Роман Волков - Клеймо Чернобога
— Заработаешь. Если только не совершишь глупость. Посмотри-ка сюда. Знаешь эту девушку?
Витя несколько секунд покрутил фотографии и швырнул их на стол.
— У нас учится. На третьем курсе. Училась, то есть. Товарищ капитан, да знаю я все. Весь технарь гудит. Я ее не знал, и с ней ни разу даже не разговаривал.
— Очень хорошо, Витя. Но ты, конечно, понимаешь, почему, когда я пришел сюда, чтобы попытаться нащупать ниточку, вызвали на ковер именно тебя. И понимаешь, какие я тебе сейчас буду задавать вопросы.
— Понятно. Потому что я — русский, потому что я этим горжусь, потому что я ненавижу тех, кто пытается унизить мой народ.
— А девочка унизила русский народ? Ей надо было отрезать голову? Тем более она же — не иммигрант. Она же в Питере родилась и выросла. И отец ее — россиянин, алтаец. Он не за длинным рублем сюда приехал, а армии отслужил здесь тридцать лет. Надо было?
Парень задумался, а потом выпалил:
— Не надо! Я не согласен с теми, кто это сделал.
— А мне кажется, что у тебя другие мысли на этот счет. Ты на похороны ходил?
— Ходил. Весь технарь наш ходил, кого собрали. Нет, мне, правда, жалко ее. И родителей жалко.
— А парни твои что по этому поводу сказали? — вопрос был коварный, но задумавшийся Виктор это не понял, и ответил:
— Да тоже не одобрили.
— Ты, Витя, скажи мне, где ты был тринадцатого мая.
Парень глянул на настенный календарь.
— У меня экзамен был. Я до пяти вечера здесь сидел. Это вся группа подтвердит.
— Хорошо. И вот еще что, Витя. Надо мне будет с парнями из твоей фирмы (группировка футбольных хулиганов) потолковать.
— Я сдавать никого не буду.
— А не надо никого сдавать. Я только по поводу этого убийства поговорю. Даю слово офицера. Ты должен мне помочь. Не забывай, что русские с детьми и женщинами не должны воевать.
Допрос всех друзей Виктора Ежова результатов не дал. Начали поступать протоколы допросов молодых скинхедов из других школ, техникумов и вузов города. Внимательно изучив их, Владимир откладывал в сторону. Никаких зацепок пока не было.
— Видимо, одним городом мы не ограничимся, — подумал оперативник. — Придется допрашивать область.
ПЕНЗА. Полдень
Где-то полтора года назад, как раз когда отец ушел из органов и начал пить, Влада стала выходить в свет. Одноклассники водили ее на дискотеки, вечеринки и тусовки, и она вроде бы была «как все», то есть «нормальная», только чего-то ей не хватало. Словно дышала сквозь пыльную подушку. Как у всех, был у нее и парень, Егор Мякитин, из соседней школы.
Тусовалась вся «нормальная» молодежь в скверике Пушкина или у кинотеатра «Москва», ну и уж очень редко, на площади Ленина.
Здесь собирались все подряд: и панки, и металлисты, и гранжеры, иногда рэперы, и так, не пойми не разбери, кто. Все уживались мирно, ссоры возникали только на бытовой, а не на идеологической почве. Времяпровождение было обычное для молодежи: каждый кичился своим отличием от окружающих. Металлисты, рэпперы и прочие, кто отличался от прочих слушаемой музыкой, рассуждали о творчестве любимых групп: какая команда распалась, кто какой выпустил новый альбом, какой концерт у кого техничнее, где более качественно вызвучены гитары, и у кого интереснее виниловые скрэтчи. Почти каждодневно, когда состав присутствующих определялся, имеющие деньги и желание сбрасывались на какое-нибудь зелье. Пили пиво, аптечный спирт из фанфуриков, дешевое вино-бормоту, десятирублевый самогон. Иногда брали план, марихуану или гашиш. Отдельные спецы нюхали трихлор или «Момент».
Влада и Егор продружили уже пару месяцев. Он уже предпринимал ненастойчивые попытки при поцелуях засовывать ей руки под майку и под бюстгальтер и аккуратно поглаживать сморщившиеся от стыда соски, либо класть ее ладонь себе в развилку ног, где прощупывалось что-то толстое и твердое. Это не пугало Владу, но и не притягивало, как следовало бы. Вместо должной разгорающейся страсти, чувство к Егору, и без того нитевидное, стало угасать. Она полагала, что стерпится-слюбится, но получалось совсем наоборот. Ее стало бесить, что он ругается при ней матом, что он много курит и сплевывает сквозь зубы нечистой слюной, и что на носу у него, на самой пипке, растут маленькие черные волосики.
День, который сильно изменил ее жизнь, был очень жарким. Они тусовались во дворе у приборостроительного техникума. Их было человек двенадцать, пили по кругу теплое ”Сурское золотистое”, отдающее прокислым одеколоном, и закусывали печеньками. Владе было тепло и скучно. Егор курил ”Ленинград”, цыкая сквозь зубы. Вдруг толстый Хомяк сказал:
— Васер! Скины идут! — и тут гомон умолк.
