Роман Волков - Клеймо Чернобога
Про убийства, изнасилования, избиения и унижения русских мальчишек и девчонок гостями-инородцами так же молчали. Но стоит задержать милиции пьяного дагестанского космонавта, обкуренного негра-рэппера, сразу поднимается небывалый шум об угнетении и фашизме. Слава богу, что народ уже молниеносно угадывает журналистские бредни и со смехом перелистывает газетную страницу.
Новое преступление с фашистским подтекстом было посерьезней «дела таджикской девочки». Здесь была налицо серийность, особая жестокость и цинизм, четкая подготовленность и планирование преступлений. Президент отдал приказы в предельно жесткой форме. Ни слова об убийствах в прессу не попало. Начальник УВД области сказал прямо: «если хоть один писака хоть строчку черкнет, следующим без головы найдут его». Была сформирована оперативно-следственная бригада, куда и вошел петербуржец Владимир Слепов, капитан уголовного розыска. Несмотря на молодость, у него был серьезный опыт раскрытия тяжких преступлений, несколько ранений и столько же правительственных наград. Владимир отлично проявил себя в «деле таджикской девочки» — он как раз и отвечал за создание базы по всем скинхедам города и проводил рейды по учебным заведениям. Понятно, что сейчас ему предстояло то же самое. И это нисколько ему не нравилось.
Итак, капитан Слепов ознакомился с материалами дела.
Первая жертва — ученик 5 класса Рафаэль Музафяров, сын автослесаря Наримана Музафярова и бухгалтера Румии Музафяровой. Обезглавленное тело с клеймом в виде свастики обнаружено лыжниками 12 января в посадках в 5 км. от ст. Луга. Согласно свидетельских показаний мальчик отправился в школу, присутствовал на 5 уроках до 13–10, после чего со своим товарищем Колей Ветровым отправился домой. Родителей дома не было. У Рафаэля было хорошее настроение, он собирался поесть и смотреть японские мультфильмы, которые отец привез ему из командировки. Мальчики расстались в трех кварталах от дома Рафаэля, после чего его никто не видел. Врагов у погибшего, равно как и у его родителей не было.
Вторая жертва — Екатерина Витальевна Лидучина, студентка-пятикурсница приборостроительного техникума. Отец — водитель-дальнобойщик, мать — кладовщица. Вышла из дома погулять с собакой 13 мая в полдень. Обезглавленное тело с таким же клеймом было обнаружено в посадках в 14 км. от ст. Луга. Парень, с которым встречалась Катерина, Максим Воротников — студент приборостроительного института — на момент совершения преступления находился в Тамбове у дедушки. Отношения с убитой у Воротникова были хорошие, по окончании института собирались жениться. Врагов у девушки не было, как и у остальных членов семьи. Сокурсницы и соседи никакой информации, полезной следствию, не дали.
Третья жертва — шестнадцатилетний десятиклассник Марат, сын Казбека Ибаходжиева, директора ресторана «Тринадцать с половиной», воспитывался без матери. Марат возвращался домой из Клуба Юных менеджеров 5 июля в 21–20. Последним его видел вахтер Клуба. Обезглавленное тело с идентичным клеймом было обнаружено гастрарбайтерами на стройке недалеко от дома Марата. Юноша был замкнутым, друзей у него не было, девушками не интересовался. Посвящал свободное время изучению экономических дисциплин, готовился к поступлению в Финансовую Академию. Одноклассники, одноклубники и соседи никакой информации, полезной следствию, не дали. В делах отца Марат участия не принимал, в мечеть не ходил, по убеждениям был атеистом. Отец погибшего не смог назвать конкурентов либо личных врагов, могущих таким образом ему отомстить.
В ходе расследования были выработаны основные версии:
1. Преступники — группировка скинхедов либо иные ультраправые группировки, убивающие молодых людей с ярко выраженной неславянской внешностью. На это указывает выжженная на руках жертв свастика.
2. Преступники — секта сатанистов либо иные деструктивные секты, совершающие убийства в ритуальных целях. На это указывают отрезанные головы, вероятное орудие убийства — длинный острый рубяще-режущий предмет типа сабли или меча.
3. Преступники — маньяк или несколько маньяков, лица, страдающие психическим расстройством. Мотивы — ксенофобия, ненависть к лицам неславянской внешности либо иная мания.
4. Преступники — личные враги погибших либо их родственников, причем убийства остальных подростков совершено для запутывания правоохранительных органов.
