Александр Лекаренко - Крылья
Обратный, гробовой путь был не легче, последняя бабкина постель напиталась водой, какой–то старик глянул на него через мутное окно и исчез, когда он проходил мимо хаты с гробом на плечах.
Бабка уже наполовину ушла в грязь, как будто хотела поскорее провалиться сквозь эту проклятую землю, но гроб долго плавал в заполненной водой яме, затем вода проникла в щели, и он пошел вниз, теряя крышку, едва наживленную четырьмя мелкими гвоздями, вверх всплыли бабкины фотографии — молодой мужчина в форме, группа смеющихся девушек, женщина с букетом цветов под пальмой, внизу надпись «Крым», Саша, уже почти ничего не соображая, сполз в могилу, собрал фотографии в комок и, слепо шаря руками, засунул их бабке за пазуху, затем грудью утопил крышке, встал на нее коленями и, разбивая под водой пальцы, прибил ее к ящику, чтобы выбраться назад, ему пришлось встать на гроб ногами, вода хлынула из ямы, когда он забросал ее грязью, но он упорно кидал лопату за лопатой, пока над могилой не вырос холм и, плюнув в направлении нового креста на соседней могиле, часто падая, побрел к дому.
Глава 13
Эта зима оказалась слякотной и грязно–солнечной, у природы съехала крыша, и в прореху то лил дождь, то светило солнце, то валил мокрый снег, в январе случались грозы, в лесу можно было собирать вешенку, а заросли клубники в огороде постоянно были ярко–зелеными.
В доме было достаточно муки, соли, спичек, подсолнечного масла и молока, а сыр Саша делал сам, петух знал свое дело, но козлят пришлось зарезать, чтобы сэкономить корт, однако на совершенно бесполезного, желтоглазого, умного и злобного козла, живущего своей тайной козлиной жизнью, рука у него не поднялась.
Некоторое время Саша еще прислушивался и поглядывал на дорогу — не едут ли по его душу, но про него забыли, душа его никому не была нужна.
В эту зиму Саша добрался до де Сада и Мирбо, его очаровала ледяная, изысканная проза блистательного маркиза и страстные, поэтизированные тексты Мирбо и хотя он мало, что понял в них, но в его сознании, как сыр в кринке, зрела основная мудрость, — добродетель наказуема.
Он добыл из книжной горы книжку д-ра Папюса «Предсказательное Таро или Ключ всякого рода карточных гаданiй», и, вырезав из нее карты, научился получать массу удовольствия, пытаясь уловить в Арканы, этот неуловимый и текучий мир, он много гулял по лесу, он обнаружил, что если не опускать взгляд вниз, то длительный и ритмичный бег способен сделать ноги зрячими, и можно было бегать даже в темноте, он видел оленей и волков, которых не видел больше никто, он всю зиму плавал в незамерзающем озере, распугивая уток, которые в этом году так и не улетели в теплые края, он не видел людей, но видел странные сны наяву и никогда, ни на единое мгновение в его мозгу не прекращалось движение тайных, глубинных потоков, созидающих его самого.
«Искусство мастурбации» немало способствовало его росту, орошая гормональным душем организм, а Волшебник Метаморфоз не прекращал работу, ваяя из растущего тела герметическое существо, Сашины ягодицы округлились, сформировалась грудь, под пышками и в паху выросли волосы, кожа приобрела оттенок полированного мрамора — в ночь на Ивана Купала в лунном озере плескалась молодая красавица с лицом Афродиты и вздыбленным, львиноголовым фаллосом.
Е-4
Глава 14
У Йоси Рубина было знаковое имя — он вырос в тени Отца Народов и в сиянии самого прекрасного, что есть на свете — драгоценных камней. Мать родила его в страшной зоне Уч — Кудур, под жарким солнцем Узбекистана, в июле 1932‑го года, к тому времени отец уже полгода, как гнил в земле с пулей в затылке. До двух лет младенец Йося был при матери, потом его отдали в спецдетдом для детей врагов народа. В целом, «врагам» жилось неплохо, за счет благодатной земли, которой не коснулись российские голодовки, незлого отношения персонала, состоявшего сплошь из туркестанских русских, которым плевать было на идеологическую борьбу в Питере и скрытого сочувствия узбеков, но, самое главное — за счет базара. Базар был — через дырку в заборе и с трех лет Йося проводил большую часть своего щенячьего детства в этом благословенном, шумном, пахучем и сытом месте. «Враги» не воровали, это было совершенно не к чему, более того, старшие пацаны строго предупреждали малолеток, чтобы — ни–ни, иначе поставят нос на полседьмого и порвут жопу, поскольку вся детдомовская мешпуха могла лишиться богатого подкорма из–за чьей–то дурной жадности. «Враги» исполняли посильную базарную работу — таскали в чайхану воду из арыка и корявые ветки саксаула к тандымам, сопровождали обкупившихся покупательниц, имеющих много денег, но только одну голову для корзины с продуктами, помогали разгружать арбы, а за это им щедро сыпали в растянутые пазухи янтарный урюк, лепешки, сушеный верблюжий сыр, а иногда и совали в руку кусок ледяного на вид, но теплого и сладчайшего сахару.
