Латифа Aз-Зайят - Открытая дверь
А произошло тогда вот что.
Официант обносил гостей шербетом[7]. Первой он предложил матери Лейлы, но, заметив гневный взгляд и нетерпеливое движение Самии-ханым, спохватился и направился к старой Зейнаб-ханым, самой важной гостье. Рука матери так и осталась в воздухе. Лейла до сих пор не могла забыть позора. Но самое обидное было то, что мама восприняла это как должное. Даже не возмутилась.
— Каждый, — сказала она, — должен знать свое место. Не лезь куда не следует — и все будет хорошо.
Услышав эти слова, Лейла с трудом сдержала слезы.
— А чем Зейнаб-ханым лучше тебя? — насмешливо спросила она. — Тем, что богаче нас?
— Да, тем, что она богаче нас, — спокойно ответила мать.
Лейла подняла голову, посмотрела на мать и, вздохнув, стала молча одеваться.
С безучастным видом она сидела и слушала нескончаемую болтовню Самии-ханым, которая рассказывала матери о своем соседе, якобы очень известном певце. Он очень богат, и вилла у него шикарная. А голос! Какой у него голос!.. Но тут, к сожалению, выяснилось, что мать Лейлы никогда не слышала его, поэтому Самия-ханым обратилась за поддержкой к Лейле.
— Правда, Лейла, у него сильный голос? Я не могу слушать его без волнения.
— Да, голос у него сильный, — согласилась Лейла, — только он не поет, а кричит — один за шестерых.
Такой дерзости Самия-ханым не могла стерпеть. Она не привыкла, чтобы ей возражали. Поправив на плечах пелерину, гостья поднялась.
— Ваша дочь, Сания-ханым, слишком бойкая, — сказала она уже в дверях.
Когда они остались одни, мать набросилась на Лейлу.
— Почему ты надерзила Самие-ханым?
— Я не дерзила, я сказала то, что думаю.
— То, что думаю! — передразнила ее мать. — Интересно, что было бы, если бы каждый стал говорить, что взбредет в голову?
— А разве нельзя говорить то, что человек думает?
— Думать можешь сколько угодно, но высказывать это вслух другим ни к чему.
— Что ж, выходит, надо лгать?
— Прежде всего нужно быть вежливой. Это не ложь, а любезность. Людям нужно всегда говорить приятное.
— Даже если их не любишь?
— Даже если не любишь.
— Выходит, нужно говорить неправду, лгать! Да? — сдавленным голосом переспросила Лейла, и глаза ее заблестели от слез.
— Горе мне с тобой, доченька, — мягко сказала мать, положив руку ей на плечо. — Ничего ты, глупышка, не понимаешь. Запомни, если человек не будет поступать, как все, он ничего, кроме неприятностей, не добьется. От этого ему самому только будет хуже.
Лейла осторожно сняла руку матери со своего плеча и, ничего не сказав, удалилась к себе в комнату.
Облокотясь на подоконник, она задумалась. Что же ей делать? Бросить дом? Бежать? Внутри у нее все кипело. Подобное чувство бессильного гнева она испытывала в детстве, когда мать силой открывала ей рот и вливала касторку… Только теперь ей открыли не рот, а глаза… Да, да! Мать только что открыла ей глаза. Уж лучше бы она ей прямо сказала: «Ты должна, доченька, врать и лицемерить на каждом шагу!» Конечно, у матери не повернется язык произнести такое, но разве она не сказала то же самое, только другими словами? И как спокойно! Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Будто ничего особенного не случилось. Все само собой разумеется. Так уж устроен мир. Ничего не поделаешь…
Что же это за жизнь! Нет, лучше умереть, чем жить так, как диктуют всякие ничтожества, подобные Самие-ханым или ее сестре Давлят-ханым… Эта Давлят-ханым тоже хороша птица…
При мысли о ней у Лейлы даже дрожь по телу прошла. Чтобы отогнать неприятные мысли, она закрыла окно и прижалась лбом к стеклу. Чем думать о Давлят-ханым, лучше помечтать. И Лейла предалась мечтам… Интересно, какой он? Где они познакомятся? Конечно, на каком-нибудь балу. На ней будет белое платье. Точно такое, как у актрисы Одри Хёпбёрн в американском фильме «Сабрина». Он не сможет не заметить ее, подойдет, пригласит танцевать. Да, но она не умеет танцевать. А если бы даже и умела? Все равно ей, видно, никогда не бывать на балу. О, как надоела такая жизнь! И нечего ждать поступления в университет. Как бы не так! Отец ни за что не пустит ее! Если бы не Махмуд, Лейла не смогла бы закончить даже лицей… Он подойдет и скажет: «Пойдемте погуляем по парку!» Мать в это время будет разговаривать с хозяйкой дома. А Лейла выйдет с ним в сад. В сад… У кого же из их знакомых есть сад? Кажется, только у Самии-ханым… Нет, нет! Не может быть, чтобы это был Сидки, сын Самии-ханым! А почему бы и нет? Он красивый, статный, элегантный. Говорят, даже похож немного на Грегори Пека[8]. Но голос его — какой-то фальшивый фальцет — раздражает Лейлу. И глаза лгут, уверяя, что хозяин их такой прекрасный человек. Последний раз, когда Сидки отвозил их с матерью на машине домой, Лейла сидела ни жива ни мертва, смотрела все время в одну точку, не решаясь даже взглянуть на него… Когда они приехали, мама стала его благодарить. Сидки снисходительно улыбнулся и сказал, глядя на Лейлу: «Вы, наверно, очень устали тетушка»… Намек, чтобы мама оставила их в машине, был настолько прозрачным, что Лейла даже покраснела. Она с трудом удержалась, чтобы не залепить ему пощечину.
