахеров, плотников, но иметь собственного ювелира, да еще с арабской цеховой грамотой, которую по ошибке подшили к Йосиному личному делу, приняв, поначалу, за басмаческую «ксиву» — это было верхом престижа. Тюремщики тоже были людьми. Равно, как и тесно связанные с ними менты, чекисты и прокурорские. И жили они не где–нибудь в холодном, насквозь заидеологизированном Питере, а на теплой, золотой земле Узбекистана, где очень многое было по–другому. Золото, как и тысячу лет назад продолжало оставаться здесь мерилом всего. Но теперь уже — тайным мерилом. Здесь никогда не было никаких банков, никаких ценных бумаг, никаких печатных станков, золото в слитках, в иранских динарах, в индийских рупиях, в царских червонцах накапливалось здесь веками. Но теперь само их хранение уже стало преступлением. Однако никто не мешал честному совслужащему иметь честное, трудовое золото, с советской звездочкой и тремя циферками госпробы. Таким образом, один и тот же презренный металл, но по–разному маркированный, мог послужить и путевкой в зону, и пропуском в сладкую жизнь.
А он килограммами прилипал к рукам тех, кто имел дело с изъятиями.
Глава 18
Через три года Йося жил по–царски. Он числился оператором котельной, у него была собственная каптерка с диваном, книжным шкафом и радиоприемником. И он точно знал, что ему никогда не выйти из зоны. Никто и никогда не выпустил бы из рук крепостного ювелира, через руки которого в руки тюремщиков и дальше уже прошли пуды перелитого и перемаркированного золота. Не веря ни в каких богов, Йося молил собственного бога, по имени Он, чтобы в зоне не сменился «хозяин», «хозяин–при–деле» — был его ангелом–хранителем, «хозяин–не–у-дел» — становился смертельным врагом. Йося ел хлеб с маслом, пил самый лучший чай, курил все больше и больше анаши. Иногда к нему приводили «петухов».
Так продолжалось до тех пор, пока судьба не свела его с типом по имени Гуссейн Гуссейнов. Гуссейн подсел за пособничество немецким оккупантам, он служил в подразделении, называемом «Мусульманский Легион», который немцы сформировали из военнопленных под эгидой Управления СС. Но, поскольку ни в каких зверствах он замешан не был, в боевых действиях не участвовал и вообще, служил интендантом в этом самом «Легионе», который охранял какие–то тыловые склады в Донбассе, то ему дали по–божески — восемь лет. Его изъяли уже после войны в 46‑м году из родного городка Газах и где–то там же он и сидел себе, не тужил, пока в 53‑м зону не расформировали и его перекинули в Уч — Кудур. Предусмотрительность подвела мудрого Гуссейна Гуссейнова, свой кошелек он всегда носил с собой — у него была полная пасть золотых зубов, и все было в порядке, пока он сидел в родном Азербайджане — Гуссейн был здоровенным битюгом с двумя, довоенными еще, ходками и мог не опасаться наездов. Но солдатики из охраны «столыпина» позарились на его фиксы, они сковырнули шомполами те, что можно было сковырнуть, а остальные выбили прикладом. Гуссейн издыхал от голода, выл по ночам и бился головой об стенку от нестерпимой боли в обнаженных зубных нервах, пока Йося не пожалел его и не сделал ему протезы из четырех золотых монет, закрепив их смесью строительного цемента и эпоксидного клея.
Гуссейн надрезал вену на руке и, скрежеща золотом зубов, поклялся Йосе на крови в вечной дружбе и преданности.
— Слюший, бырат, — сказал Гуссейн через полгода, — Они прынымают у тыбя рыжиё по вэсу? — Нет. — Вах-х! Пачиму ты нэ бырешь сваю долю? — Куда я его дену? — Вах-х! — Гуссейн задумался, — Слюший, бырат. Исчо чыриз полгода я откынусь. Я все зыделаю для тыбя. Пырячь золото, заначивай. Я что–ныбуть прыдумаю.
Через год в оперчасти зоны появился новый оперуполномоченный, бывший фронтовик, молодой, но очень заслуженный азербайджанец из Баку.
В течение 55‑го — 58‑го годов в зоне, постепенно, сменилась администрация, золотой поток превратился в струйку, а затем и вовсе иссяк.
В 58‑м — 59‑м годах Йося пережил три покушения на свою жизнь, но, при помощи бога Он, собственного ума и оперативности оперативного оперуполномоченного из Азербайджана ему удалось выжить.
К 60‑му году Йося стал весьма уважаемым сидельцем и очень опытным ювелиром. Он не был вором, не занимал никаких постов в преступной иерархии, но имел большой авторитет за ум, за силу и за справедливость. Он вполне официально работал мастером в организованной новым начальством мастерской, где делали нарды, резали шахматы из кости и изготовляли из поделочных металлов и камней великолепные ювелирные украшения, что приносило зоне приличный доход.
А в 61‑м, когда он вышел из Уч — Кудура, у ворот ждал его сияющий золотыми зубами Гуссейн Гуссейнов.
Глава 19
Молодой президент в черной водолазке закончил свое выступление, и по экрану, размахивая крыльями, полетели гигиенические прокладки. — «Ну и мир», — Рубин отвернулся от телевизора и плеснул себе рюмку коньяку, — «В котором приходится жить». — Йосиф Леонидович! — в кабинет заглянула похожая на фотомодель секретарша. — А? — Домой пора, Йосиф Леонидович, поздно уже. — Ты иди, иди, Аллочка, а я посижу еще. — Ну, тогда, до завтра? — До завтра, милая.
