Вигдис Йорт - Преимущества и недостатки существования
Спокойная, уверенная подпись, одинаковая в каждой книге, сделанная карандашом, будто бы одним и тем же, словно в один день подпись за подписью, будто бы между ними не было содержания книг. «И никто этим легким летом, никто не поверит, что осень есть», «Постройка гнезда человеку отрада» подчеркнуто толстыми линиями — такими же, какие она выводила под этими словами, Нина хорошо помнит. А под подписью — число и год. Так же спокойно, хотя между датами проходят месяцы и годы. Книги не подписаны в один день, одна за другой, подпись ставили до того, как прочитать книгу, наверное так, поэтому она такая твердая, спокойная, до того, как содержание просочилось в нее, да, так и есть. Нина садится и встает и снова садится. Встает, идет мимо закрытых номеров и берет собственные книги. Страницы загнуты на тех же стихотворениях. Восклицательные знаки на тех же строках. Видимые, почти невидимые и совсем невидимые отметки, отпечатки пальцев в ее собственных книгах, как у Осхильд Бренне, подчеркивания, скрепки, пятна варенья у обеих. Пятьдесят три из пятидесяти четырех книг, которые она нашла, выбрала из организованной на блошином рынке системы, в которой наследство покойных растворялось и перемешивалось так, что стихотворения оказывались вместе со стихотворениями, а биографии — на столике с биографиями; стопки с жизнью Гру Харлем Брюндтланд, описания путешествий с описаниями путешествий, «Из Африки» Карен Бликсен и рассказ Папильона о побеге с чертового острова, которые Нина не стала брать, а теперь думает, не было ли и там подписи Осхильд Бренне. Завтра она поедет назад и выяснит. Мемуары с мемуарами, весь «В поисках утраченного времени» — первый том Осхильд Бренне, который теперь стоит в гостиной в Грепане на берегу моря, испещрен подчеркиваниями — такими же, как в ее собственном первом томе. Меньше во втором, как и у самой Нины, еще меньше в третьем, как и у Нины, почти нет в четвертом, совсем нет в пятом, шестой не прочитан, но на обложке остались следы кофе, красного вина и пыли, потому что он лежал на поверхности и ждал, когда его прочтут, как и у Нины.
Организаторы блошиного рынка смешали наследство, рассортировали и сгруппировали его, чтобы облегчить покупателям поиск, и тем не менее Нина приехала домой с пятьюдесятью тремя книгами с подписью Осхильд Бренне. Даже если лежало несколько экземпляров одной книги, она выбрала экземпляры Осхильд Бренне, будто книги зазывали ее и требовали собрать после смерти хозяйки. А вот образ хозяйки трудно ухватить, как бы сильно Нина ни налегала на карандашные пометки и восклицательные знаки, пока они не начали утомлять, подчеркивание на подчеркивании, восклицательный знак на восклицательном знаке, а что она сама думала? Должен же у нее был быть свой голос? Чего-то не хватало. Да, именно поэтому она приехала сюда, чтобы больше не читать, чтобы думать и найти собственные слова.
Она листает книги в поисках чего-то, что указывало бы на конкретную жизнь Осхильд Бренне, на ее работу, ее окружение, ребенка, мужа, на дом или сад с цветами, если они у нее были. Но будто бы ничего нет и не было в действительности, даже телефонного номера нигде не нацарапано, чтобы можно было позвонить и услышать живой голос, нет списка покупок с кофе и молоком, ни одной заметки, собственного стихотворения или мысли, высосанной из груди Осхильд Бренне, неотточенных и поэтому особенно характерных, она не может найти ничего. Уже вовсю утро, птицы замолчали. Она ложится на продавленный диван, пахнущий псиной, под плед и не боится заснуть. Скоро надо готовить завтрак, когда гости спускаются, она стоит в холле со счетами наготове, фру Хюсет кладет лишнюю сотню на стойку за шампанское.
— Спасибо! Это слишком!
— Мы вернемся! — шепчет она. — Спасибо за пирожные!
— Спасибо, — говорит господин Хюсет, берет Нину за руку и вежливо кланяется.
Юхан Антонсен заплатит, как только получит деньги от поющих боснийских беженцев. Францен тоже вышлет деньги, когда у него будет время.
— Спасибо! Это слишком.
Звук шагов теряется в гравии, машины заводятся и исчезают. Становится так тихо, будто море успокоилось после того, как их смело незамеченным штормом.