— Сиди тихо, — сказал Егор, делая вид, что ничего не происходит. Скинхедов было шестеро, каждому лет по шестнадцать — самый жестокий и бесшабашный возраст. Из-под закатанных камуфляжных шаровар лыбились разбитые солдатские говнодавы с белыми шнурками. Все были крепко пьяные и уже сжимали в руках кто блестящие цепи, кто солдатские кожаные ремни с гигантской паяной пряжкой, а кто нож-бабочку.
— На месте всем сидеть, — крикнул самый высокий, в дутой черной куртке-бомбере на голое тело. Он же без лишних предупреждений опоясал цепью по ногам панка Карлсона и тот шлепнулся на асфальт, корчась и обнимая горящее ушибленное место.
— Вот так, полежи. Короче, кто здесь слушает черный рэп?
Рэпперов, на их счастье, сегодня не было. Скинхед в бейсболке с изображением британского флага придирчиво осмотрел всех притихших неформалов и, размахивая нодом-бабочкой, ткнул пальцем в щеку Тараса.
— Ты что, пидор?
— Нет, я не пидор.
— А чего в ухо серьгу запихал? Пошли со мной махаться!
— Не буду.
— Ссышь?
— Не, просто не хочу.
— Значит, ты — пидор.
Тут Егор, который знал почти весь город, сказал, пытаясь привстать:
— Боксер, ну чего вы докопались? Сидим спокойно, никто нас не видит.
— А ты вообще молчи, Мякина.
— Так ну, чего, пошли драться! Ниферы!
— Вы чего, а? Наркоманы херовы! Пидоры!
Егор решил предпринять еще одну попытку унять скинов:
— Бес, Змей, да ладно, что ли вам! Давай вина сейчас попьем!
— Мы и так попьем, — и Змей, крепыш со спущенными красными подтяжками, пихнул Егора ногой в плечо, и он, не удержавшись, сполз с лавки и упал на спину, расплескав вино из бутылки, что протягивал скинам. Тут самый пьяный из хулиганов, Бес, закрутил своим ремнем над головой и заорал:
— Мочи пидоров! — Все порскнули в разные стороны. Егор схватил Владу за руку, пытаясь вытащить ее из-под неожиданной атаки, но получил страшный удар ногой под ребра, и, отступив, выбежал со двора, вслед за счастливчиками, кому это удалось. На лавке, перепуганные и получившие по паре ударов, остались человек пять, в их числе и Влада. Ее не тронули, только забрызгал колготки черной юшкой из носа Никита Батон.
— Чего ж ваши дружки-то удрали? А?
— Ну и чего мы с вами будем делать, пидорки? — Скины почувствовали вкус крови, и звериный инстинкт насилия разбушевался, зажег им очи. Боксер коротким крюком сбил с лавки Батона и пнул его в лицо.
— А с тобой что? — маленький бритоголовый, шатаясь, указал пальцем на Владу. Все захохотали. Она почуяла, что еще секунда, и случится что-то ужасное. За мгновенье вспыхнули у нее в голове и отец, и уроки самбо, и школьные разборки центраковских авторитетов.
— Кто из вас самый крутой? — спросила она.
— Чего?
— Кто крутой самый, говорю! Я с ним махаться буду.
— Ты чего, сдурела, что ли!
— Вы зассали, что ль? Только без палок! А то потом на разборах не отмажетесь, что с девчонкой на голых руках справиться не могли. Ну, ты что ль Боксер? Пошли, поскачем! Только — сам на сам, чтоб шавки твои меня со спины не рюхнули.
— Да не буду я с девкой драться!
— Да ты гонишь! Не Боксер ты, а баба!
— Ну, давай! Только потом не реви! Я так тебя, ладошками!
Он швырнул в сторону цепь, и она блестящим ужом понеслась по земле. Влада вскочила перед Боксером во фронтальную стойку, чуть соприкасаясь кулаками перед лицом. Идея была, конечно, сумасшедшая: ей не одолеть здорового скинхеда, но другого выхода не было, иначе на нее бы напали всей кодлой и, может быть, изнасиловали.
Их окружили, бой начался. Боксер со смехом пару раз взмахнул руками, как медведь. Влада увернулась и боковым зрением увидела, как оставшиеся неформалы потихоньку бежали с поля брани. Еще несколько взмахов Боксера прошли мимо цели, это его задело, и он, изловчившись, наотмашь засадил Владе по щеке. Она пошатнулась и чуть не слетела с ног.
— Добьем? — заревел разъярившийся Боксер. Он собрался еще одним, завершающим, ударом с косача повалить девушку и уже замахнулся. Чуть потерявшаяся Влада с ужасом почувствовала, что сейчас увернуться не успеет, и уже приготовилась принять добивающий тычок хотя бы не в голову, а в плечо.
