Януш Леон Вишневский - Молекулы эмоций
Они росли в одном доме, ели за одним столом, слушали одни и те же родительские наставления, а отношение к ним было разное. От нее, сколько она могла помнить, всегда требовали аккуратности, благоразумия, серьезности и заботливости. Юлите, наоборот, прощалось все.
В девять лет она забирала Юлиту из детского сада. Бежала за ней сразу после уроков и отводила домой. Как-то раз она опоздала. Занятые собой воспитательницы не заметили, что Юлита пропала. Домой она возвращалась едва живая от страха. Увидев сестру под дверью, бросилась целовать ее, словно та вернулась с того света. Но она никогда не забудет крики отца и слезы матери, которая, не замечая ее, обнимала смеющуюся и очаровательную «бедную Юлитку».
Потом, как ей казалось, она постоянно проигрывала сестре. Сначала на правом колене отца, затем в школе на собраниях по случаю окончания учебного года, во время учебы в институте, при сравнении планов на будущее или мужчин. В такие моменты она чувствовала себя отвергнутой, лишней, безжалостно отодвинутой на второй план.
Теперь она знает — сама стала матерью, — что завидовать было нельзя. Любовь к детям — не дроби в математике, когда все можно поделить на равные части. Она сложнее любой арифметики. Но тогда ею владели именно такие чувства. Горечь разочарования и ощущение собственной ненужности.
Сегодня ее трогает и то, что Юлита со временем тоже заметила, что ее выделяют и что сестре это может быть обидно. Юлита призналась ей в этом как-то вечером два года назад, когда они пили вино в ресторанчике на пляже в Сопоте. Она позвонила тогда и сказала, что им обязательно надо увидеться, но только не у родителей.
Встреча была необычной. На самом деле Юлита хотела рассказать — только ей, — что она выходит замуж, что любит и счастлива. «Тебе первой...» — и крепко сжала ей руку.
Она не знала, что Юлита может плакать от волнения. Ей всегда казалось, что если сестра плачет, то только ей назло. Напоказ. Чтобы родители... Что за глупость?! Как такое могло прийти ей в голову?!
Они долго разговаривали. Наверное, впервые в жизни так искренне. «Помнишь, — спросила Юлита, — как отец разрешал мне возвращаться с дискотек в двенадцать, а ты в моем возрасте должна была быть дома в десять? Хотя он знал, что дискотеки начинаются в девять. Помнишь, да? И что я возвращалась в десять, чтобы тебе не было обидно. Помнишь?» Она не помнила. Сегодня она просит у сестры за это прощения.
Шесть месяцев спустя у нее был день рождения. Юлита вышла из автобуса на остановке напротив ее дома в Гдыне. Она спешила. Знала, что опаздывает. Всегда опаздывала. Перебегала через улицу перед стремительно приближающимся автомобилем с прицепом. Водитель резко затормозил. Стальное ржавое дышло оторвавшегося от машины прицепа пробило ее насквозь...
Перевод М. Алексеевой
Поцелуй феминистки / Pocałunek feministki
Однажды Казимира Щука поцеловала мне руку. Она сделала это при всех, стало быть, я могу рассказать об этом открыто, не вызвав ревность у близкой мне женщины. Будучи оторван от польской действительности, я понятия не имел, что не являюсь исключением — какое разочарование! — поскольку Щука частенько целует руки мужчинам и некоторые даже ждут этого, чтобы пережить с ней свой «первый раз». Не знал я и того, что руку мне поцеловала «прославленная польская феминистка». Так выразился таксист, который вез меня в отель после этого инцидента.
В тот момент я почувствовал укол зависти. Я тоже феминист, но ни один водитель такси ни в одном польском городе никогда обо мне не слышал. И я спросил своего таксиста, что это за феминистка такая. Он ответил, не задумываясь: «Противная, глупая, жирная, волосатая бабенка».
Я не мог полностью с ним согласиться. Казимира Щука умная, худая и чисто выбритая. Позже, в отеле, я задумался, почему феминизм вызывает у людей такую ненависть. Может, в этом вина самих феминисток? Взять, к примеру, Алису Шварцер, главную феминистку Германии, — она совершенно потеряла чувство реальности. Иначе не написала бы в своем памфлете 1975 года «Маленькая разница и ее последствия»{11}: «Секс является насилием, а любовь — средством унижения и эксплуатации женщины». Кроме того, материнство она охарактеризовала как «биологическое лишение женщины свободы», а в конце поместила шокирующее и, на мой взгляд, абсурдное сравнение социального положения женщин с положением евреев в Третьем рейхе. Это уже не радикальный феминизм, а просто атака разъяренной кобры.