Нет, тот единственный, который полюбит ее, не будет таким, как Сидки, или как ее отец, или как все другие мужчины. Он будет… Лейла не знает, каким он будет, но уверена, что совсем не таким, как все… Да, конечно, брюнет, высокий, красивый, с мужественным лицом, большими черными глазами, такими, как… Ну, хотя бы такими, например, как у Сидки. В этом нет ничего плохого — внешне пусть он будет похож на Сидки. Но только внешне…
На чем же она остановилась? При чем тут Сидки?.. Хорошо, предположим, что Сидки влюбился в нее. Они вышли вместе в сад. Сквозь ветви деревьев светит луна, бросая им под ноги желтые кружочки, напоминающие золотые монеты. Воздух напоен ароматом нарциссов. Кругом тишина.
«Лейла, — скажет он дрожащим от волнения голосом. — Лейла, я давно хотел сказать тебе что-то. Не знаю только, как начать…» Он робко взглянет на нее и замолчит. А Лейла засмеется и убежит. Потом остановится и, смерив его взглядом с головы до ног, спокойно спросит: «Что же ты хотел мне сказать, Сидки?» «Я хочу, чтобы ты выслушала меня».
Лейла пожмет плечами, сорвет с клумбы красную гвоздику, вдохнет ее аромат и медленно начнет обрывать лепесток за лепестком.
«Выслушай меня, Лейла, — шепотом произнесет Сидки. — Я люблю тебя, Лейла, понимаешь, люблю!..» И тут же попытается поцеловать ее. Но Лейла оттолкнет его и наградит еще вдобавок такой пощечиной, что звук ее разнесется по всему саду. Сидки, схватившись рукой за щеку, начнет смущенно бормотать: «Прости, Лейла… Прости, я не мог сдержать себя…»
Лейла снова смерит его взглядом с головы до ног и с достоинством скажет: «Ты думаешь, если я недостаточно богата, то со мной можно поступать как угодно!» Впрочем, вряд ли она произнесет такие слова. Во-первых, в жизни так не говорят. Так изъясняются только герои романов Юсуфа Вахби. Во-вторых, такой смелой она бывает лишь у себя в комнате, разговаривая наедине с собой. А на людях она трусишка. Так что лучше обойтись без всяких громких фраз. Просто, ничего не говоря, дать пощечину. «Прости, Лейла… Прости, что я не смог сдержать себя…»
Он осторожно возьмет ее за руку, коснется локтя, затем, как бы невзначай, груди и все уверенней и уверенней начнет ее ощупывать. Так же, как это делала Давлят-ханым… Опять эта проклятая Давлят-ханым!..
Лейла отвернулась от окна и прошлась по комнате. Она закрыла лицо руками. Но Давлят-ханым не переставала ее преследовать. Лейла словно чувствовала, как та ощупывает ее, как какую-нибудь скотину на базаре. Давлят-ханым — это каменное чудовище, которое без конца меняет платья. Последний раз она была, например, в черном. Полная, высокая, она сразу обращала на себя внимание окружающих, которые, сами не зная почему, чувствовали себя ее подчиненными. Она обладала удивительной способностью распоряжаться чужими судьбами, как ей только заблагорассудится.
Даже когда Лейла была маленькой, Давлят-ханым никогда не упускала случая, чтобы бесцеремонно не оглядеть ее со всех сторон. Она подводила ее ближе к свету, внимательно рассматривала, потом, довольная осмотром, хлопала девочку по бедрам и заключала, обращаясь к присутствующим, будто Лейлы здесь и не было:
— Хороша! Очень красивая будет девушка! Определенно у Лейлы есть что-то привлекательное в лице; каждый раз, глядя на нее, я все больше убеждаюсь в этом…
Лейла не обижалась на Давлят-ханым. Она даже не рассердилась, когда та, взлохматив ей волосы, громогласно заявила:
— Что это у тебя за ужасная прическа, Лейла? Кто же в твоем возрасте носит такие длинные волосы?
И не успела Лейла что-либо вымолвить, как тяжелая прядь черных мягких волос упала на пол. Слезы навернулись у нее на глазах. Еще минута — и девушка разрыдалась бы. Но довольный возглас Давлят-ханым остановил ее.
