Роман Волков - Клеймо Чернобога
— Заметано.
Теперь нужно было дождаться отъезда отца, чтобы не напрашиваться на вопросы, заехать к матери на работу и взять ее машину. Глядя на себя в зеркало после душа, Костя чувствовал, как возносится под облака: жизнь была хороша, а обещала стать еще лучше. Он огладил бритвой пушистые щеки, брызнул Armani Mania на шею, уложил волосы феном — хорошо хоть он имел отдельную от родителей ванную, которую занимал утром по полтора часа, вернулся в комнату, распахнул платяной шкаф и застыл перед ним в обычном сомнении: а чтобы такое сегодня надеть? Лучше всего подойдут нежная тишотка и льняные брюки, тоненькие носочки и кремовые летние туфли. Среди своих друзей Костя имел самый разнообразный и дорогой гардероб, внимательно следил за новыми тенденциями в одежде, и даже, о, страшная тайна! — регулярно знакомился с обзором мужской моды на сайте gaytusovka.ru. Даже при мысли о том, что это узнают друзья, Костя сразу потел.
Солнцезащитные очки, футляр для ключей и бумажник — и вот он у зеркала, во всей своей красе. Одна тридцатилетняя кинозвезда (надо думать, она знала в этом толк) сказала ему, что у него самый «покупаемый» мужской экстерьер — черные волосы, брови, ресницы и яркие голубые глаза. Она называла его маленьким красавчиком и подарила очки, через которые он сейчас любуется собой. Только вот нос подкачал — он был немного длинноват, и впридачу сломанный вниз, с горбинкой. Ее Костя заработал, когда в далеком детстве вместе с Лехой, который жил тогда с ним в одном доме, прыгал с качелей. Костя побил все рекорды, даже перелетел песочницу, но приземлился лицом в бетонную стену. Нос в итоге приобрел какие-то семитские черты, особенно если тень падала сверху. В анфас лицо было очень красивым и сексуальным, а вот в профиль — не очень. Правда, отец божился, что род у них, хоть и многие нации собрал, но ев…. не содержал. Да и в сущности, никого это особенно не волновало.
Конечно, Косте не помешали бы более рельефные мышцы — девушкам это очень нравится. Но юная надежда социологии не мог представить себя ворочающим железо в спортзале. Спорт в любом его виде, кроме, пожалуй, бильярда и боулинга, вызывал у Кости отвращение, и казался занятием для тупых плебеев. При вопросах, каким видом спорта он занимается, парень, если того позволяли правила приличия, отвечал — «шоппингом и сексингом».
Сейчас он заберет у матери машину, они с Лехой поваляются на песочке, и приступят к другому любимому Костей занятию — «клаббингу». Костя обожал ночные клубы и сутки, которые не закончились в каком-нибудь клубешнике, считал потерянными.
Он вышел на улицу и манерно вытянул правую руку. Машины долго не желали останавливаться, пока наконец желтенькое такси не тормознуло, лихо скрипнув тормозами. На высокого крепкого мужчину, уткнувшего нос в воротник спортивной кофты, что не спускал с не глаз, Костя легкомысленно не обратил внимания. А усач так же неприметно отошел в тень и начал что-то говорить по миниатюрной рации.
На такси он поехал на Исаакиевскую площадь. Костя внимательно выхватывал из толпы женские фигурки и оценивал их на предмет секса. Он думал об этом почти про каждую женщину, и оказывалось, что все его любимые занятия сводятся к одному: шоппинг нужен для того, чтобы выглядеть модно и привлекать красавиц, клаббинг — для того, чтобы там с девками знакомиться, и «цеплять», ну, и все всегда заканчивалось сексингом, и не было его жизни по-другому, и не настанет время, когда будет по-другому.
Он вышел из такси у здания Администрации. Мать уже знала о том, что он одолжит машину — значит, домой она поедет на такси. Костя кивнул охраннику стоянки и направился к раковично-перламутровой «десятке». Мамины номера защищали Костю от любопытства сотрудников ППС, и не позволяли интересоваться тем, если у водителя права и трезв ли он. Глава семьи пользовался услугами наемного водителя. Косте была непонятна эта «непритязательность» предков, потому что в семейном гараже стоял великолепный серебряный Volvo S80, покидающий свое место только во время семейных поездок на дачу или в Финляндию. В глубине души Костя надеялся, что машина предназначена ему — осталось только дождаться совершеннолетия.
Он выехал с нагретой Исаакиевской площади, слепящей игрой солнца на куполе собора, свернул в прохладу Малой Морской, и отправился за Лехой. Леха жил в спальном районе с отцом — криминальным авторитетом и мачехой-моделью. Мать дождалась отца из зоны, но вдруг развелась, уехала во Владимир и приняла монашеский постриг. Леха с Костей иногда приезжали к ней в гости в монастырь и всегда удивлялись, как она там расцвела.