Приземлиться красиво
Агнес и Нина садятся в фургон и едут на блошиный рынок рыскать среди книг в тени больших елей на опушке. За ночь книг стало только больше, а угловой шкаф и кресло-качалка исчезли, в траве остались лишь следы, и Нина чувствует прилив теплого счастья оттого, что не купила их, оттого, что они не стоят в ее подвале, оттого, что пропало искушение. Среди сотни, может, тысячи книг, не только среди художественной литературы, но и среди путеводителей, словарей и атласов они выбирают книги с подписью Осхильд Бренне. Всего двадцать три, Агнес находит семнадцать, а дома они ищут номера телефонов, личные заметки, молоко и хлеб, но ничего не находят, снимают суперобложки, ставят книги на полки, красные отдельно, зеленые отдельно, синие, коричневые, черные — отдельно. Это будет библиотекой Осхильд Бренне, Агнес найдет подходящую деревяшку и выжжет название.
На шиферном столике лежит местная газета, придавленная камнем. На ней привет от Сванхильд и указание на четырнадцатую страницу, где написано о мерах, принятых полицией против нарушения правил в прошедшие выходные:
«СЧАСТЬЕ ЗА РУЛЕМ До потери самоконтроля, речи, сознания и всего прочего» —подзаголовок, а из статьи становится ясно, что имеется в виду новая хозяйка Грепана.
Нина немного разозлилась, занервничала. Ну, ну. Так много людей превышает скорость в последнее время, кого может удивить, что владелица пансионата тоже время от времени едет слишком быстро, просто от летней радости. Но, по крайней мере, читатели узнают, что пансионат снова открылся, думает она, и можно сэкономить на рекламе.
Она бросает газету подальше, в мусорное ведро и забывает о ней, наблюдая за тем, как Агнес бегает вдоль берега в поисках дощечки. Стоит только Нине посмотреть на дочь, как она успокаивается и понимает, что все будет хорошо. У Агнес такие уверенные шаги, с камня на камень, густые волосы развеваются на ветру, глаза радостно блестят, как у всех детей. Стоит ей посмотреть на своего обыкновенного ребенка, как грудь расправляется: да, все будет хорошо!
Она обходит вокруг дома и снова делает открытия, теперь, после инициации. Видит следы женских босоножек в траве и следы от стульев, на которых они сидели, и остатки сломанного стула, и изменения в брусчатке перед домом, и окурок фру Хюсет. В комнатах, где спали гости, одеяла оставлены в беспорядке на кроватях, а на подушках и простынях извиваются волоски. Там, где жили влюбленные Францены, ночной столик отставлен, кровати сдвинуты друг к другу, а на простыне — следы семени и крови, впитавшиеся в матрас, будто бы юная дама была девственницей, когда приехала. Вот каково быть хозяйкой пансионата — места, где происходят решающие жизненные события.
Решающие так решающие, останавливает она себя, понимая, о чем думает.
Все может случиться, гости умирают в постелях, внезапно, нечаянно может остановиться сердце. Или продуманно на ночном столике лежит пузырек из-под таблеток и прощальное письмо. Нина найдет покойного, открыв дверь своим ключом, который открывает и закрывает все номера. Но в это она не верит, нет, здесь такого не случится, в этих местах небо слишком высокое. Люди могут здесь появляться на свет, зачатые в одной из ее двадцати четырех кроватей, может, здесь такое уже произошло. На свежеокрашенной стене в номере у бездетных супругов проступают еле заметные следы пяток фру Хюсет, оставленные ею, когда она лежала, задрав ноги кверху после соития, чтобы ни одна капля не ушла напрасно, простыни совершенно чистые. И может быть, одна из клеток семени пробралась в ночной темноте к ее яйцеклетке, соединилась с ней и уже начала делиться. А юная женщина, которую, вероятно, лишили девственности, запомнит навсегда или не сможет окончательно забыть то, что было в этот миг перед ее глазами. И если шторы не были задернуты, она видела удивительный синий свет перед окном, опускающийся серо-голубой невесомой дымкой над шхерами после захода солнца. Под их кроватью катается почти полная бутылка виски, в комнате Юхана Антонсена лежит пустая бутылка шестидесятиградусного ликера в мусорной корзине, но о суде или деле в корзине нет ничего, в ванных она находит бальзам для волос и шампунь и кладет их в ящик для забытых вещей в холле.
Агнес и Ада устроили себе укрытие в каменной выемке шхеры, где они отдыхают от мира и пьют чай с медом, держат летних птиц в клетках и кормят птенцов, найденных в лесу, выпавших из гнезда, еще не умея летать.
Сейчас они там сидят. И Нина в доме одна. Нырять в тишину, возникающую в пустом доме, словно нырять в море, — это как способ думать.