Вот так, тусуясь по майдану, Йося, к тому времени уже опытный шестилетний базарный деятель, прибился, в конце концов, к старому Зокиру. Зокиру было 78 лет, он хорошо помнил отца, последнего эмира бухарского и жен английских дипломатов, для которых полировал экзотическую туркестанскую бирюзу, он был богатым ювелиром, домовладельцем и счастливым отцом четверых сыновей, но старший сын погиб еще в 14‑м, сражаясь в Галиции, под началом барона Унгерна, двоих убили красные, а младший сгинул в Афганистане, жена умерла, магазин отобрала Советская власть и в доме открыли «Политпросвет», теперь старый Зокир сидел на базаре, под куском кошмы, натянутом на четыре жерди и торговал разложенным на тряпке бедненьким серебришком. Старик был слаб глазами, ногами и мочевым пузырем, поэтому в Йосины обязанности входило следить за подсчетом денег, бегать за чаем и приглядывать за товаром, когда Зокир отлучался в конец базара по надобности.
— Мен синге хикойа айтыб бирамен, — говорил Зокир, перебирая морщинистыми пальцами колечки с бирюзой, — Жили когда–то в горах Заравшана, а может быть и Гиндукуша, двое влюбленных, но злые родители не давали им соединиться, тогда они умерли от любви, а из их костей родилась бирюза. — Значит, она приносит несчастье, — уверенно сказал Йося. — Так говорят, — кивнул старик, — Но они не знают, что из смерти рождается жизнь, а из жизни смерть. Тот, кто носит бирюзу, открыт для изменений, к лучшему или к худшему. Бирюза распускает узлы, это ключ, открывающий дверь, а то, что за дверью, — написано в книге судьбы, ее нельзя изменить. Поэтому бирюзу носят женщины, которые ждут жениха и женщины, готовые родить, поэтому, бирюзу надевают маленьким девочкам, чтобы были счастливы — по мере, отпущенной Аллахом. Бирюза — женский камень. Женщина зависит жизнью от своего ребенка, которому дает жизнь, — час его рождения может быть последним часом в ее жизни, женщина зависит от мужа, которого дает судьба, чтобы поддерживать нить ее жизни, поэтому женщина больше нуждается в расположении судьбы, чем мужчина. Но даже если твоя судьба — стать эмиром, ты никогда не станешь им, если не откроешь дверь и не пройдешь через нее. Понимаешь? — А какой камень эмира? — жадно спросил Йося. — Рубин, ягут, — не задумываясь, ответил старик, — Это камень силы, крови и славы.
И Йося прикрыл глаза, ощутив дыхание судьбы.
Глава 15
— Настоящее серебро чернеет, — поучал Зокир, — А настоящее золото не изменяет цвета никогда. — Йося начинал свою деятельность, полируя серебряные изделия и очищая загрязненные окислами камешки, заметив его тягу к ювелирному делу, старик начал постепенно приучать смышленого мальчишку к работе и очень скоро Йоська научился делать самостоятельно несложные вещи: заменить треснувшую бирюзу, припаять лапку или выровнять погнутый браслет, через некоторое время старый Зокир уже мог позволить себе вздремнуть на обрывке кошмы, пока Йося бойко зазывал покупателей по–узбекски, по–русски и по–таджикски — доверие было полным.
Йосины воспитатели, а потом и учителя поражались его очень специфическим познаниям в области химии, геологии и местных языков, а он не спешил сообщать им, сколько времени проводит в ювелирном ряду и в квартале Пайшанба — Сиоб, в лачуге старого ювелира.
Поворотному моменту в Йосином профессиональном становлении предшествовал один слякотный зимний вечер, когда он, торопясь к отбою, выскакивал от Зокира и столкнулся в дверях со странным человеком в черном халате и черном колпаке, отороченном шакальим хвостом, угрюмым и черноглазым, с бородой до живота, каких не носили местные жители.
На следующий день он спросил о нем Зокира. — Тьфу, шайтан, караим, — ответил старик, из чего Йося заключил, что приходил шайтан — караим. В тот же вечер старик торжественно усадил Йосифа перед собой на кошму и сказал, — Ты уже умеешь кое–что, сынок. Пора учиться настоящему делу. У меня есть большой заказ, который может принести большие деньги. Это опасное дело, но я уже стар и мне не осилить его одному. Поэтому, я предлагаю тебе стать учеником, настоящим цеховым подмастерьем. Ты еще ребенок, но ты умен, не по годам, а у меня нет другого выхода, мне некому довериться. — С этими словами он высыпал на кошму пригоршню невзрачных, серых камешков. — Что это? — спросил Йося. — Это сырые рубины, — ответил Зокир, — С них надо снять скорлупу, огранить и отшлифовать. Я уже не могу делать это один. Ты будешь крутить гранильный камень, и смотреть, как я делаю основную работу. А потом ты шлифуешь рубины, я покажу тебе, как это делается. Согласен ли ты стать моим учеником? — Да, — ответил Йося.