Ее выступления не только становились предметом споров. Они нарушали основные принципы толерантности. Да к тому же из-за своего непримиримого радикализма Шварцер невольно превратила феминизм в посмешище. Ведь увидев нечто карикатурно устаревшее, мы смеемся и перестаем воспринимать это серьезно. Нормальная реакция, не так ли?
Но не только Шварцер пошла по пути, ассоциирующемуся с терроризмом в юбке. Ничуть ей не уступает и даже ее превосходит другая представительница «феминистских Красных Бригад», Андреа Дворкин, американка еврейского происхождения. Она прославилась, в частности, благодаря заявлениям, что порнография — первый шаг к изнасилованию, а брак, как и проституция, — «институт, крайне небезопасный для женщины». Вместе со своей единомышленницей, Кэтрин МакКиннон, она кричала, что порнография — не просто слово, а поступок, и «женщина, которая держит дома "Playboy", — все равно что еврей, на столе у которого лежит "Mein Kampf"». Если бы для ее книжки «Порнография: мужчина, обладающий женщиной» сняли рекламный ролик, его захотелось бы немедленно выключить — как безвкусный, ничуть не порнографический фильм. Высказываясь на тему флирта, она пишет: «Чтобы соблазнить женщину, насильник иногда берет на себя труд поставить бутылку вина». Когда рассуждает о сексе, говорит: «Сожительство является одним из многих, а может, и главным способом физиологического унижения женщины; через прикосновения к каждой ее клетке — до тех пор пока женщина не уступит, — мужчина внушает, что партнерша ниже его по уровню». Затем Дворкин с маниакальным упорством приравнивает сексуальную близость между мужчиной и женщиной к изнасилованию. Желание, которое при этом испытывают мужчины, в ее представлении не что иное, как насилие и проявление мужского превосходства. Довольно неприятно — если согласиться с ее утверждениями — признавать, что в первую брачную ночь ты изнасиловал собственную жену и должен понести за это наказание. И хорошо бы прямо здесь, на Земле, а не когда-нибудь потом — в аду. Ибо Дворкин требует применять к насильникам высшую меру (с чем я согласен) и постоянно ратует за введение максимально суровых законов, касающихся порнографии и ее распространителей (с чем я не могу согласиться).
Жизнь, история и неопровержимые данные статистики показывают, как сильно заблуждалась Дворкин. В странах, относящихся к порнографии либерально (таких, как Дания, Швеция и Голландия), самый низкий уровень преступности на сексуальной почве, в то время как в государствах с драконовскими правилами (например, США) эти показатели — одни из самых высоких. Анкетные данные и социологические опросы, которые проводятся регулярно на протяжении десятилетий, свидетельствуют о том, что замужество и семья (что бы об этом ни говорили) являются первоочередной целью подавляющего большинства женщин (97,5 процента). Женщины не хотят всю жизнь оставаться в одиночестве. Даже если Андреа Дворкин считает, что сексуальная близость — первый шаг к насилию. Одна зубная щетка в ванной комнате для одиноких женщин — проклятие.
Дворкин своими высказываниями доводила до бешенства не только мужчин. Она нажила себе целую армию врагов и среди женщин. Несколько лет назад Элайн Шоуолтер, американский литературный критик (специализирующаяся на викторианской литературе), которую множество женщин признают лидером академического рационального феминизма, автор уже ставшей классической книги «К вопросу о феминистской поэтике», в одном из своих эссе бросила в ее адрес несколько горьких слов: «Я не желаю зла Дворкин, но сомневаюсь, что многие женщины встали бы в четыре утра ради того, чтобы прийти на ее похороны» (Дворкин умерла 9 апреля 2005 года в Вашингтоне). В свою очередь, Мими Спенсер, феминистка и убежденная противница Дворкин, написала довольно жестоко: «Единственная волосатая женщина на передовой линии феминистского фронта — Андреа Дворкин. Но выглядит она так, будто никогда в жизни не делала эпиляцию, не мылась, не подмывалась и не чистила зубы нитью, поэтому она не в счет». Все согласятся, что подобное высказывание и есть изнасилование. Одна феминистка насилует другую. Словами. При этом нарушая все правила: критики, хорошего вкуса и достоинства. Это звучит как оскорбление и клевета. Особенно — из женских уст. По сравнению с высказыванием Спенсер, слова знаменитого противника феминизма — ночного сторожа, почтальона, работника судоверфи, сутенера в роскошных борделях и при этом восхищающего многих своей прозой писателя-панка Чарльза Буковского (родившегося в Германии, отец — поляк, мать — немка) о том, что «феминизм существует только для того, чтобы некрасивые женщины сбились в стаю», — звучат как комплимент.