На седьмом этаже обычного безликого многоэтажного дома спального микрорайона с убогим серым двором и грязной помойкой, Лехин отец, в миру Сергей Васильевич Булдырин, он же Буль, выкупил все четыре квартиры и превратил их в одну, с бильярдом, фонтаном, баром и складом продуктов первой необходимости. Выход из лифта на этом этаже был заделан металлическими листами, и попасть в квартиру можно было только по лестнице, преодолев, как в компьютерной игре, несколько уровней защиты. По рассказам Лехи, отцу принадлежали в городе еще 7–8 квартир, в некоторых из которых он ни разу не был, а в каких-то жил неделями, сосланный отцом пережидать «шухер». Сергей Васильевич «поступил» сына в Государственный Университет на юридический, в надежде, что Алексей сможет стать легальным преуспевающим коммерсантом, а не «месить дерьмо руками» — как он отзывался о собственной деятельности. А для этого необходимо изучить все хитрости юриспруденции. Леха не без оснований полагал, что отец передаст ему сыскное агентство, когда придет время.
Дверь Косте открыла двадцатилетняя жена Лехиного отца. На ней были надеты голубые спортивные шорты и белый верх от купальника.
— Привет, проходи. Хорошо выглядишь. Дверь захлопнул? Что на тебе за штанишки? Симпатичные какие, — она открыла кодовый замок следующей двери.
— Спасибо. Да так, из Лондона привезли.
— Научил бы хоть Леху прилично одеваться, а то он одет как бомж, — третья, последняя дверь, ведущая в квартиру, была открыта.
Пока Костя шел за Лузитой (как она сама говорила, это ее модельный псевдоним) по коридору, через холл, в гостиную, он, не отрываясь смотрел на ее гладкие, загорелые ноги. И зачем она живет с рябым бандюгой, у которого нос сломан и нету двух пальцев на левой руке. Нет, зачем живет — понятное дело, из-за денег, но неужели ей не хочется иногда отдохнуть с молодым парнем вроде Кости или того же Лехи? Когда Костя увидел Лузиту в первый раз, он поинтересовался у Лехи, как тот существует с такой девушкой в одном доме и не пытается с ней переспать.
— Нужно быть последним пидором, чтобы пытаться у бати женщину отбить — это раз, а потом, я ей не нужен — это два. Ты ей тоже не нужен, не надейся. Ее отец из такой заморочки вытащил, что она теперь на него молится. Если бы не он — сидела бы на параше. — После этих слов Лузита приобрела в глазах Кости совсем уж загадочный ореол.
Костя застал Леху за его обычным занятием — щелканьем пульта телевизора. Лузита исчезла где-то в недрах квартиры. Леха встал, пожал Косте руку, приобнял его и похлопал по спине. От этого ритуала Костю каждый раз передергивало, но что делать! Таков этикет в Лехиной среде.
— Мы сегодня с тобой едем в закрытый клуб. «Абсент-клуб», слышал о таком? — Леха снова пухнулся на диван, и взялся за пульт, — от, смотри, ну дают! Слышал? Туда просто так не пускают.
— Слышал, но не был, — Костю обидело, что Леха обскакал его, знатока клубной жизни.
— Лузиту выпросил, она договорилась. Будем трескать абсент и клеить самых красивых телок города. Туда, кстати, в галстуках не пускают. Ты — молодец, догадался. Некоторым кренделям приходится снимать на входе и сдавать секьюрити. Жрать хочешь? Я чего-то проголодался. Эй, Лузита, принеси нам бутерброды и чай! Да поживее!
— Чего? А пенделя тебе не принести? — Лузита, судя по голосу, была недалеко — пыхтела на каком-нибудь тренажере, которых в этом доме было больше, чем стульев.
— Ну, мамочка, пожалуйста, сыночка твой голодненький!
Спустя секунду разъяренная Лузита налетела на Леху, и стала колотить его:
— Я тебе сколько раз говорила не называть меня мамочкой! Какая я тебе мамочка — мне 20 лет! — Лузита вцепилась в Леху и своими крепкими руками, колотила его в плечи, спину, он корчился, изображая боль, и подмигивал Косте. — И в горничные я тебе не нанималась.
— Ты же жена моего папочки, значит моя мамочка, а мамочки должны ухаживать за своими детьми, вот спроси у Кости, правда, Костян? — Леха высвободился, стащил брыкающуюся Лузиту с дивана, взвалил на плечо и понес из комнаты, — Сейчас я тебе покажу, где место женщины в этом доме.
— Весело тут у вас, — сказал Костя опустевшему дивану и снова почувствовал приступ колющей зависти.
Он вскоре вернулся, пихая впереди себя сервировочный столик, с тарелкой полной огромных бутербродов, бутылкой колы, и стаканами.