Работать по первой, основной версии предстояло как раз Владимиру. Опыт по делу «таджикской девочки», видимо, будет его преследовать до пенсии. До пенсии, он будет, согбенный седой полковник (а может, и генерал), ездить на служебной «Волге» по школам и в кабинете директора допрашивать бритых лопоухих мальчишек с ладошками, измазанными синей пастой. Самое страшное, что из всех тысяч допрошенных им скинхедов настоящих преступников со злыми циничными глазами Владимир увидел не более пяти. Тем более они и так уже состояли на учете в детской комнате милиции. Все остальные парнишки просто устали жить так, как мы все живем. Истосковались по словам «русская честь», «русская гордость», «русская слава», «русский народ»… И часто приходя домой с допросов, по черному напивался капитан милиции Слепов, и снова и снова плакала его жена на кухне, а он мучительно ворочался на кровати, боролся с тошнотой, и глухо стонал сквозь гадкое забытье.
Сперва Владимир решил посетить техникум, в которой училась Катя Лидучина. Согласно имеющимся данным, бритоголовых здесь было только трое, и те отличались только одеждой, и принадлежали к группировке фанатов «Спартака», к идеям нацизма относились равнодушно. Директриса вспомнила Владимира, и сразу сказала:
— Владимир Петрович, у нас новенький в сентябре появился, как раз по вашей части. Виктор Ежов.
— Что? — обрадовался Слепов. — Скинхед?
— Ну да. В одежде этой черной ходил, в ботинках высоких. Подрался с осетинцами сразу, как учится начал.
— С какими еще осетинцами?
— Ну у нас ребята учатся из Осетии. Осетины. Человек пять, на третьем курсе. Ну вот, он с ними и подрался.
— С пятерыми сразу?
— Владимир Петрович, я этого не знаю. Я там не присутствовала. Знаю, что драка была, куча-мала. Я сразу всем шестерым по выговору влепила, а Ежову запретила в этой форме черной ходить. Так и сказала: данной мне властью запрещаю носить тебе черную или военную форму. И ботинки эти. И все — как бабушка отходила. Голову, правда, бреет наголо, но тут уж я бессильна.
— А с Лидучиной он не был знаком?
— Тоже не могу вам ответить. В принципе, почему бы и нет?
— Вы не могли бы мне его вызвать, пообщаться?
— У нас как раз сейчас практика идет. Так что вы его прямо сейчас увидите.
Через десять минут в кабинет директора вошел высокий парень в синем балахоне Lonsdale, голубых подвернутых джинсах и высоких черных борцовках. Директриса указала Ежову на Владимира, представила его как капитана уголовного розыска и удалилась, тихонько затворив дверь.
— Присаживайся, Виктор. — Парень сел, стараясь выглядеть независимо и с достоинством. — Что, недостает информации?
— Это еще почему?
— Ты знаешь, что английская фирма Lonsdale часть своей прибыли жертвует на борьбу с фашизмом? Скурвились, в общем. А ты до сих пор их шмотье носишь.
— Не знаю, — буркнул парень. — Наши все носят.
— Ну хорошо, хоть не «Обидас» вьетнамский, — слово «вьетнамский» Владимир произнес с нескрываемым презрением, — продвинутые парни давно носят «Thor Steinar». Руны там нарисованы.
— А, знаю эту контору. Ну она дорогая больно.
— Понятно дело. Зато настоящая. Ты-то свой балахончик на блошином рынке у хачей приобрел?
— Я у хачей не покупаю. У русских купил, да, на рынке. Нет у меня денег фирменную одежду покупать. И так сам на себя еле зарабатываю. Мать на двух работах корячится.
— Знаю, Витя, знаю. Ну, ничего. Заработаешь еще. И мать оденешь.
Парень приподнял голову и подозрительно посмотрел на Владимира.
— Заработаешь. Если только не совершишь глупость. Посмотри-ка сюда. Знаешь эту девушку?
Витя несколько секунд покрутил фотографии и швырнул их на стол.
— У нас учится. На третьем курсе. Училась, то есть. Товарищ капитан, да знаю я все. Весь технарь гудит. Я ее не знал, и с ней ни разу даже не разговаривал.
— Очень хорошо, Витя. Но ты, конечно, понимаешь, почему, когда я пришел сюда, чтобы попытаться нащупать ниточку, вызвали на ковер именно тебя. И понимаешь, какие я тебе сейчас буду задавать вопросы.
— Понятно. Потому что я — русский, потому что я этим горжусь, потому что я ненавижу тех, кто пытается унизить мой народ.
— А девочка унизила русский народ? Ей надо было отрезать голову? Тем более она же — не иммигрант. Она же в Питере родилась и выросла. И отец ее — россиянин, алтаец. Он не за длинным рублем сюда приехал, а армии отслужил здесь тридцать лет. Надо было?