Он откинулся в кресле с рюмкой «Метаксы» в руке и снова начал нажимать кнопки пульта. — Война. Землетрясение. Цунами. Опять война. Опять упал самолет. Наводнение. Снова война. Паника на бирже. Ракеты фейерверком летят в празднично освещенный Багдад. Мятеж. Взрыв. Дефолт. Амба. — Он выключил телевизор, бросил пульт на журнальный столик и начал собираться, захотелось пройтись, развеяться.
Он отпустил шофера и, опираясь на трость, задумавшись, пошел по слабо освещенной неоном улице — пожилой человек в широком, черном пальто, с непокрытой головой, капли дождя поблескивают на лысине.
— Дед, прикурить не найдется? — Он поднял голову, — какой–то тип в шапочке, как у Буратино, совал ему незажженную сигарету. Он опустил, было, руку в карман за зажигалкой, но тут же получил ослепляющий удар в лицо, и навзничь упал на тротуар, чей–то ботинок врезался под ребра, чьи–то руки рванули пальто на груди, добираясь до внутренних карманов. Он резко перевернулся набок и ударил головой, подсек тростью чьи–то ноги в джинсах взвизгнули тормоза. Он услышал какое–то кхеканье, хруст, кто–то заскулил по–собачьи. Когда он сел, протирая залепленные грязью глаза, рядом валялись три неподвижных тела, а над ним стояла высокая девка в сапогах и распахнутой, короткой шубе. Она протянула руку, — Пойдемте к машине, я подвезу вас.
— Вообще–то, я ювелир, — сказал он, они сидели в креслах в гостиной его дома и пили коньяк, было тепло и уютно, в камине пылал огонь, его бровь, залепленная пластырем, почти не болела, — Но сейчас уже редко что делаю своими руками. У меня ювелирная фабрика. Кроме того, обрабатываем полудрагоценные камни и граним драгоценные, — он усмехнулся, — Кроме алмазов. — Почему кроме? — Наше государство предпочитает доверять их де Бирсу, который снова продает их государству, а государство распределяет заказы по своим предприятиям. Половина из того, что вы покупаете здесь, с марками французских фирм, огранено в Питере и имеет некоторую якутскую узкоглазость. — Говорят, что в Якутии добывают, в основном, технические алмазы. — Вздор. Технических алмазов не бывает. Для этого есть искусственные камни и высокопрочные сплавы. Алмазная же пыль используется для обработки самих алмазов. Париж, Лондон и Нью — Йорк носят сибирские бриллианты, восхищаясь их африканским огнем. — В Сибири их что, больше? — Их меньше. Но сибирский карат, добываемый из вечной мерзлоты, стоит в два раза дешевле, чем южноафриканский, потому, что неграм надо платить. — А у вас есть бриллианты? — Нет, — он безразлично пожал плечами, — Не люблю я их, нет в них настоящей, цветной красоты. Цветной алмаз — это бракованный алмаз, мутный. А игра алмаза чистой воды сильно преувеличена, иначе их не подделывали бы веками — страз можно отгранить ничуть не хуже. — Откуда же бриллиантовая лихорадка? — От пиара, — он ухмыльнулся, — Вы обратили внимание, что все знаменитые алмазы — Шах, Звезда Африки, Регент — новые? Нет старых алмазов. Потому, что в старину они никому не были нужны. В старину алмаз считался второстепенным, полудрагоценным камнем, о чем свидетельствуют сохранившиеся торговые документы. Алмазный бум начался в 17 веке, когда были открыты богатые месторождения в Африке и южной Америке, а голландский еврей Авраам Скариа изобрел гранильную машину и начал промышленное производство бриллиантов из дешевого сырья. — Да? — удивилась его собеседница. — А я читала в какой–то французской книжке, что какой–то Людвиг Беркен начал делать это еще в 1450-каком–то году. — Враки. Понадобился сбыт — началась рекламная компания, в рамках которой возник и алмаз Карла Смелого, и 12 бриллиантов Мазарини, отграненных Беркеном, и камни, украденные из глаз индийских идолов, и много других легенд. Триста лет рекламной компании — и бриллиант стал драгоценным мерилом престижа. Но никому не приходит в голову, что мир усыпан бриллиантами. Несмотря на искусственно вздуваемые цены, сегодня любой мещанин в Западной Европе или Америке может позволить себе колечко с бриллиантом или бриллиантовые сережки для жены, он их может купить в любом ювелирном магазине и по вполне доступной для него цене в 3–4 тысячи долларов. А вот попробуйте, найдите хороший изумруд? Или просто, настоящий — рубин? — Жаль, что вы не любите бриллиантов, — сказала она, — Я хотела предложить вам полюбоваться вот этим, — она протянула на ладони круглый, прозрачный камешек величиной с крупную горошину. Он взял его двумя пальцами, и, надев очки, долго рассматривал под светом лампы. — Да, это похоже на бриллиант, — сказал он, — Погодите минутку. — Он вышел в соседнюю комнату и, вернувшись с кусочком алюминиевой проволоки, провел ею по одной из граней камешка. — Очень похоже на бриллиант, — повторил он, — А можно полюбопытствовать… — Можно. Я получила его в оплату за работу. — Они посмотрели друг другу в глаза, следующий вопрос напрашивался сам собой. — Я умею предсказывать будущее, — сказала она.
